Молчание или монашество: как будет работать запрет «пропаганды чайлдфри»

12 ноября, уже на закате 2024 года, признанного в России годом семьи, Госдума сразу во втором и третьем чтении приняла Федеральный закон «О внесении изменений в статью 6.21 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях», который в обществе получил название «закона о запрете пропаганды чайлдфри».

Принятие закона сопровождалось большим общественным вниманием, сосредоточенным, в основном, на возможных последствиях этой инициативы — как для обычных людей, так и для представителей определенных профессий и целых индустрий. Резонанс был вызван, прежде всего, тем, что даже по сравнению с уже запрещенной в России пропагандой ЛГБТ+ и «смены пола» (запрет установлен действующей редакцией ст. 6.21 КоАП РФ, в которую как раз предлагаются поправки), «пропаганда чайлдфри» для многих оказалась менее понятной — и как явление, и как нечто, подвергающееся правовому регулированию и запрету. Отчасти это связано с диссонансом между тем, как авторы законопроекта объясняли его необходимость, и самим текстом предлагаемых поправок.

Зачем приняли этот закон?

Как и все изменения в действующее законодательство, текст обсуждаемого законопроекта был внесен в Думу с пояснительной запиской его авторов. Примечательно, что формальное обоснование инициативы, вопреки публичным высказываниям, не привязано к решению демографических проблем или к стимулированию рождаемости, а сфокусировано именно на идеологической составляющей.

Так, из пояснительной записки следует, что законопроект «разработан во исполнение Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей, утвержденных Указом Президента Российской Федерации от 9 ноября 2022 г. No 809».

Авторы обеспокоены уязвимостью семьи как одной из основ государства и полагают, что «особое значение приобретает сохранение традиционных семейных ценностей и создание эффективного механизма по ее [семьи] защите». По их мнению, «большую опасность» на этом пути представляет распространение в интернете «информации, пропагандирующей отказ от деторождения». В качестве примера приводятся интернет-сообщества и группы в соцсетях — «Подслушано Childfree», «Childfree», «Подслушано чайлдфри», — «пропагандирующие отказ от деторождения, в которых зачастую показывается агрессивное отношение к другим гражданам, реализующим свою потребность в материнстве или отцовстве». 

Профильные комитеты Думы дали свои заключения на данный законопроект, их комментарии фактически дублируют позицию авторов самой законодательной инициативы и также фокусируются на идеологии.

Комитет Государственной Думы по защите семьи, вопросам отцовства, материнства и детства подчеркнул, что «принимая во внимание современную историческую ситуацию, агрессивную либеральную пропаганду и рост популярности различных деструктивных идеологий, направленных на отрицание и разрушение традиционных общечеловеческих ценностей, среди которых семья и институт брака как союза мужчины и женщины, особое значение приобретает создание эффективных механизмов их защиты». 

Далее было отмечено, что «деструктивная идеология … определена как идеологическое и психологическое воздействие на граждан, которое ведет к насаждению чуждой российскому народу и разрушительной для российского общества системы идей и ценностей, включая культивирование эгоизма, вседозволенности, безнравственности, отрицание идеалов патриотизма, служения Отечеству, естественного продолжения жизни, ценности крепкой семьи, брака, многодетности, созидательного труда, позитивного вклада России в мировую историю и культуру, разрушение традиционной семьи с помощью пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений».

В этой связи Комитет полагает, что отказ от деторождения содержит в себе все признаки деструктивной идеологии и может быть отнесен к таковой.

Менее подробно, но схожим образом свою позицию выразили Комитеты по информационной политике, информационным технологиям и связи, а также по государственному строительству и законодательству.

О чем этот закон?

Авторы законопроекта предлагают ввести административную ответственность за публичные действия, направленные на пропаганду отказа от деторождения по аналогии с действующей ответственностью за публичные действия, направленные на пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений и (или) предпочтений либо смены пола.

При этом, в отличие от текстов пояснительной записки и заключений, в самом законе не упомянута ни идеология чайлдфри, ни «агрессивное отношение к другим гражданам, реализующим свою потребность в материнстве или отцовстве». Закон лишь дополняет действующую статью 6.21 КоАП, распространяя ее на «пропаганду отказа от деторождения». 

Само понятие «отказа от деторождения», пропаганда которого подпадает под запрет, не раскрывается, хотя на необходимость легальной дефиниции — то есть четкого определения этого юридического понятия — обращали внимание профильные комитеты, подготовившие заключения на законопроект.

Исходя из текста статьи в предлагаемой редакции, под административно наказуемой «пропагандой» понимается:

• распространение информации;
• совершение публичных действий, направленных на формирование привлекательности отказа от деторождения или искаженного представления о социальной равноценности рождения детей и отказа от деторождения;
• навязывание информации об отказе от деторождения, вызывающей интерес к отказу от деторождения.

Единственное нововведение, появившееся после первого чтения, — примечание, исключающее из сферы действия закона пропаганду монашества: «не являются административным правонарушением распространение информации о монашестве и монашеском образе жизни, соблюдении обета  безбрачия (целибата) и связанном  с  ними  отказе от деторождения». Никакие дополнительные изъятия (в том числе, связанные с медицинскими показаниями для отказа от деторождения) не предполагаются.

Кого и как могут коснуться нормы о запрете пропаганды отказа от деторождения?

Формулировки, используемые в законопроекте, крайне широки, и это создает потенциал для неоднозначного толкования, последствием которого может стать отсутствие предсказуемого и единообразного правоприменения.

Из-за того, что ключевое понятие — отказ от деторождения — не раскрыто, при расширительном или избирательном толковании закона под пропаганду такого отказа может попасть любое освещение вопросов деторождения и воспитания детей, а также многих пограничных тем, — ведь нет гарантий того, что такое обсуждение не сформирует в глазах отдельных людей привлекательный образ бездетности.

При этом непонятно, идет ли речь только об отказе от «первого» деторождения, или запрет может коснуться даже родителей, имеющих детей (в том числе, нескольких) и открыто заявляющих о неготовности к дальнейшему пополнению семьи.

Поскольку субъективное восприятие разными людьми одной и той же информации может сильно различаться, крайне расплывчата и категория «публичных действий, направленных на формирование привлекательности отказа от деторождения или искаженного представления о социальной равноценности рождения детей и отказа от деторождения». 

Может ли под такими действиями пониматься рассказ женщины о постродовой депрессии или о трудностях ухода за детьми, особенно если эти сведения размещены в социальных сетях или открыто опубликованы в иных источниках? Могут ли «демотивировать» потенциальных родителей публичные обращения о необходимости паллиативной помощи детям или сбор средств для малышей, находящихся в детских хосписах? Стимулирует ли отказ от деторождения реклама контрацептивов или школьный урок, на котором рассказывают о важности безопасного секса? Где грань между «пропагандой отказа от деторождения» и обменом опытом между женщинами на карьерном форуме, где каждая вторая говорит о непростых условиях декрета и выхода из него, а также о сложностях выбора и достижения баланса между образованием, карьерой и семьей? Смогут ли без риска привлечения авторов к административной ответственности проводиться научные исследования — от медицинских до социологических, — посвященные вопросам рождаемости или репродуктивным правам?

Особенно уязвимо в контексте предлагаемых нововведений могут себя почувствовать представители отдельных профессий. Совсем недавно вопросы сохранения и искусственного прерывания беременности попали в центр внимания в связи с региональными инициативами по ограничению абортов. Теперь врачи, в обязанность которых входит информирование женщин об их праве самостоятельно решать вопрос о материнстве, могут оказаться в непростом положении, опасаясь ответственности за распространение информации, которая потенциально может повлиять на отказ от деторождения. По аналогии с этим сохранение информации об услугах по прерыванию беременности в полисах ОМС может быть превратно истолковано как навязывание информации об отказе от деторождения, вызывающей интерес к отказу от деторождения, и создание для потенциальных родителей соответствующих возможностей. 

Важно учитывать и то, что параметр «публичности» как характеристики наказуемых деяний также исчерпывающе не определен — из-за этого невозможно заранее установить, является ли распространением информации опубликование поста в соцсетях (независимо от количества подписчиков и ограничения аудитории), выступление на закрытом мероприятии или даже громкий разговор в метро. 

Полномочиями по составлению протоколов о правонарушениях, предусмотренных проектными статьями, предлагается наделить должностных лиц полиции и Роскомнадзора, а полномочиями по рассмотрению таких административных дел — судей. 

Штрафы за допущенные нарушения достаточно высоки и для физических лиц, и для организаций, а значит, с высокой степенью вероятности представители целых индустрий, потенциально оказывающихся в зоне риска, предпримут усилия, чтобы снизить издержки. Примет ли такая осмотрительность форму цензуры и самоцензуры, как отчасти произошло с попытками избежать ответственности за «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений и смены пола»? 

Означает ли это, что онлайн-кинотеатры будут перемонтировать «Секс в большом городе» из-за того, что героиня Кэрри Бредшоу олицетворяет эгоистичную бездетность, а розничные магазины — снимать с продажи презервативы?  Начнут ли вырезать из «Тихого Дона» фрагменты, где Наталья говорит о нежелании рожать? Станут ли редактировать Льва Толстого, неоднократно описывающего смерть при родах: от «Анны Карениной», где героиня видит сон об этом, до «Войны и мира», где при родах умирает Лиза, а ее «прелестное, жалкое, мертвое лицо» говорит «Я вас всех любила и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали»? 

Может показаться, что такие вопросы — результат доведения ситуации до абсурда, но, увы, это не так. Даже комитеты, комментировавшие законопроект, сходились во мнении о том, что «для правильной квалификации проектируемого административного состава правонарушения требуется дополнительное уточнение такого понятия как «пропаганда отказа от деторождения», используемого в законопроекте». 

При этом и до предлагаемых поправок вопросы применения статьи 6.21 КоАП РФ доходили до рассмотрения высшими судебными органами — в связи с трудностями единообразного понимания термина «пропаганда». Так, Конституционный суд разъяснял, что в рамках конкретного производства нужно учитывать следующее: лицо должно осознавать, что обычное, с его точки зрения, информирование в конкретной ситуации может иметь свойства пропаганды, если будет доказано, что его целью являлось распространение (или тем более — навязывание) информации определенного содержания. Очевидно, что в контексте нововведений эти разъяснения снова актуальны.

Неудобные вопросы

Не влечет ли закон дополнительных ограничений, например, запрет абортов?

Прямой связи между этим законопроектом и ограничением права женщины самостоятельно решать вопрос о материнстве нет. Хотя неоднозначность контекста законопроекта иллюстрируется тем, что даже депутаты Госдумы понимали его смысл совершенно по-разному и выдвигали соответствующие уточнения. 

Например, Депутат Милонов предлагал изложить законопроект в новой редакции: вместо изменений статьи 6.21 КоАП РФ дополнить КоАП РФ новой статьей — 6.21.3 — запрещающей пропаганду безопасности искусственного прерывания беременности и (или) распространение информации, содержащей недостоверные сведения о внутриутробном развитии человека и направленной на формирование негативного отношения к беременности и (или) ребенку на внутриутробной стадии развития. Правка была отклонена.

Было ли что-то подобное в российской истории раньше?

Закон о запрете пропаганды отказа от деторождения принимается впервые, но в советской период был опыт введения налога на холостяков, одиноких и бездетных граждан СССР. Примечательно, что сначала от обложения таким налогом освобождались «военнослужащие и их жены; учащиеся средних и высших учебных заведений мужчины в возрасте до 25 лет и женщины в возрасте до 23 лет; пенсионеры и лица обоего пола, если им или их супругам по состоянию здоровья, в соответствии с решением врачебной комиссии, противопоказано деторождение». Но позже к ним добавились монахи и монахини, обязанные обетом безбрачия. Последнее, безусловно, перекликается с примечанием о снятии запрета на пропаганду монашества и монашеского образа жизни в последней версии законопроекта о запрете пропаганды отказа от деторождения.

Означает ли этот закон, что бездетность теперь под запретом?

Формально речь не идет ни о запрете бездетности (при всем желании, юридически это было бы утопией), ни о признании незаконной «идеологии чайлдфри» (хотя из официальных комментариев очевидно, что такая система взглядов воспринимается как крайне нежелательная). Но публично говорить об отказе от деторождения без риска привлечения к административной ответственности в России больше нельзя. 

При этом статья 29 Конституции закрепляет, что «никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них», а статья 19 — что государство «гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от … убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств».

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции