Новая этика: почему не стоит использовать слово «проститутка» и чем его заменить
«Проститутка» — это язык стигмы
Сегодня появляется все больше информации о проституции: исследования, прямая речь, резонансные случаи. Общество уже знает, что коммерческая сексуальная эксплуатация людей, преимущественно женщин, — это социальная проблема. Она имеет негативные последствия как для отдельных судеб, так и для общества в целом. А потому все больше людей отказываются от откровенно оскорбительных слов (вроде «шлюха»), которые как бы обвиняют женщин в распутном поведении.
Выражения вроде «жрица любви» тоже неуместны из-за упрощения и даже романтизации серьезной социальной проблемы.
При этом само слово «проституция» — это часть нормативного русского языка, например оно официально используется в Уголовном кодексе Российской Федерации. Поэтому и производное от него «проститутка» не отмечается в словарях даже как разговорное, в отличие от синонимов, которые маркируются «грубыми» (например, «шалава») или «ироничными» (например, «ночная бабочка»). Однако профессиональные сообщества сегодня все чаще говорят о том, что слово «проститутка» — это тоже язык стигмы. И вот почему.
Оно дегуманизирует, расчеловечивает, то есть ставит знак равенства между конкретным опытом человека и всей его жизнью и даже личностью. Современные исследования доказывают, что коммерческая сексуальная эксплуатация существует не потому, что неким «испорченным» женщинам это якобы нравится. Здесь действует совокупность причин — от биографии семьи до внутренней политики государств. В ответ на это лишать женщин права быть в глазах общества прежде всего людьми — недостоверно и несправедливо.
К тому же «проститутка» — это именно феминитив, хотя хорошо известно, что проблема коммерческой сексуальной эксплуатации затрагивает и мужчин. Кстати, недостоверность — это еще один классический инструмент языка стигмы. Исключая из поля проблематики мужчин, слово «проститутка» еще больше стигматизирует именно женщин.
«СПИД.ЦЕНТР» — фонд помощи людям, живущим с ВИЧ, — работает с людьми, которые имеют опыт проституции, как с одной из так называемых «ключевых групп». Директор фонда Дарья Горсткина комментирует слово «проститутка» так: «По нашему опыту, сами женщины используют его нечасто из-за маргинализации понятия: оно часто применяется как оскорбление. Звучит и такой аргумент: в сообществе это слово в какой-то момент стало означать именно тех, кто работает в самом дешевом и уязвимом сегменте. С другой стороны, есть те, кто могут называть себя «проститутка» или даже «шлюха» в качестве акта реклейминга, то есть попытки переприсвоить себе слова, «расколдовать» их. Человек как бы заявляет: «Да, это я. Да, я такая/такой. И что ты скажешь теперь?».
Реклейминг, то есть повторное присвоение, — социокультурный процесс, когда уязвимая группа начинает использовать в отношении себя слова-стигмы без оскорбительного контекста, тем самым снижая ранящую силу этих слов. Это может быть важной частью процесса личного, психологического или даже социально-политического расширения прав и возможностей переживающих унижения групп и людей. При этом важно, что такой процесс может инициировать только сама уязвимая группа. Дарья Горсткина поясняет: «То есть если один человек использует слово «проститутка» в отношении других и при этом не имеет такого опыта лично, это не реклейминг, а оскорбление и стигматизация».
«Секс-работник» или «секс-работница» как альтернатива?
Итак, реклейминг унижающих слов могут выбирать сами представители уязвимых групп. А в качестве рекомендации для всех остальных есть глобальный принцип «ничего о нас без нас». Он означает, что любые социальные изменения, которые затрагивают уязвимые группы людей, должны проектироваться и реализовываться при непосредственном участии представителей этих групп. Для российского ВИЧ-сервисного сообщества принцип «ничего о нас без нас» является определяющим. Поэтому профильные организации активно используют альтернативу стигматизированным словам — понятия «секс-работники» и «секс-работницы»: ведь именно их чаще всего выбирают для себя сами люди с опытом проституции.
Например, еще одна благотворительная организация — фонд помощи людям, затронутым ВИЧ и другими социально значимыми заболеваниями «Вектор Жизни» — уже 13 лет занимается профилактикой ВИЧ и работает в том числе с женщинами, которых тоже называет «секс-работницами». Директор фонда Елена Титина комментирует выбор термина так: «Этот термин придумали сами женщины. Я помню, что какое-то время они называли себя «работники коммерческого секса». Потом термин еще больше расшифровался: если человек получает деньги, то это секс-работа. Сами женщины, занимающиеся секс-работой, считают, что этот термин для них подходит. Он не стигматизирует. А у женщин часто есть внутренняя стигма, связанная с их профессией».
Термин «секс-работа» действительно снижает давление социального стыда и порицания на людей с опытом проституции. Ведь работать не стыдно, в том числе если в силу определенных обстоятельств прямо сейчас доступна только такая работа.
Елена Титина рассказывает, что в России, например, существует форум секс-работниц. Подобные инициативы по принципу «профсоюзов» представляют и защищают интересы работников и являются атрибутом сложившейся профессии. «Когда фонд стал работать с этой ключевой группой, появилось много вопросов о том, как корректно выстраивать взаимодействие. Я обращаюсь к форуму для лучшего понимания собственных профессиональных задач, — говорит Титина. — Форум проводит всевозможные мероприятия, в том числе с участием юристов и врачей».
Действительно, интерпретация проституции как работы позволяет самим женщинам отчасти вернуть ощущение контроля над ситуацией. На это указывает и Вероника Антимоник, координатор программ Фонда социальной поддержки граждан, находящихся в трудной жизненной ситуации, «Безопасный дом», который больше 10 лет занимается предотвращением торговли людьми и насилия. Однако Антимоник обращает внимание: «Если понимать и описывать проституцию как «секс-работу», это практически полностью исключает возможность рассматривать проблему как эксплуатацию людей, а это очень опасно».
Почему «проституция» не равно «секс-работа»?
Идея о том, что секс может быть «просто услугой», а оказание таких услуг — «просто работой» и способом заработка, существует давно. Пожалуй, самые знаменитые примеры поддержки этой идеи — легализация проституции в Нидерландах (там в 1988 году проституцию официально признали профессией) и индустрия секс-туризма в Таиланде (получила распространение с 1960–70-х годах XX века).
Однако власти Нидерландов уже в середине 2000-х годов осознали, что секс-индустрия контролируется криминальными структурами, которые занимаются торговлей людьми, наркотрафиком и другими преступлениями. Стало очевидно, что от 50% до 90% женщин, занятых в якобы легализованной проституции, на самом деле находятся в рабстве при полной безнаказанности тех, кто организует такой «бизнес» и пользуется его «услугами». Поэтому в Нидерландах и сейчас вводят все больше законодательных ограничений.
Что касается Таиланда, то появление так называемого «секс-туризма» и было, и сейчас остается ответом местных женщин на крайнюю бедность и отсутствие каких-либо вариантов трудоустройства. Также он остается глубоко криминальным бизнесом, который строится на эксплуатации людей и детей, прежде всего женщин и девочек.
И в Нидерландах, и в Таиланде это происходит в том числе благодаря соучастию местных органов полиции. Ведь эта «индустрия» — одна из самых прибыльных среди криминальных. Вероника Антимоник говорит о том, что нормализация «секс-работы» часто вызвана соображениями выгоды: «В распространении и популяризации этого термина заинтересовано так называемое «сутенерское лобби». Это помогает сутенерам и траффикерам максимизировать свою прибыль и минимизировать риски для себя. Так легче вовлекать новых женщин и контролировать уже вовлеченных, при этом снимая ответственность с себя. Помимо этого, нормализация так называемой «секс-индустрии» особенно удобна для покупателей «секс-услуг». А еще эта риторика позволяет отвлечь внимание всего общества от насильственных преступлений и торговли женщинами и девочками, на которых держится вся эта сфера».
Таким образом, если общество работает с последствиями проституции, то более гуманное определение «секс-работа» действительно помогает снизить ущерб от шейминга и стигматизации самих женщин. А так как за этим определением стоит идея, что такая работа тоже возможна, а значит, тоже должна быть защищенной, в некоторой степени снижается эффект и от нарушения прав женщин. Но если общество заинтересовано в профилактике проституции, то есть в том, чтобы коммерческой секс-эксплуатации людей не существовало в принципе (и это было бы наиболее гуманно), то определение «секс-работа» противоречит этой задаче.
А как же слово «эскортница»?
Один из примеров того, к чему может приводить нормализация проституции как работы — распространение относительно нового явления, когда молодые девушки и юноши добровольно выбирают оказывать «секс-услуги» эскорта или вебкама в качестве подходящего и эффективного способа зарабатывать деньги.
Их выбирают как более безопасные альтернативы проституции. Сам выбор строится на той идее, что сфера сексуальных отношений может быть и сферой предоставления услуг, работой. У девушек и юношей может быть ощущение, что это выбор информированный. Однако реалии доказывают, что безопасность и альтернативность, а также информированность, — очень условны. Чаще всего они оказываются иллюзией.
По определению «эскорт» — это услуги по сопровождению клиентов эффектными спутниками, чаще спутницами. Но фактически эскорт-услуги нередко подразумевают и секс за деньги. Директор фонда «СПИД.ЦЕНТР» Дарья Горсткина цитирует представителя сообщества секс-работников: «Сначала слово «эскортница» использовали представительницы сообщества из элитарного сегмента услуг, а потом оно стало гораздо более обывательским. Я могу ошибаться, но кажется, что сейчас это слово используют большинство среднестатистических [ женщин из этой сферы], которые не стоят на трассе, а работают в салоне или с менеджером».
Вебкам-бизнес строится на общении веб-модели и наблюдателя в видеочате. По сути, это «приватные шоу через камеру». Безопасность и конфиденциальность такой формы услуг заявляются как ее основные преимущества. Кризисный центр для женщин «ИНГО», который больше 30 лет оказывает помощь пострадавшим от насилия, проводил исследование вебкам-индустрии с 2019-го по 2021 год. Оно доказало, что безопасность и добровольность, как, кстати, и легкий заработок в вебкаме — только мифы.
Небезопасность «секс-услуг» и «секс-работы» проявляется еще и в колоссальном ущербе для психологического и психического здоровья женщин. Например, информационный портал NETOVAR, на котором собран, пожалуй, самый обширный в России корпус материалов о проблеме проституции, приводит в том числе прямую речь вовлеченных в нее женщин о том, как систематический опыт диссоциации («отделения» сознания от тела) становится источником длящейся психотравматизации. Вот почему, например, центр «Сестры», который десятки лет помогает пережившим сексуализированное насилие, обращает внимание: после пяти лет активного проституирования женщины начинают тратить полученные деньги в том числе на оплату психологов, психотерапевтов и психиатров.
«Женщины, вовлеченные в проституцию»
Профессиональное сообщество, которое рассматривает проституцию как коммерческую секс-эксплуатацию и длящееся во времени сексуализированное насилие над женщинами, предлагает формулировки «проституированная женщина» и «женщина, вовлеченная в проституцию».
С одной стороны, эти формулировки длинные и неудобные. «Вовлеченная в проституцию» похоже на канцеляризм: это терминология Уголовного кодекса Российской Федерации. А «проституированная» звучит искусственно.
С другой стороны, они как будто заранее содержат в себе вывод о том, как человек пришел к секс-работе. И, вероятно, именно поэтому часто воспринимаются обидными для самих женщин, на что указывает Елена Титина из фонда «Вектор Жизни». Эти определения неизбежно напоминают о наличии социальной иерархии и дискриминации, которые делают одних людей более уязвимыми, чем других. Это болезненное напоминание.
Однако при всей некомфортности именно эти формулировки можно оценить как наиболее достоверные. Они в наибольшей степени способствуют профилактике одной из серьезнейших проблем современного общества.
При этом едва ли стоит навязывать любые, даже самые достоверные определения тем людям, которых ими определяют, если это идет вразрез с их собственной волей и согласием. Выбор — это важнейшая часть культуры ненасилия. В том числе выбор слов, которыми мы говорим о проституции и о людях с этим опытом.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции