Из «сбитого летчика» в новаторы: как Диана фон Фюрстенберг вернулась в моду
Будет лукавством, если я скажу, что, когда в 1990 году я переехала из Парижа в Нью-Йорк, я быстро вернулась к себе настоящей и вновь обрела уверенность в себе. Я была потеряна. Мой бизнес, точнее то, что от него осталось, находился в плачевном состоянии. Лицензии продавались и перепродавались, вследствие чего мои дизайны потеряли свою оригинальность. Моя косметическая линия исчезла в процессе слияний и поглощений, и единственным, чему удалось выжить, был легкий, сексуальный парфюм, названный в честь моей дочери, но и его было не узнать: его новый владелец Revlon сделал флакон фиолетовым и изменил аромат.
Я не просто потеряла свой бренд, я чувствовала, что утратила то, что определяет меня как личность. Я не осознавала, насколько сильно мое самоощущение было завязано на работе. Я больше не понимала, кто я такая. Мои дети тогда учились в Брауновском университете и стали прекрасными молодыми людьми. Я очень ими гордилась, а вот собой — нет.
Какой же я была дурой! Изменив себя, я себя потеряла. Наивно продала лицензии на производство товаров под своим именем без всяких ограничений, своим обязанностям по ведению бизнеса предпочла служение мужчине, и все это привело к тому, что бренд потерял свою индивидуальность и большую часть своей прибыльности. Мой доход от лицензионных платежей упал примерно на 75 процентов. Когда я бывала в офисах нескольких оставшихся владельцев лицензий, они практически не обращали на меня внимания и игнорировали мои идеи. Я больше не представляла для них ценности — в их глазах я была просто модельером, который когда-то давно выпускал модные платья, и они только и ждали, чтобы я оставила их в покое.
Когда мне было 25 лет, меня называли вундеркиндом. Когда мне исполнилось 40, я стала лишь отголоском прошлого. Я снова начала выпрямлять волосы. Я ненавидела то, во что превратились вещи, которые выпускались под моим именем, и не могла их больше носить. После легких платьев из джерси, саронгов балийского периода и твидовых блейзеров из моей парижской жизни моей новой личной униформой стали кутюрные жакеты YSL, облегающие юбки от Alaïa и узкие брюки от Romeo Gigli. В попытке идти в ногу со временем я заказала роскошную кутюрную одежду от нового талантливого французского дизайнера Кристиана Лакруа — платья с большими пышными юбками и богато расшитые жакеты. Те вещи были прекрасны и соответствовали духу времени, но не мне самой. Я практически их не носила.
Я думала, что моя неуверенность была заметна окружающим, но оказалось, что нет. Художница Ан Дуонг, которая в то время была моделью у Кристиана Лакруа, а затем стала моей близкой подругой, помнит, как впервые увидела меня в его модном доме в Париже. «Ты примеряла вещи Кристиана и поразила меня своей красотой», — сказала она мне недавно. Я не могла поверить услышанному. Я помню, что в тот день чувствовала глубокое отчаяние и уж точно не ощущала себя красивой. Это вновь подтвердило тот факт, что незнакомая женщина может казаться идеальной, но это не всегда означает, что она сама ощущает себя таковой. Я уж точно себя такой не чувствовала. И хоть сейчас я уделяю много времени общению с молодыми девушками, рассказывая им, что они должны стать для себя лучшими друзьями и что счастье заключается в уверенности в себе, в тот потерянный период своей профессиональной жизни я была сапожником без сапог. Я толком не знала, кто я такая.
Я сделала несколько фальстартов в попытке вернуться к работе. В 1990 году я оформила еще одну неудачную лицензионную сделку по производству линейки платьев, на этот раз с компанией среднего сегмента. У фирмы не ладились дела, и они рассчитывали с помощью моего имени укрепить свой имидж. У главы компании была очаровательная улыбка и голубые глаза, он был полон энтузиазма, и ему удалось меня убедить. Мое решение было продиктовано желанием вернуться в магазины. Мы в них вернулись, но очень ненадолго. Компания объявила о своем банкротстве в день, когда подразделение DVF должно было выпустить свою вторую коллекцию. К тому времени я вложила много времени в создание этих новых платьев, и мне они даже нравились, так что, не думая ни минуты, я сказала команде, с которой я работала в той компании, чтобы они перевезли платья ко мне в офис и перешли на работу ко мне. Конечно, это было импульсивно и не сработало. Мы выпустили еще одну коллекцию, но у меня не было ни ресурсов, ни желания снова заниматься оптовой торговлей.
«Забудь о магазинах, — сказала я себе, — почему бы не продавать напрямую тем, кто был моими первыми постоянными клиентами и все еще помнит обо мне?» Окрыленная этой идеей, я полетела в Сан-Франциско на встречу с влиятельной компанией Williams Sonoma, занимающейся торговлей по каталогам, Барри полетел со мной. Продажи товаров по каталогам стремительно росли, и я надеялась, что в Williams Sonoma оценят перспективу расширения своей товарной линейки, добавив к ней каталог с вещами Diane von Furstenberg. Мы мило пообедали с главой компании, но он сказал, что они не заинтересованы во мне, как, впрочем, и в любом другом дизайнере. Уходя, мы с Барри чувствовали свое поражение. Теперь мы часто смеемся, вспоминая тот день, когда оба чувствовали себя лузерами после неудавшейся сделки.
Все еще одержимая идеей прямых продаж, я решила создать «журналог» — наполовину каталог, наполовину журнал, и попросила молодого графического дизайнера Фабьена Барона придумать его концепцию. Он сделал прекрасный макет, но так как у меня не было ни средств, ни компетенций для того, чтобы выпустить его, эта нелепая затея так и осталась неосуществленной.
Что-то просто обязано было произойти — и произошло, летом 1991 года в зале ожидания Concorde в аэропорту имени Джона Кеннеди. Я отправлялась в Венецию поддержать двадцатилетнюю Татьяну на балу дебютанток, который устраивал граф Джованни Волпи в своем дворце. В аэропорту ко мне подбежал мужчина. «Где вы пропадали? — спросил он и представился как Джо Спеллман, директор по маркетингу. — Вы снова нужны миру моды. Вы можете стать главной звездой новой эпохи». Я посмотрела на него скептически, но мне, конечно, было приятно, что меня узнали. Джо был маркетинговым гением и работал в Elizabeth Arden, затем в Estée Lauder, а также был консультантом бывшего главы Bloomingdale’s Марвина Трауба. Вернувшись из Венеции, я провела с ним несколько встреч. У Джо возникла поразительная идея. «Как насчет телевизионных продаж?» — сказал он.
Я никогда раньше не слышала о телемагазинах, но почему бы и нет? Очевидно, что это был способ продавать напрямую покупателям. Несколько недель спустя субботним утром мы все сели на поезд «Метролайнер» и отправились в Филадельфию, оттуда на машине в пригород Вестчестер на встречу с компанией QVC. Я понятия не имела, чего ожидать, когда мы шли в телестудию, где проходил прямой эфир. Там мы стали свидетелями того, как звезда мыльных опер Сьюзан Люччи за несколько минут продала сотни шампуней и кондиционеров, а цифры на экране компьютера показали, что продажи составили 600 тысяч долларов! В тот момент я поняла, что будущее наступило, и это будущее было миром телемагазинов.
Глядя, как Сьюзан напрямую обращается к своим покупателям через телеэкраны, я загорелась. У меня возникла идея возрождения своей косметической линии на телевидении, но у QVC был другой план. Они хотели, чтобы я делала для них платья. Я колебалась, до конца не понимая, как можно продавать платья по телевизору, а также, по правде говоря, меня немного смущала назойливость, с которой они в то время демонстрировали товары. Я сказала им, что мне надо подумать.
Я рассказала Барри о поездке в QVC. По стечению обстоятельств он узнал об этом канале во время переговоров с кабельными компаниями Comcast и Liberty, которые им владели. Все сложилось как нельзя лучше. Барри ушел из Fox и был в поиске нового направления работы. Точно так же, как в молодости мы были успешными боссами, в тот момент мы оба были «безработными» и в поиске новых возможностей. Кто бы мог подумать, что и моя, и его карьера продолжится в одном и том же месте — на QVC.
В моей дизайн-студии при помощи молодых сотрудниц Кэти и Коллин, которые достались мне в наследство от фирмы среднего сегмента, мы трудились над созданием — нет, не платьев, а проекта под названием Diane von Furstenberg Silk Assets. Эта линия состояла из сочетающихся между собой шелковых предметов одежды и шарфов с принтами, которые можно было стирать. Концепция моделей была в их простоте: рубашки объемного кроя, свободные брюки с резинкой на талии, которые не надо было примерять. Яркие и радостные цвета, крупные эффектные принты, и все элементы можно было как угодно сочетать между собой, составляя разные комбинации. У каждой мини-коллекции был свой источник вдохновения. При создании принтов для коллекции Giverny мы вдохновлялись цветовой палитрой французского художника-импрессиониста Клода Моне. Еще одна коллекция — Pietra Dutra — была вдохновлена флорентийским мрамором. На основе этих тем создавалась история, которую легко и с воодушевлением можно было обсуждать на телевидении.
Вот так я снова вернулась к своим истокам — созданию цветовых палитр и дизайну принтов. Не менее заманчивыми были наши с QVC финансовые договоренности — они согласились покупать вещи напрямую у производителя в Гонконге. В мои обязанности входила работа над дизайном одежды, а также контроль за ее качеством и сроками поставок. Затем я должна была лично продавать ее по телевизору и заниматься всей рекламой и промокампаниями. За это QVC собирались платить мне 25 процентов сверх фабричной стоимости вещей. И для QVC, и для потребителей это было очень выгодно, потому что в процессе не были задействованы оптовики-посредники. А моя выгода была еще и в том, что мне не надо было нести ответственность за товарные запасы, потому что вещи в QVC будут присылать напрямую с фабрики. Эта сделка была огромным облегчением. Как-никак мне дважды пришлось продать свою компанию именно потому, что я не сумела должным образом распорядиться товарными запасами!
В ноябре 1992 года, в день моего первого эфира, на котором я должна была представить линейку Diane von Furstenberg Silk Assets, я заселилась в свой номер в отеле Sheraton Great Valley в соседнем с телестудией здании, и там меня ждал прекрасный букет цветов с запиской «Добро пожаловать домой и удачи! Я люблю тебя. Барри». Под «добро пожаловать домой» он имел в виду свои секретные и успешные переговоры, по итогу которых к нему переходило управление QVC — шаг, который запустил его карьеру в интерактивном медиапространстве и цепочку событий, которые в итоге привели его туда, где он сейчас.
За два часа продажи Silk Assets составили 1,3 миллиона долларов. Руководство QVC и Барри, который сделал мне сюрприз, приехав на эфир, аплодировали мне, глядя на растущие с бешеной скоростью цифры на экране. Молодой редактор Vogue Кейт Беттс тоже приехала на эфир, чтобы стать свидетелем исторического события. «Шоу-торги, — так начиналась ее статья. — Vogue стал свидетелем того, как зарождается модный феномен». В один миг я перешла из категории «сбитых летчиков» в категорию новаторов.