Строила новый быт: как Екатерина Максимова стала первой русской женщиной-архитектором
Парадоксально, но имя первой российской женщины-архитектора Екатерины Максимовой, работавшей в стиле конструктивизма в начале прошлого века и создавшей свой главный шедевр в 1932 году, стало широко известно лишь в XXI веке. Возможно, причиной замалчивания явились обстоятельства таинственной гибели Максимовой в том же 1932-м, которая вполне могла быть связана с преследованием со стороны НКВД. Так или иначе, но о первой русской женщине-архитекторе (или, согласно феминитивам того времени, архитектрисе) заговорили лишь после того, как почти век спустя в Самаре, в здании созданной ею фабрики-кухни решили открыть филиал Государственной Третьяковской галереи.
Это здание было спроектировано Екатериной Максимовой и явилось ее единственным самостоятельно созданным шедевром. К началу XXI века оно находилось в плачевном состоянии, и спасти его удалось лишь благодаря усилиям самарских активистов — это произошло в 2010-х годах.
Кто такая Максимова, фигурировавшая как единственный автор проекта фабрики-кухни, никто не знал. В документации от 1930 года имелась только фамилия. Никакие другие источники в самарских архивах не содержали каких-либо сведений об архитекторе.
Однако в процессе поисков удалось отыскать ряд документов, связаться с внуками Максимовой, восстановить ее жизненный путь и получить представление о личности этой яркой, незаурядной женщины. А проект фабрики-кухни оказался первым женским индивидуальным архитектурным проектом в России и Советском Союзе.
Семья архитекторов
Екатерина родилась в 1891 году в Казани, в православной, глубоко верующей семье. Отец преподавал татарский язык в школе, был человеком широких взглядов и не стал возражать, когда по окончании казанской художественной школы в 1910 году дочь решила поступить на архитектурное отделение Высших женских политехнических курсов в Санкт-Петербурге. Это новое учебное заведение, впервые открывшее для женщин России возможность получить инженерное образование — вещь, доселе казавшаяся просто немыслимой, — несколькими годами ранее было организовано при участии Прасковьи Ариян, равноправки и писательницы. Оно вызвало колоссальный интерес и, как следствие, конкурс туда был очень велик.
Екатерина Максимова окончила курсы в 1915 году. Кроме непосредственно архитектуры ей, как и всем остальным студенткам, приходилось делать проекты по водоснабжению, канализации, электротехнике, вентиляции сооружений и прочим инженерным сетям. Иными словами, образование в этом вузе давалось полноценное и удовлетворяющее всем запросам инженерной науки.
После выпуска и до самой революции Екатерина работала в качестве помощника архитектора в Санкт-Петербурге, в 1918 году приняла участие в разработке проектной документации для разных строительных объектов в Петрограде.
Однако тяжелое послереволюционное время, гражданская война, хаос и всеобщий упадок не позволили ей дальше развиваться в профессиональном плане. Строительство сменилось разрушением, работы не было, началась нехватка продовольствия.
В 1922-м у Екатерины родился сын Никита. Выжить в холодном и голодном Петрограде того времени с младенцем было практически нереально, поэтому она уехала в Башкирию, в маленький городок Белебей, где тогда жили ее родители. Работать архитектором в крошечном городе, скорее похожем на поселок, не было никакой возможности, и Максимова преподавала в школе физику и другие точные науки.
Следом за ней в Белебей переехал и ее старший брат Владимир Максимов с семьей. Он на протяжении всей жизни был тесно связан с Екатериной, их жизни переплетались и в благополучные, и в трагические моменты, поэтому о нем следует сказать особо.
Владимир, тоже архитектор, был старше сестры более чем на 10 лет, и очень вероятно, что профессию девушка выбрала под его влиянием. Он учился у знаменитого Алексея Щусева, был главным архитектором Царского Села, император Николай II в свое время стал крестным отцом его сына Арсения. В годы Первой мировой войны Владимир Максимов спроектировал в Массандре часовню Святого Николая — позже она стала последним визуальным образом России для беженцев, покидавших страну на пароходах, отплывавших из Крыма.
Владимир был глубоко верующим и с приходом советской власти отказался служить «безбожникам». Слово свое он держал твердо и с тех пор нигде не работал. И это несмотря на то, что в его семье росло четверо детей: Ирина, которой на момент революции было 11 лет, девятилетняя Елена, пятилетний Арсений и Злата, родившаяся в 1918 году.
Выживать ему и его многочисленной семье помогала сестра Екатерина. Она переехала в Москву в 1923 году, по завершении Гражданской войны. Начало НЭПа вселяло надежду, оживило строительство и производство, и Екатерину Николаевну взяли в группу проектировщиков Казанского вокзала, которую возглавлял Щусев. Скорее всего, здесь не обошлось без протекции брата, возможно, он помогал ей в работе — хотя его имя никогда не фигурировало в числе авторов проекта. Однако протекция и помощь не являлись определяющими — карьера Екатерины с того момента начала развиваться стремительно и успешно, что отметает все сомнения в самостоятельности и самодостаточности ее таланта.
По возвращении из Белебея Владимир с женой Анной Смирновой-Максимовой (к слову, внучатой племянницей Дмитрия Менделеева) и детьми поселились в подмосковном Клину. А после того, как Екатерина стала сотрудником Наркомата путей сообщения и в 1925 году получила положенный таким сотрудникам участок земли в поселке Кратово Московской области, они вместе с братом спроектировали и построили дом на две семьи, ставший их общим родовым гнездом. Ныне в нем живут внуки Екатерины.
Освободить женщину от домашних обязанностей
В 1925 году Екатерину Максимову принимают на работу в Нарпит — Народное питание, как называлось паевое товарищество по созданию доступных столовых для рабочего класса. Эта организация была создана на базе нескольких наркоматов и Всесоюзного центрального совета профсоюзов для ликвидации последствий голода посредством создания принципиально новой системы общественного питания. Руководителем Нарпита стал Артемий Халатов, в послереволюционные годы бывший чрезвычайным комиссаром Москвы по продовольствию, один из организаторов продотрядов и карательных мероприятий, в числе прочего и во время голода в Поволжье. То есть фактически Халатову было поручено бороться с последствиями его же собственной деятельности.
Забегая вперед, стоит сказать, что в 1937 году Артемия Халатова исключили из партии большевиков, а в 1938-м расстреляли. Система репрессий сбоев не давала и очень часто становилась орудием возмездия в отношении своих же собственных последователей.
В середине 1920-х годов общественному питанию уделялось огромное внимание, оно преподносилось не только как возможность сытно и недорого накормить рабочие массы, но также как способ воплотить мечту о женском равноправии, провозглашенную одной из целей советского общества.
Вот что писала об этом сама Екатерина Максимова: «В будущем фабрика-кухня должна стать ключевым элементом в теории социального урегулирования, освободить женщину от скучных домашних обязанностей и дать возможность полноценной жизни и самовыражения наравне с мужчинами». Нет документальных подтверждений ее принадлежности к тому или иному движению за женские права, однако эта фраза очень красноречиво говорит о взглядах молодой «архитектрисы».
Однако на самом деле огромные комбинаты общественного питания, или фабрики-кухни, стали строиться в первую очередь из-за того, что большинство рабочих, трудившихся на развернутых повсеместно стройках индустриализации, жили в бараках, где не имелось ни кухонь, ни каких-либо бытовых условий. Питание должно было быть централизованным и поставляться в дома уже в готовом виде.
Самой знаменитой стала фабрика-кухня №1 на Ленинградском шоссе в Москве, спроектированная архитектором Алексеем Мешковым, — один из символов советского модернизма. Сразу четыре таких комплекса только за один 1930 год было построено в Ленинграде.
Впервые такое заведение открыли в 1925 году в городе Иваново, в здании бывшего фабричного общежития. Перепланировкой общежития занималась архитектор Максимова. Она участвовала также в проектировании фабрик-кухонь в Москве, в Свердловске, в Магнитогорске, на Днепрострое. Однако лишь в Самаре Екатерине Николаевне доверили разрабатывать проект фабрики-кухни целиком.
Серп, молот и смерть
Результат этой работы превзошел самые смелые ожидания — она создала конструктивистский шедевр. Символ советской власти, серп и молот, были заложены архитектором в основу и форму нового здания — если смотреть на него сверху, эта эмблема хорошо просматривается. Однако такая форма строения не только отдавала дань почтения коммунистической символике, но в первую очередь служила технологически разумному построению пространства.
«Серп» служил помещением для трех последовательно расположенных обеденных залов: в первом питались дети, во втором — рабочие, в третьем — сотрудники самой фабрики-кухни. В «молоте» же размещалась кухня, где готовили пищу, — оттуда с помощью трех конвейеров ее подавали в обеденные залы. Кроме того, в здании были обустроены магазин-кулинария, читальный зал, а также спортивная школа.
На крыше фабрики-кухни в соответствии с проектом располагалась летняя терраса. Два этажа были объединены между собой шестью лестницами. И обеденные залы, и обширные лестничные площадки были очень светлыми, имели единое остекление, выполненное в виде витражей.
Однако сроки открытия этого здания, ставшего главным творческим детищем архитектора Максимовой, постоянно откладывались. На его строительство постоянно не хватало материалов, приходилось ждать новых поставок, увеличивать и согласовывать сметы. Стоимость стройки составила 1,2 млн рублей — довольно большая сумма по тем временам. И даже когда 1 января 1932 года состоялось торжественное открытие фабрики-кухни, здание было завершено всего на 50%.
Увидеть его окончательное воплощение в бетоне, стекле и металле автору проекта не довелось. В марте 1932 года в возрасте 40 лет Екатерина Максимова погибла при достаточно странных обстоятельствах — в Кратове, совсем недалеко от собственного дома, куда она возвращалась после работы, ее сбил поезд.
Через месяц после ее смерти, в апреле 1932 года арестовали ее брата Владимира — за участие в подпольной православной организации, связанной с делом священника Серафима Звездинского. Тогда, в 1932 году, в ознаменование начала так называемой «безбожной пятилетки» была проведена операция, по итогам которой множество священнослужителей были отправлены в лагеря или расстреляны. Владимир Максимов был приговорен к трем годам исправительно-трудовых лагерей за «принадлежность и активное участие в организации «Истинно православная церковь».
Сразу после его ареста сотрудники ОГПУ снова явились в дом Максимовых в Кратове с ордером на арест — теперь уже он был выписан на имя Екатерины Николаевны. Но оказалось, что потенциальной арестантки больше нет в живых.
По поводу того, являлась ли смерть Максимовой под колесами поезда трагической случайностью, или за этим стоит что-то иное, есть разные мнения. Но все они основаны лишь на предположениях и догадках.
Например, Виталий Стадников, доцент НИУ ВШЭ, один из тех, кому в 2012-м удалось привлечь внимание властей к бедственному состоянию фабрики-кухни и поучаствовать в ее спасении, писал: «Фабрику-кухню знали все в городе. Все были в курсе, что она выстроена в форме серпа с молотом, но никто не представлял, как это выглядит сверху. Многие всерьез считали, что архитектора расстреляли, потому что он спроектировал здание как указатель на завод — для вражеских бомбардировщиков».
Сегодня это предположение выглядит немного фантастично, однако, зная об абсурдности многих дел того времени, его вполне можно допустить. Узнать достоверную причину смерти первой русской женщины-архитектора можно будет лишь после того, как откроют архивы ОГПУ-НКВД-КГБ.
Архитектор Екатерина Максимова похоронена на Ваганьковском кладбище в Москве. На памятнике, установленном сотрудниками Нарпита и выполненном из черного мрамора, нет ни ее фотографии, ни даты рождения, только год смерти — «1932».
Это место — так же, как и ее имя — в течение почти века было известно лишь ее родственникам. Только после восстановления фабрики-кухни и открытия в ее здании филиала Третьяковской галереи фактически случилось и «воскрешение» первой русской «архитектрисы».
Ради одного этого стоило возродить шедевр конструктивизма.