Думать про далекое будущее: как женщины руководят НКО и решают социальные проблемы
«Женское лицо благотворительности: как руководительницы НКО меняют мир» — так называлась одна из сессий FWD.Woman Summit, который прошел 27 сентября. Менять мир особенно сложно во времена, когда он меняется сам — и далеко не в лучшую сторону. О том, как даже в таких условиях сделать свою работу эффективной, не выгореть и найти союзников, рассказывали:
Елена Альшанская, президент фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам»;
Дарья Байбакова, директор московской «Ночлежки»;
Мария Баландина, управляющий директор фонда «Друзья»;
Татьяна Журавлева, генеральный директор Фонда Мельниченко;
Елена Мартьянова, директор благотворительного фонда «Вера»;
Ирена Понарошку, журналист, блогер, экоамбассадор, ведущая проекта «Добрая суббота», член Попечительского совета «Клуба добряков»;
Мария Соловьева, исполнительный директор эндаумент-фонда «Кольский»;
Наталья Тимофеева, координатор просветительских программ центра «Сестры»;
Айсана Ашим, журналист, генеральный директор The Village Казахстан и masa.media;
Екатерина Шергова, директор благотворительного фонда «Подари жизнь».
Как говорить на тяжелые темы
Елена Мартьянова: Когда нас спрашивают, не страшно ли работать в хосписе с умирающими, мы отвечаем всегда, что мы работаем с людьми, которые хоть и умрут раньше нас, но они живые. На самом деле когда у человека есть понимание, что болезнь неизлечима, но еще осталось время на то, чтобы проститься, доделать дела, в последний раз увидеться с близкими, сказать «люблю», «я тебя прощаю», «прости меня», — это благословение. Когда жизнь прерывается в одночасье — на войне, во время чрезвычайных ситуаций, из-за ДТП — этого не остается.
При этом весь наш опыт работы с гореванием сейчас, мне кажется, невероятно важен. Появляются и другие организации, которые занимаются этим, они приходят к нам за помощью и за экспертизой. Очень важно, чтобы при всей непредсказуемости и ужасе происходящего мы сохраняли понимание ценности человеческой жизни, что бы ни происходило с человеком, кем бы этот человек ни был.
Ирена Понарошку: Моя благотворительность началась с маленького блога в запрещенной ныне сети. 10 лет назад, когда появился проект «Добрые субботы», был совершенно другой мир, но этот проект в неизменном формате продолжает существовать, выходит каждую неделю. Я убеждена, что благотворительность не обязательно грустное лицо, бровки домиком, голос с надрывом. Я за то, чтобы делать добрые дела быстро, радостно, эффективно и дальше жить свою прекрасную жизнь. Я против драматической подачи. Я приучаю людей к тому, что это приятная часть жизни. Это не обязаловка, не искупление грехов.
Маленькие шаги и большие стратегии
Мария Соловьева: В прошлом году мы задумались, что нам делать дальше. Мы проводили интервью с директорами некоммерческих организаций. И теперь везде рассказываем, что нужна поддержка процессов, а не проектов. Крупный бизнес с ESG-повесткой иногда будто забывает, что нужно поддерживать сами НКО, — а ведь это не подрядчики, а организации, за которыми стоят люди, жизни. У каких-то компаний узкая тематика, кто-то работает с инициативами жителей. И получается, что какие-то НКО строят пятилетние стратегии, а кто-то готов осваивать только 500 000 рублей на небольшие проекты. Мы считаем, что формат эндаумента — это работа в долгую. Это гибкий формат, который, мне кажется, должен сейчас распространяться по стране. Он позволяет крупному бизнесу передавать ресурсы тем, кто умеет и знает, как их использовать для развития.
Ирена Понарошку: К сожалению, экология — нисходящий тренд. Помните, был мем: женщина на фоне ядерного взрыва стоит с пакетами и говорит: «Я что, зря мусор сортировала?» У всех, кто занимался темой экологии, был шок, когда во время пандемии землю завалило одноразовыми масками, перчатками. И все, что потом происходило в геополитике, тоже, безусловно, отодвинуло экологию на задний план.
Но отвернуться от этой проблемы полностью у нас не получится. Площадь свалок в России увеличивается ежегодно на площадь Москвы и Питера вместе взятых. Мы этого не видим, потому что страна большая, но это происходит. Что мы можем сделать? Поставить коробку около принтера, чтобы туда бросали бумагу и раз в месяц вывозили ее. Дома собирать и отдавать в переработку хотя бы крышечки. Делать хоть что-то маленькими шажками. Это как в спорте: лучше заниматься каждый день по чуть-чуть, чем раз в месяц или вообще не заниматься.
Вообще благотворительность — это не только деньги, которые мы переводим. Можно помогать самыми разными действиями. Например, я думаю, у каждого фонда есть фотографы, которые на благотворительной основе снимают подопечных. У меня есть ретушер, которая обрабатывает мне фотографии для постов, — она фотографии для «Доброй субботы» обрабатывает бесплатно. Такие маленькие шаги может делать каждый.
Татьяна Журавлева: Мы как фонд раздаем гранты. И примерно пятая часть заявок похожи друг на друга. Когда мы говорим: «Ребят, давайте объединимся, давайте пошерим косты, запустим франшизу, в конце концов» — отклик очень небольшой. Но если мы хотим менять повседневность, кажется, стоит очень серьезно подумать о кооперации.
Мария Баландина: Мы бесконечно верим в то, что помощь может быть гораздо более эффективной, если в ней работают профессионалы, чем когда она построена на одной эмоции. Собственно, фонд «Друзья» работает над этим уже более 10 лет. Наш базовый проект в этой области — Московская школа профессиональной филантропии. Нам часто задают вопрос: «А зачем вообще нужно этому учиться? Неужели недостаточно просто одного желания?» Нет, недостаточно. Есть процессы, которые должны быть выстроены внутри организации. Люди приходят к нам учиться построению долгосрочных стратегий, работе с целевыми аудиториями, поиску практик с доказанной эффективностью. Но, наверное, самое важное в этом процессе — формирование сообщества. Горизонтальных связей все еще маловато. Люди, занимающиеся одной и той же проблемой, часто плохо знают друг друга. А длинный образовательный процесс помогает им открыто разговаривать на одном языке и, в конце концов, понять, что цель общая.
С какими проблемами сталкиваются женщины
Татьяна Журавлева: Город, комфортный для женщин, — это город, комфортный для всех. Там, где светло, наверное, и мужчине тоже будет безопасно. И, наверное, мужчины тоже не любят находиться там, где грязно и плохо пахнет. Самый инклюзивный пользователь города — это мамочка с коляской. Если тротуар не подходит для того, чтобы мамочка шла с коляской и еще одним ребенком за руку, это плохой тротуар.
Гендерной урбанистики в нашей стране, к сожалению, нет. Я за последние 10 лет поработала с большим количеством наших городов. Города у нас не для женщин. Задача людей, которые занимаются урбанистикой, — постоянно напоминать о том, что городом пользуются разные категории людей. У меня есть мечта сделать когда-нибудь такое исследование, какое сделали в Вене в 1996 году, когда там посмотрели, как ведут себя разные категории жителей, как они пользуются городом. После этого в Вене стал более комфортным и доступным общественный транспорт, решили проблему с общественными туалетами.
Дарья Байбакова: Основная причина женской бездомности, в отличие от мужской, — это домашнее насилие, семейные конфликты. Так почти во всех странах. Женщины, уходя на улицу, выбирают из двух очень плохих вариантов. А еще многие столкнулись с опытом насилия, уже будучи бездомными. И у нас почти нет никакой инфраструктуры помощи для них. Женщине очень сложно обращаться за помощью в те места, где есть мужчины. Но если вы зайдете в любой проект помощи бездомным людям, то увидите там большую очередь из мужчин или зал ожидания, в котором сидят преимущественно мужчины. В эти проекты помощи женщины пойдут с наименьшей вероятностью, а других специализированных проектов в России почти нет.
Женская бездомность сильнее стигматизирована, чем мужская. Считается, что женщина — хранительница очага, хозяйка дома, мать. Когда мужчина оказывается бездомным, это воспринимается как непростой период в жизни, у которого есть некоторая перспектива закончиться. Когда женщина оказывается бездомной, она сама начинает думать, что это с ней что-то не так, что она не состоялась как женщина. Это все страшно несправедливо.
Наталья Тимофеева: Центр «Сестры» помогает и мужчинам, и женщинам, и детям, столкнувшимся с сексуализированным насилием в любой форме. В этом году нам 30 лет. Готовясь к 30-летию, мы делали выставку и очень много архивных документов разбирали. Часто говорят, что тема гендерного насилия — это нечто привнесенное к нам с Запада. И вот наши архивные раскопки показали, что нет! Это наше исконно-посконное, выросшее на нашей почве. При этом сексуализированное насилие — все еще стигматизированная тема.
Тем не менее это сейчас особенно актуально, в том числе для бизнеса. Потому что, например, проблема харассмента очень сильно влияет на производительность, на текучку кадров. В этом смысле очень важно, чтобы каждая компания занималась профилактикой домогательств. Просто потому что они дорого обходятся. Особенно сейчас, когда есть проблемы на рынке труда с кадрами.
Насилие любое, в том числе сексуализированное, как правило, совершается близкими. Теми, кому мы доверяем. И от этого особенно страшно.
Айсана Ашим: В 2017 году в Казахстане (кстати, вслед за Россией) декриминализировали бытовое насилие. В 2020 году были многочисленные попытки правозащитниц его обратно криминализировать. После убийства Салтанат Нукеновой снова начались активные разговоры, рабочие группы и так далее. В апреле 2024 года закон о криминализации семейного насилия был подписан, с июня действует.
Он несовершенен. Если раньше, например, за побои можно было получить штраф и административное взыскание, то теперь это будет уголовное дело. Спасибо, теперь нас нельзя бить по закону. Мы радуемся базе, но это само по себе ненормально! Нам предстоит еще много работы. Нужен закон о домогательствах: сейчас максимальное наказание за них — штраф, а чаще — ничего. Нужен закон о преследованиях, сталкинге и так далее.
Хотя было много сопротивления этому закону, в основном люди его поддерживают. Здесь, конечно, большая заслуга семьи Салтанат. К сожалению, не у всех женщин есть семьи, которые могут за них постоять.
Все мы знаем, как выглядит кривая насилия: кульминация — убийство женщины из-за того, что она женщина, а начинается все с бытового неравенства, с шуточек про обезьяну с гранатой за рулем. С недопредставленности женщин в политике — у нас, например, из 21 министерства только три возглавляют женщины, нет женщин-акимов (мэров).
Елена Альшанская: Основная масса детей, которые поступают в госучреждения, — это дети, изъятые государством из семей, размещенные чаще всего недобровольно либо в ситуации условной добровольности, когда родителю это предлагают как опцию и он не видит других вариантов. Через это проходит гораздо больше детей, чем отражено в сиротской статистике, потому что в этом случае нет юридического статуса сиротства.
Здесь две большие проблемы. С одной стороны, мы не замечаем реальное насилие. По одной простой причине: дети обычно про это не говорят, потому что даже не знают, что это какая-то проблема. У них нет другого опыта, они не знают, что другие дети живут по-другому. Огромное слепое пятно — семьи условно благополучные. Насилие вообще никак не связано с бедностью. Самые ужасные случаи семейного насилия, которые видела я, касались семей хорошо обеспеченных. Каким-то образом это увидеть и защитить ребенка не во всех случаях вообще было возможно. Государственные органы опеки определяют детское неблагополучие на глазок, и если мама выглядит хорошо, квартира выглядит богато, то в чем проблема? Живи и радуйся.
С другой стороны, у нас очень часто в детских домах находятся дети, которым вообще там нечего делать. Ребенка любили, принимали, о нем заботились. Но либо у этой семьи действительно очень тяжелое положение. Либо, например, мама снижена интеллектуально или мама с психическим расстройством. Родители с психическими расстройствами — это тема, про которую не принято говорить, она во всем мире стигматизирована. Как помогать таким матерям? Обычные сервисы помощи не работают. Это глубокий, серьезный системный кризис, а наша социальная система устроена как магазин услуг, очень унифицировано. Собрал нужные справки — получил то, что есть в списке, следующий! У нас в стране очень много денег в социальной сфере, но КПД местами сомнительный.
Как найти силы продолжать работу
Мария Баландина: В 2022 году мы задали себе вопрос, а точно ли идея профессионализма благотворительности сейчас актуальна? Точно ли нам нужно продолжать эти образовательные проекты? У нас был в разгаре очередной курс, и мы поняли, что стали опорой для тех людей, которые работают в благотворительности. Потому что когда мы учимся, мы как бы продумываем будущее. У нас мозг строит картинки: вот мы сейчас это узнали — и вот так мы это будем в будущем применять. Это очень ценно в те моменты, когда в окружающей реальности сложно ориентироваться.
Елена Мартьянова: Когда сначала была пандемия, потом 24 февраля, мы в какой-то момент думали, насколько актуально вообще все то, чем мы занимаемся. Но нашим пациентам, взрослым и детям, каждый день нужно обезболивание, им нужен уход, им нужна бережная коммуникация, им нужно понимание, что рядом с ними кто-то будет даже в самые сложные моменты. Мы посмотрели на опыт семей, которым помогаем: они в той самой турбулентной, страшной, непредсказуемой ситуации — каждый день, и все равно продолжают жить. Как говорится в одной заповеди хосписа: у тебя всегда есть достаточно времени, чтобы сделать все самое важное. Этот подход отрезвляет и дает силы идти дальше, при этом не теряя фокуса на том, что мы делаем. Мы понимаем, что каждый день может быть последним, но мы продолжаем делать самое важное.
А самое важное сейчас — это не отказываться от навыков, знаний, людей. Эксперты уезжают из страны. Люди, проработав какое-то время в сфере паллиативной помощи, устают, выгорают и уходят. Мы поняли, что, если мы хотим все это сохранить, нам нужно больше вкладываться в людей, доверять друг другу, учиться партнерствам.
Паллиативная помощь — это не только помощь здесь и сейчас тому человеку, которому больно. Это помощь его близким, которые останутся. И от того, насколько качественно мы поможем сейчас, будет зависеть жизнь, возможно, не одного поколения. Это помощь, которая будет прорастать, и в этом тоже очень много смысла.
Екатерина Шергова: В 2021 году мы начали строительство детского пансионата. Это амбициозный проект, который стоит сумасшедших денег. В феврале 2022 года первая моя мысль была — «Что я буду сейчас делать с этой стройкой, на которую мы еще не до конца даже деньги собрали?». У меня была идея все остановить. Но врачи сказали: «А вы думаете, детей меньше будет заболевать?» Пансионат нужен для того, чтобы у больницы был больше оборот коек. В бизнесе оборот — это деньги, а у нас оборот — это выздоровевшие дети.
Есть такая прекрасная песня у Юрия Шевчука, которую он в какой-то момент подарил фонду, и мы сняли клип на эту песню. Она называется «Что останется после тебя». Так вот, для меня последние два с половиной года самое важное — что останется после нас. Все, чему мы научились за 18 лет, мы должны сохранить. Эта ответственность — не только за себя и свои семьи, но и за наше дело — не давит, а как раз вытаскивает из депрессии. Да, у нас остались проблемы с тем, что мы не все можем купить из-за санкций, некоторые лекарства стали недоступны. Но мы этим занимаемся. Я точно знаю, что мы сделали все для того, чтобы этих проблем не было.
Дарья Байбакова: «Ночлежке» 34 года в этом году. Потребовалось много времени для того, чтобы про бездомность начать говорить. В 2022 году мы тоже стали думать, как дальше работать, и поняли, что у нас есть четыре основные задачи. Первая — сохранить все те проекты, всю ту инфраструктуру помощи, которая за эти 34 года появилась в Петербурге и в Москве. Число бездомных увеличивается с каждым днем, в том числе за счет беженцев. Женская бездомность растет за счет домашнего насилия.
Вторая задача — не прекращать развитие. В России больше 2 млн бездомных людей, но при этом нет никакой инфраструктуры помощи. Мы видим себя как площадку для изучения международного опыта и подбора тех методик помощи, которые потом можно масштабировать.
Третья важная для нас задача — продолжать думать про далекое будущее, в котором у нас все получилось. У нас есть стратегия до 2045 года, и мы стараемся каждый день делать что-то, что нас к этому будущему приближает. Даже если это не какие-то конкретные действия сейчас, а, например, исследования. Потому что четвертое наше важное направление — это изучение и распространение знания. Единственный способ что-то достоверно узнавать про социальные проблемы в России — это самим проводить исследования.
Елена Альшанская: Несмотря на то, что вся окружающая действительность нас буквально провоцирует разъединяться, друг другу не доверять, мне кажется, нужно поставить себе задачу на это не вестись. Простая поддержка рядом помогает ребенку иногда больше, чем любая государственная социальная система. Они во всем мире несовершенны, но порой спасает простое неравнодушие.