«Эмоции надо отставить»: как писательница Фрида Вигдорова была депутатом в 1960-е

Аглая Гавриловна Березкина 

— Двадцать пять лет я работала заведующей детсадами. Ничего, кроме благодарностей, не имела. И вот, после статьи Оболенского в «Московской правде», уволена с формулировкой «Не пригодна». В статье написано (читает): «То ли импозантная внешность, то ли воркующий тембр голоса производили впечатление, но ее всегда ставили заведующей» — зачем же так оскорблять? Импозантная! А все клеветница Коровенкина — она была воспитательница, а я ее уволила за поножовщину и пьянку. Она в отместку стала клеветать, и вот клевещет, клевещет, не может остановиться. А все дело в том, что инспектор Левитина меня невзлюбила. Разве ж я виновата, что помповара захватила с собой на дачу три котлеты, а родители увидели и поволокли ее в милицию с теми котлетами и составили акт. А может, она в тот день не обедала и потому захватила три котлеты, хотя ей полагается две? И вот Коровенкина наклеветала, и Телушкина, и Ларюшкина, а зав. роно издал такой приказ, что после него хоть удавись. А Оболенский пишет, что внешность импозантная... За что же так оскорблять человека?

Никто не хочет помочь 

Плачет, едва начав говорить: 

— Вы видели фильм «Человек, которому нужна любовь»? Так вот, я такая мать, какая там описана... не пью, не гуляю, но я плохая мать, я сама во всем виновата, но что делать — не знаю. Мои дети бьют меня. А прежде били бабушку. 

История моей жизни такая: первый муж погиб в Германии в сорок шестом году. Погиб и погиб. Через пять лет я вышла за муж вторично. Ну а второй муж — сами понимаете, это муж двоюродный, не родной. Двоих детей от первого брака моего не захотел признавать. Одно время они жили у бабушки, а потом я была вынуждена взять их к себе, и тогда второй муж меня оставил. Оставил и оставил — с моими двумя и с одним, которого я родила от него. Ушел. И стали дети меня поколачивать. Дочке Лене — двадцать один год, сыну Лене — девятнадцать. Маленькому — двенадцать. 

Чего хочет от меня дочь? Она хочет, чтоб — купить, приготовить, отсутствовать. Купить — могу. Приготовить? Не хочу, но могу, но отсутствовать??? Нет, нет, нет! Не хочу! Не могу! И что же я получаю в ответ? Синяки! Матюги! Матюги! Синяки! (Рыдает.) 

Дочка Лена — сколько горя я от нее вижу! Такая шелопутная девка! Она об занавеску вытирает помаду с губ, ну как мне жить после этого? Моя мать просит, чтоб Лену прописали к ней, так и пишет: «Прошу прописать, а то как бы не пошла по рукам». И пойдет! И пойдет! 

Вы поглядите только, как прятать приходится! (Срывает с шеи шнурок, на шнурке — не крестик, как я подумала, а ключи — от дверей, сундука, шкафа.) Надо уйти из жизни. Пробовала. Не вышло. Не вышло и не вышло. Всё. А маленького сына Алешу надо определить к Кащенко. Псих. Бьет вещи. Всё разносит в пух и прах. И когда-нибудь меня убьет. Никто мне не помогает. Все чем-нибудь прикрываются — должностью, партийным билетом, а помочь никто не хочет. 

И вы не захотите, и вы не захотите! 

<...>

Переселяйте меня скорее... 

Рассказ депутата Зинаиды Ивановны 

— Какая у меня история была, если бы вы знали. Приходит женщина, сухорукая, косенькая. И бледная до синевы. Живет в подвале вместе с дочкой. А дочке девять лет. Приходит эта женщина и говорит: мне жить осталось немного, я кровью харкаю. Переселяйте меня скорее, Христом Богом прошу. Если переселите в хорошую комнату, муж мой к дочке вернется, а если она в подвале останется, он ее в детдом сдаст. Как только я умру, он ее сдаст в детдом. Переселяйте меня поскорее, и чтоб такая комната, чтоб он захотел вернуться. 

И так она на меня глядела... 

Я решила: в лепешку разобьюсь, а переселю ее. И что вы думаете? Все пороги обила, сколько слез пролила у всякого начальства в кабинетах. Они даже удивлялись, потому что на меня непохоже, чтобы плакала. 

Добилась: переселили ее. И что вы думаете? Переехала и через два месяца умерла. И отец к дочке вернулся. А что уж там дальше было — не знаю

<...>

Козлова Агриппина Яковлевна из Талдома 

— Я член партии. Я член партии с двадцать шестого года. А у меня сына присудили к расстрелу... он убил женщину. Но ведь ему восемнадцать лет. И она его оскорбила, сказала, что он лодырь. А он в это время топором скалывал лед и когда услышал оскорбление, то ударил ее топором по голове. Потом утащил ее в сарай, где совершил насилие, во что я не верю, так как свидетельские показания были сумбурные и неубедительные. Потом он добил ее топором, и она умерла. 

Как член партии, я просила, чтоб меня принял первый секретарь горкома. Но он мне отказал. Скажите, разве это по-партийному? Наш город Талдом — обывательский город, его поглотили сплетни. Поэтому я просила партийные органы, чтобы процесс был закрытый, а мне в этой просьбе отказали. И теперь, после суда, обыватели бьют мне стекла и говорят про меня всякую небылицу. 

Между тем моя жизнь была совершенно кристальная. Я всегда была на материально ответственной работе, и для самосохранения я работала только честно. Я очень следила за своим моральным обликом, потому что по партийной линии я воспитывала людей. В доме у меня полно литературы. Я работала только честно и денег на литературу никогда не жалела. Вот и вашу книгу я купила. Я всегда читала по списку. Я читала по списку литературу, удостоенную Сталинской премии. Я всю жизнь отдала народу. А теперь я сбавила восемь кило весу. Я, может, теперь как выжатая губка. Я с народом работала, воспитывала, разъясняла. А теперь, когда я, как член партии, попросила закрытый процесс, мне отказали, пошли навстречу обывателям. Ладят одно: ты воспитала убийцу. Каково мне это слышать? А ихние дети разве лучше? Я своего сына воспитывала от всей души, и он тоже читал литературу и разбирался в международных вопросах. Но он много перенес болезней — и бронхоаденит, и тонзиллит. И РОЭ была очень высокая, доходила до шестидесяти восьми. В последнее время он, правда, стал выпивать. И умри он своей смертью — это бы другое дело. Или попал бы под трамвай. Но расстрел?.. Ведь я же член партии! Я всю жизнь работала и людей воспитывала, а придешь домой — и почитать, и постирать, и обед сготовить, и мужа морально поддержать... И теперь у меня ноги не ходят, а как приду домой, то готова свою жизнь перечеркнуть. Ну, в общем, повеситься. Но поскольку я член партии, то я этого себе позволить не могу. Вот посудите сами, ведь вы тоже член партии... Как?! Нет??!! (упавшим голосом). Но вы все же должны понять... Если бы он своей смертью помер... Туда-сюда. Тогда — другое дело. Но я ведь член партии... 

<...>

За мной не пропадет 

Большое тяжелое лицо. Тяжелая речь: 

— Хватит... Поработала на хозяина... Отдохнуть... Нет сил... Подагра... Астма... Нет сил... С двадцать шестого года... В домработницах... по хозяевам... Вот дали комнату при кухне, живи... Нет. Всю жизнь прожила на кухне... И опять... Кухня... Станут жарить... Треску... Запах... Опять... 

Уходя, сказала: 

— За мной не пропадет. 

…Твердо сказала. Не задыхаясь.

<...>

Эмоции надо отставить 

Хрупкая, худенькая, плачет. Отец погиб на фронте. Мать (участница Гражданской войны) у Ганнушкина. Брат — туберку лезный. Она — тоже туберкулезная. 

— Я не могу жить. Лучше бы мне умереть. Все равно соседи сживут меня со свету. Мы живем на квартирной кухне. Конечно, кухня нужна всем. Но что же мы можем поделать? Куда угодно, куда угодно, только бы из этой квартиры. У меня нет больше сил... 

Несколько дней спустя состоялось заседание райжилуправления. Я просила включить эту семью в список 64-го года. 

Я: Они стоят на очереди с 58-го года и заслуживают, чтобы... 

Куропеев: Кто спорит? Конечно заслуживают. Но мы не можем ничего сделать. 

Я: Но мать в психиатрической больнице... 

Куропеев: Мало ли что... У нас психбольных в районе знаете сколько? 

Я: Но у дочери туберкулез... 

Куропеев: Мало ли что... Ведь не бациллярная же форма? 

Я: Но они живут на кухне... 

Куропеев: Мало ли что!.. У нас семь тысяч комнат признано нежилыми. 

Я: Но матери 74 года... 

Куропеев: Если всем старушкам давать площадь, план никогда не выполнишь. 

Я: Я прошу вас, я считаю, что... 

Куропеев: Вы просите в частном порядке, а мы в общем порядке. Мы — более правы. Рассмотрите вопрос в таком разрезе, ясно? А эмоции надо отставить!