Запрещенные профессии и материнский труд: за что дали Нобелевскую премию по экономике
«Справедливость часто определяется как равный заработок для мужчин и женщин на одной и той же работе или на сопоставимых должностях. Некоторые подсчитали, что при нынешних темпах такого рода справедливость не будет достигнута ни при чьей жизни. Это не обнадеживающий ответ. Но вместо того, чтобы принимать нынешние обстоятельства как данность и экстраполировать их, мы должны понять, чтó вызывает это неравенство», — сказала в одном из интервью экономист из Гарвардского университета Клаудия Голдин.
В поисках ответа на вопрос о том, что же вызывает неравенство, она изучала, как на положение женщин влияют уровень образования, доступ к здравоохранению, замужество, материнство, кризисы, войны, эпидемии, социальные нормы и стереотипы, ошибки юности и продление активной старости. «Ее исследования раскрывают причины перемен, а также основные источники сохраняющегося гендерного разрыва», — говорится на сайте Нобелевского комитета, который в 2023 году присудил ей премию по экономике памяти Альфреда Нобеля. Вот некоторые из ее открытий и идей.
Ошибка Бетти Фридан
В книге «Загадка женственности», вышедшей в 1963 году, журналистка и феминистка Бетти Фридан описывает своих ровесниц, которые, выйдя замуж, оказались заперты дома. Хотя у них было высшее образование, они становились домохозяйками, потому что таким был женский идеал, сложившийся в послевоенные годы. Книга Фридан стала феминистской классикой, но, как выяснилось позже, не давала полной картины. Это показала Клаудия Голдин в своих работах, посвященных эволюции женской занятости.
В начале XX века женщины выбирали между семьей и карьерой, причем в 1930-е многие делали этот выбор под давлением внешнего обстоятельства — Великой депрессии, которая всех гнала на работу. Младшие современницы Фридан, выходившие на рынок труда с конца 1960-х, выбирали карьеру уже вполне осознанно. В статье 2002 года «Сила таблетки» Голдин показывает, какую роль в этом сыграло распространение противозачаточных средств, которые позволяли откладывать рождение детей. Правда, в результате 27% женщин так никогда и не завели детей.
А что же «домохозяйки из пригородов» 1950-х? По окончании колледжа многие действительно сразу выходили замуж и рожали детей. Однако, как выяснила Голдин, после того, как дети подрастали, эти женщины шли работать. Хотя к этому времени они уже безвозвратно теряли многие карьерные возможности, им удалось стать поколением, которое в течение жизни посвящало себя и семье, и работе.
В чем-то на них похожи современные женщины: хотя они рожают еще позже, чем карьеристки 1960-х, бездетными остаются только 21%. Остальные стремятся совместить работу и материнство. При этом сегодня женщины меньше времени проводят в отпусках по уходу за ребенком и быстрее возвращаются к работе, пишет Голдин: спустя 10 лет после родов уровень участия женщин в рабочей силе составляет 82%. Кроме того, как выяснила экономистка, высокая занятость в начале жизни тесно связана с занятостью после 60 лет: женщины, которые с юности работают, не стремятся на пенсию.
Что создало все эти изменения? Доступное образование, механизация домашнего хозяйства, распространение контрацепции — и изменение отношения к роли женщин. «Поддерживать нормы стало дороже, и они изменились. В то же время, когда стоимость незанятости, рассчитанная с точки зрения упущенных заработков, выросла, уход за детьми стал более доступным, широко используемым и в целом приемлемым», — пишет Голдин.
Дояры и машинистки
Когда пишущие машинки только появились, было распространено убеждение, что набор текста требует физической выносливости, а значит, заниматься им должны мужчины, рассказывает Клаудия Голдин в статье 2012 года. Через некоторое время общественное мнение изменилось: профессия машинистки стала считаться «женской», требующей в первую очередь ловкости пальцев. Эта история — пример «гендерной ауры», которая складывается вокруг той или иной профессии благодаря эволюции социальных норм и присутствующей на рынке труда риторике.
Как это происходит? Причины могут быть разными. Например, отсутствие альтернатив: в начале XIX века на востоке США, где были распространены небольшие молочные хозяйства, доение коров считалось подходящим для мужчин занятием, в отличие от Среднего Запада, где земли были плодороднее, фермерские хозяйства крупнее, а выбор занятий для мужчины-фермера — шире.
Часто работодатели объясняли желание нанять именно мужчину тем, что от сотрудника требуется физическая сила. Или тем, что женщине будет некомфортно работать в уже сложившемся мужском коллективе. На заводах и фабриках профсоюзы, требовавшие ограничить наем женщин, иногда апеллировали к тому, что менее квалифицированные сотрудницы, согласившись работать за меньшую плату, выдавят с рынка труда более опытных и дорогих сотрудников-мужчин. Правда, эти аргументы звучали даже там, где оплата была не почасовая, а сдельная — то есть каждый сотрудник получал столько, на сколько договаривался с нанимателем (женщины, как правило, меньше).
Но во множестве других случаев профессии были указаны как предназначенные только для мужчин без какой-либо конкретной причины.
Клаудия Голдин предложила теорию, которая объясняет недопуск женщин к некоторым профессиям стремлением сохранить их престижность для мужчин. Конкретная женщина может подходить для той или иной работы — иметь квалификацию и опыт, быть физически выносливой и т. п., — но общественность будет судить о ней по стереотипам. Из-за этого ее приход в «мужскую» профессию будет выглядеть как снижение стандартов. Понимая это, мужчины стремятся не допустить женщин в свои ряды, а если уж те смогли «прорваться», спешно покидают феминизированную сферу. Один из самых радикальных сдвигов произошел в банках, где женщины начали работать кассирами во время Второй мировой и куда мужчины после войны решили не возвращаться.
Голдин оговаривает, что ее теория не претендует на исключительность и дополняет другие попытки объяснить возникновение гендерных барьеров между профессиями. Описанная ею модель работает там, где есть асимметрия информированности — то есть общественность думает о профессиональных качествах женщины хуже, чем та того заслуживает. А потому преодоление таких барьеров экономист видит в аттестации сотрудников. Независимое подтверждение квалификации будет означать, что каждый получил работу благодаря своему профессионализму, а не потому, что стандарты снизились. Кроме того, «известность успешных женщин сегодня и в прошлом может помочь разрушить старые стереотипы и расширить знания об истинном распределении качеств у женщин».
Следствием такой профессиональной сегрегации становится зарплатное неравенство. На должностях, куда раньше нанимали только мужчин, зарплата была выше, чем медианный заработок женщин. Удивительно, но это в большинстве случаев относится и к позициям, которые были предназначены только для женщин. То есть женщин поощряли выбирать «женские» профессии и должности и платили меньше, если они работали вместе с мужчинами. В некоторой степени влияние «гендерной сегрегации» на разницу в зарплатах сохраняется и в наши дни. В 2015 году зарплата 20-летней женщины составляла 92% от зарплаты ее ровесника-мужчины на той же должности, а зарплата 50-летней — только 71%. Если принять изменение зарплатного разрыва с возрастом за 100%, то 44% обусловлены тем, что мужчины постепенно перемещаются в те сферы и компании, где зарплаты выше, показали подсчеты Голдин.
Штраф за материнство, премия за отцовство
«Неравенство существует в двух сферах: карьере и семье. Это две стороны одной медали, — говорила Голдин. — Если мы сможем добиться равенства внутри семей, у нас будет гораздо больше шансов добиться гендерного равенства в доходах на работе. Причина в том, что детям нужно время. Карьера требует времени. Если женщины больше занимаются уходом за детьми (а также ведением домашнего хозяйства и уходом за престарелыми), то у них остается меньше времени на карьеру. Они работают меньше часов, берутся за менее ответственную работу и, как следствие, меньше зарабатывают».
В своих работах Голдин показала, как формируется «штраф за материнство». Но что происходит, когда дети вырастают и женщина может наконец вернуться к карьере? В одной из последних работ Голдин, проанализировав данные национального лонгитюдного опроса, приходит к неожиданному выводу: даже когда доходы матери возвращаются к прежнему уровню, в паре неравенство сохраняется. Потому что помимо штрафа за материнство существует премия за отцовство.
О том, что доходы мужчин растут после свадьбы и рождения детей, было известно давно. Однако Голдин показала: отцы в среднем зарабатывают даже больше, чем бездетные карьеристки. Самые крупные «премии за отцовство» — у мужчин, имеющих высшее образование, чья работа требует больших временных затрат.
Чтобы объяснить, как это происходит, Голдин вводит понятие «жадная работа». Особенности такой работы — постоянные авралы и невозможность подменить одного сотрудника другим. В этом случае час переработки стоит больше, чем час работы по расписанию, и тот, кто берет дополнительные часы, зарабатывает непропорционально больше тех, кто работает «от звонка до звонка».
В семье с детьми в режиме постоянных сверхурочных, как правило, работает только один взрослый, а второй берет на себя основную нагрузку, связанную с родительством. В соответствии со стереотипами о гендерных ролях, «родителем №1» становится женщина, в то время как мужчина до ночи пропадает на работе. Впрочем, Голдин отмечает: такая асимметрия в занятости (и, как следствие, неравенство в доходах) возникает и в однополых парах. Одинаковая нагрузка и одинаковая вовлеченность в заботу о детях возможны, если каждый из партнеров откажется от потенциальной премии за переработки, но в семье с детьми деньги не бывают лишними.
«Гибкие графики должны стать менее затратными для компаний, подталкивая конкурентные рынки к обеспечению большей линейности доходов по отношению к количеству часов и конкретным отработанным часам», — предлагает Голдин выход из ситуации. Она приводит в пример акушеров, анестезиологов и финансовых советников, которые обычно работают командами и подменяют друг друга.
Очередным поводом проанализировать родительский труд стала пандемия COVID-19. «Никогда в истории этой страны, за исключением Второй мировой войны, работа женщин не имела более важного значения для экономики. Никогда возросшее бремя ухода за детьми из-за закрытия школ и детских садов не было более важным для их карьеры. Пандемия заставила всех осознать значимость родительского труда для экономики», — отмечала Клаудия. Однако, согласно ее подсчетам, настоящие проблемы возникли у женщин не во время, а после пандемии.
Фактором безработицы стал не гендер, а уровень образования: «белые воротнички» — и мужчины, и женщины — благополучно перешли на удаленный режим работы (в то время как «синие воротнички» столкнулись с сокращениями). Кроме того, малообеспеченные люди чаще болели коронавирусной инфекцией, из-за чего не могли работать.
Благодаря тому, что пандемия нормализовала гибкий график, появилась возможность работать у матерей с маленькими детьми (еще несколько лет назад они бы с большей вероятностью покинули рынок труда). Да, из-за закрытия школ и детских садов дети «свалились на головы» работающим из дома родителям, — но зато в уход за ними включились отцы (больше, чем когда-либо).
Но когда пандемия пошла на спад, женщины ощутили настоящий удар. Офисы открылись, а детские сады и школы — не везде. В этот момент отцы обычно возвращались на работу, и вот тогда-то весь объем родительского труда свалился на матерей.
Человек-оркестр
Участие женщин в рынке труда — не единственная тема, к которой обращается Клаудия Голдин. Она, например, задалась вопросом, почему ожидаемая продолжительность жизни женщин в XX веке выросла, хотя в XIX была ниже, чем у мужчин (и пришла к выводу, что дело в сокращении не только материнской смертности, но и смертности от инфекционных заболеваний). Анализировала динамику зарплат в сфере образования. Изучала, как влияют слепые прослушивания на гендерный баланс в оркестрах.
«Мои доказательства касаются Соединенных Штатов и истории их мужчин и женщин, окончивших колледжи», — пишет она в одной из своих статей, и этот дисклеймер можно отнести ко всем ее работам. Причинно-следственные связи, которые описывает Голдин, относятся к одной стране и могут быть неприменимы для ситуации с зарплатным неравенством, невидимым трудом и гендерными стереотипами в других частях света. Однако значимость ее работ — в первую очередь в том, какие гипотезы она формулирует и как их проверяет, какой объем данных обрабатывает и как их интерпретирует; в умении смотреть свежим взглядом на, казалось бы, привычные явления и находить нетривиальные подходы к их анализу.
Клаудия Голдин не только пишет об истоках гендерного неравенства на рынке труда, но и пытается изменить ситуацию в своей сфере. Она заметила, что доля женщин среди экономистов даже меньше, чем среди математиков. Оказалось, у абитуриентов искаженные представления об этой науке — многие, например, не знают, что без нее невозможно развивать образование, здравоохранение, социальную сферу и так далее, — а кроме того, на девушек сильнее влияют неудачи: получив плохую оценку за базовый курс, они с большей вероятностью не выберут экономику в качестве специальности.
Чтобы это изменить, в 2015 году Голдин запустила программу «Женщины-бакалавры в экономике». Она состоит из трех пунктов: информирование абитуриентов, улучшение базового курса (чтобы он был интересным и актуальным) и поддержка студенток через наставничество и ролевые модели. «Должна ли экономика интересоваться гендерным дисбалансом? Во-первых, разнообразие может повысить производительность, — рассуждает Голдин. — Кроме того, мужчины и женщины расходятся во мнениях относительно рыночных решений, государственного вмешательства и перераспределения, и они по-разному представлены в разных сферах».