Сосредотачиваться на будущем: как начинался путь темнокожей дивы Жозефины Бейкер
Когда Фрида Джозефин Макдональд согласилась выйти замуж за Билли Бейкера, симпатичного добродушного парня из Филадельфии, ей было всего пятнадцать лет, и в голове у нее гулял ветер. Билли влюбился в Жозефину, увидев ее на сцене местного театра «Стэндард», где она танцевала. Она извивалась в такт огненному джазовому ритму, длинные ноги гнулись, как каучук, а когда она перешла к своим комичным ужимкам, толпа обезумела. Ее большие круглые глаза блеснули, на лице сверкнула широченная улыбка, она зашагала по сцене как цыпленок, и удалилась прочь, выгнув спину и оттопырив зад, как хвост с торчащими перьями. Филадельфия еще не видела таких очаровательных, сексапильных и смешных артисток.
Для Жозефины Билли был другом, с которым она проводила время вечерами, отработав смену в театре; когда они стали любовниками, она и не думала выходить за него. Но его отец Уоррен Бейкер проникся к ней симпатией и не желал, чтобы сын ею «пользовался». Это он предложил узаконить их отношения, так что 17 сентября 1921 года они предстали перед преподобным Орландо С. Уоттом и поклялись, что не существует законных препятствий, которые могли бы помешать им заключить брак.
Во время короткой церемонии Жозефина решила не сообщать преподобному свой возраст и не посчитала нужным объяснять, что у нее уже был муж в другом городе. Они с Уилли Уэллсом поженились в Сент-Луисе, когда ей было всего тринадцать лет, и прожили вместе чуть больше двух месяцев. Она не видела Уилли с тех пор, как разбила пивную бутылку об его голову и он ушел из дома, истекая кровью. Он остался в другой жизни, и Жозефина постаралась его забыть.
Здесь, в Филадельфии, жизнь с Билли Бейкером и его семьей протекала мирно. Мать Билли не одобряла Жозефину: кожа девушки была темнее, чем у Билли, она танцевала в кордебалете и, по-видимому, была сиротой, но Па Бейкер привязался к ней и относился уважительно. Большинство людей по-прежнему называли ее детским прозвищем «Тампи», но Уоррен звал ее «дочкой» и явно гордился их родством, галантно усаживая за столик своего ресторана. Он покупал ей обновки — шелковый тюрбан, котиковую шубу. А по воскресеньям, когда у нее выдавался выходной, они садились на поезд и ехали за восемьдесят миль в Гарлем. Он угощал ее ланчем в «Дэбниз» на 132-й улице, а потом вел на дневной спектакль.
Через несколько недель после свадьбы Билли и Жозефины Уоррен Бейкер купил билеты на нью-йоркскую сенсацию, «Танцуй со мной» — первый мюзикл с участием только чернокожих артистов. Мюзикл пользовался огромным успехом на Бродвее; критики превозносили его на все лады, нахваливая все — от запоминающихся мелодий песен («Дни, когда я носил бандану» и других) до блестящей игры Флоренс Миллс, изящной и обаятельной солистки с удивительным журчащим колоратурным сопрано.
В «Нью-Йорк Американ» воспевали даже кордебалет, так разительно он контрастировал с привычными заученными механическими движениями «белого» кордебалета — у черных танцовщиц, казалось, «танцевала каждая жилка». Несколько месяцев назад Жозефина мечтала оказаться одной из этих девушек и даже ходила на прослушивания, когда продюсеры собирали состав для бродвейского шоу. Но хотя в большинстве американских городов возраст танцовщиц никого не интересовал, в Нью-Йорке с этим было строго: девушек набирали с шестнадцати лет.
Теперь, сидя рядом с Па Бейкером на шоу, Жозефина мечтала оказаться на сцене рядом с Флоренс Миллс, которую боготворила. Вернувшись домой к Билли и дешевому водевилю в театре «Стэндард», Жозефина не могла представить, как все это время могла довольствоваться жизнью с Бейкерами. Через несколько недель она услышала о втором кастинге в «Танцуй со мной» — набирали гастрольную труппу — и, даже не подумав советоваться с Билли и родными, отправилась на прослушивание.
Жозефина умела сосредотачиваться на будущем. Она успешно прошла прослушивание, про возраст никто не спросил, и в феврале начала играть одну из «счастливых цветочных девушек» и зарабатывать невероятные для себя тридцать долларов в неделю. От волнения она даже не подумала, как повлияет ее отъезд на брак, продлившийся к тому моменту пять месяцев; ей казалось, она просто делает необходимый шаг на пути к успеху.
Она приехала в Нью-Хейвен, где начинался гастрольный тур, и сразу встретила там свою подругу Мод Расселл, певицу и танцовщицу из «Стэндарда». Увидев знакомое лицо, она обрадовалась, но когда Мод назвала ее «Тампи» и протянула руки для нежных объятий, Жозефина ее остановила. «Я больше не Тампи, — заявила она. — Теперь меня зовут Жозефина Бейкер».
* * *
Жозефина придавала большое значение именам. В женской больнице Сент-Луиса, где она появилась на свет 3 июня 1906 года, в официальных записях имя ее отца значилось как «Эдв.». Ее происхождение было окутано туманом: мать, Кэрри, так никогда и не сказала, кем был этот «Эдв.». Бывало, она намекала на Эдди Карсона, барабанщика, работавшего в барах Сент-Луиса. Но у Кэрри было много мужчин, и хотя Карсон охотно называл себя отцом Жозефины после того, как та прославилась, другие в этом сомневались. Его кожа была намного темнее, чем у нее, кожа Кэрри — почти черной, и, по слухам, Жозефина унаследовала свой оттенок кофе с молоком от кого-то другого.
В детстве Жозефина стыдилась своего неопределенного происхождения и верила, что в ее «рождении есть что-то унизительное и бесчестное». Но с возрастом она все обернула в свою пользу. Придумывала себе разных отцов — адвоката из Вашингтона, танцора-испанца, еврея-портного, в зависимости от того, кому рассказывала свою историю. Использовала разные фамилии, что вполне соответствовало ее запутанному гражданскому статусу: заполняя бланки, пользовалась девичьей фамилией Кэрри — Макдональд, иногда подписывалась фамилией отчима, Артура Мартина, иногда — фамилией первого мужа Уилли Уэллса. Решив остановиться на фамилии «Бейкер», сделала это потому, что имя «Жозефина Бейкер» казалось ей самым подходящим.
Раз за разом придумывая себе новую личность, Жозефина пыталась избавиться не только от безвестности, но и от ощущения ненужности и связанной с этим обиды, особенно на мать. Кэрри была необычным ребенком — высокая, грациозная, с изящными аристократичными чертами. Она также была умна и первой в семье научилась читать и писать; приемные родители не сомневались, что однажды она вырвется из гетто и начнет лучшую жизнь, устроится работать в один из новых городских универмагов или даже станет школьной учительницей. Но в Кэрри проявилась тяга к авантюрам. Она стала ходить на танцы и водиться с мужчинами, а когда забеременела в двадцать один год, семья пришла в ужас. Хотя о Жозефине заботилась бабушка и бабушкина сестра, она с самого начала была нежеланным ребенком, изгоем, обузой для Кэрри и символом разочарования семьи.
Через год и четыре месяца Кэрри снова забеременела, и ситуация Жозефины не улучшилась. Новый ребенок тоже был незаконнорожденным, но личность его отца была известна — его звали Александр Перкинс, — и у него была такая же темная кожа, как у Кэрри. Жозефина росла и замечала, что ее брата Ричарда в семье любили гораздо больше, чем ее: «У него была черная кожа… его они принимали».
Эта динамика сохранилась и впоследствии. Когда Жозефине было четыре года, Кэрри наконец нашла постоянного мужчину и вышла за него замуж. Артур Мартин был крупным, медлительным и бесхитростным, но отличался порядочностью и с радостью стал отцом двум незаконнорожденным детям Кэрри. Однако у Кэрри была нестабильная психика, и с этим Мартин ничего не мог поделать. В хорошие дни она могла быть ласковой и жизнерадостной и напоминала себя прежнюю — веселую смешливую девчонку, наводившую шум в Сент-Луисе. Она даже проявляла нежность к Жозефине. Но жизнь в гетто была трудна, и хорошие дни выпадали редко. Кэрри часто выходила из себя, злилась на увальня-мужа и шумных детей (она родила еще двоих — Маргарет в декабре 1908 года и Уилли Мэй в июле 1910-го). Искала утешения в бутылке и иногда пропадала на пару дней с каким-нибудь мужчиной, но чаще изливала ярость на детей, кричала на них и отвешивала оплеухи, причем могла вспыхнуть совсем внезапно.
Кэрри считала главным источником своих проблем Жозефину, ведь именно после ее рождения закончилась свобода. Если требовалось найти виноватого и побить, выбор всегда падал на старшую дочь; если в доме надо было что-то сделать, на плечи Жозефины ложилась самая тяжелая работа. С раннего возраста она должна была мыть посуду и присматривать за малышами, а на рассвете они с Артуром ходили на оптовый рынок и подбирали упавшие с лотков овощи и фрукты. Худшее детское воспоминание Жозефины — Рождество, когда Кэрри страшно напилась и сильно избила дочь. От побоев у той остались рубцы и синяки, но хуже всего были произнесенные в гневе слова: Кэрри кричала, что ненавидит дочь и хочет, чтобы та умерла. Жозефине было девять лет.
Позднее она поняла, что Кэрри жила как в ловушке. Мать работала прачкой с утра до вечера за мизерную зарплату, и, хотя Артур выбивался из сил, перевозя гравий на тележке с пони, заказов было мало. Денег хватало лишь на двухкомнатную квартиру на Гратиот-стрит — улице с плотной застройкой из многоквартирных домов, стоявших параллельно железнодорожным путям, что вели к расположенному неподалеку вокзалу Юнион-стейшн.
Эти некогда приличные дома превратились в ветхие трущобы. Зимой их обитатели мерзли, летом коридоры пропитывались зловонием. Шум на улице не затихал ни на минуту: кричали младенцы, ссорились люди, ревели несущиеся поезда. Сажа и дым с железной дороги смешивались с висевшими над улицей миазмами и пачкали белье, которое сушили во дворах. В домах имелись лишь самые примитивные удобства: Мартины пользовались общей уборной, воду набирали в колонке, четверо детей спали вместе на тонком матрасе, расчесывали укусы клопов и пугались шороха крыс в коридорах.
И все же они были семьей, и Жозефина держалась за свое место в ней и делала все возможное, чтобы угодить матери, играя роль старшей сестры для малышей. В субботу вечером они с Ричардом и шайкой ребятишек шли гулять по кварталу, где соседи устраивали вечеринки прямо на тротуарах, а звуки банджо, аккордеонов и пианино разносились от кафе «Роузбад» до салона «Четыре двойки». Местные утверждали, что именно Сент-Луис был родиной регтайма. Именно здесь, импровизируя с музыкальными пародиями, Том Терпин и Скотт Джоплин положили классический марш две четверти на рваный синкопированный ритм и создали стиль, который подхватили все без исключения музыканты Сент-Луиса.
А другими вечерами Жозефина совершала набеги на вагоны с углем, стоявшие у железнодорожного вокзала. Учила малышей подбирать упавшие на землю угольки, сама забиралась в вагоны и сбрасывала крупные куски, а малыши их собирали. В Рождество рыскала в мусорках богатых белых кварталов, искала выброшенные игрушки и относила домой. Став постарше, осмелела и начала стучаться в двери и предлагать свои услуги. Она подметала листья и сидела с детьми, а львиную долю заработка тратила на семью. Ричард вспоминал, что она была «хорошей сестрой… зарабатывала мало, пятьдесят центов в неделю, не больше, и всегда нам что-то покупала». Но как ни пыталась Жозефина быть «хорошей сестрой» и дочерью, в семь лет ее услали прочь, устроив в дом посудомойкой с проживанием.