«Певица», «авторка», «фруктиса»: что лингвисты думают о феминитивах
На рубеже XIX–XX веков существовало много занятных феминитивов. Их мы можем увидеть в уже не раз упоминавшемся «Словаре неправильностей» Долопчева: «авторка», «приятелька», «обвинителька», «товарищка», «учителька» и даже «фруктиса» («это опасная фруктиса» — как мы сейчас можем сказать о мужчине, что он «тот еще фрукт»). Все они вынесены в словарь в качестве неправильностей, и Долопчев предлагает заменять их словами мужского рода. Получается, ту самую ненавистную многим «авторку» придумали больше ста лет назад. Только она еще тогда не прижилась.
В двадцатом веке происходит сдвиг и в общественной жизни, и в обозначениях профессий. Женщины отрезают волосы, отказываются от корсетов, укорачивают юбки и даже меняют их на брюки (все из-за мизогинии) и, наконец, осваивают многие профессии и начинают работать наравне с мужчинами. И называться так же, как мужчины, отражая сближение гендерных ролей. Исключения составляют только названия традиционно женских профессий и тех, где указание на пол по-прежнему остается важным: «няня», «сиделка», «певица», «актриса», «балерина», «легкоатлетка», «фигуристка» и так далее.
Да, нельзя отрицать тот факт, что первоначально феминитивов не было у названий многих профессий из-за того, что женщины просто не имели возможности ими овладеть. Но нельзя и замалчивать то, что русский язык почему-то не образовал нейтральные феминитивы, когда женщины эту возможность наконец получили, — а ведь раньше он делал это всегда. Может, он решил пойти по новому пути?
Хотя на самом-то деле путь не такой уж и новый. Даже больше — это путь по проложенным рельсам. Язык просто использовал те возможности, которые в нем уже были, — нейтральность мужского рода и потенциал к расширению группы слов общего рода.
Сказать «да» или «нет» феминитивам может только сам язык, и любой исход будет правильным
Есть мнение, что слова мужского рода по отношению к женщинам до XX века не употреблялись вовсе. Это не так. Несмотря на то что обычно действительно использовались феминитивы, формы мужского рода тоже иногда в таких контекстах встречались даже при наличии стилистически нейтрального феминитива.
Например, Достоевский в романе «Идиот» характеризует сестер Епанчиных: «Старшая была музыкантша; средняя была замечательный живописец».
Примечательно, что для старшей сестры используется феминитив, а для средней — нет, причем присутствует еще и характеристика «замечательный». И да, слово «художница» было тогда в ходу.
После смерти Екатерины Романовны Дашковой в 1810 году ее племянница пишет текст для медной доски возле надгробия:
«Здесь покоятся тленные останки княгини Екатерины Романовны Дашковой, урожденной графини Воронцовой, штатс-дамы, ордена св. Екатерины кавалера, императорской Академии наук директора, Российской Академии президента, разных иностранных Академий и всех российских ученых обществ члена».
Княгиня Наталья Долгорукова, последовавшая за мужем в ссылку, в 60-е годы XVIII века пишет в мемуарах:
«Я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ».
Еще двадцатью годами ранее русский географ и историк Василий Татищев в «Духовной» наставляет сына: «Паче же имей то в памяти, что жена тебе не раба, но товарищ, помощница во всем и другом должна быть нелицемерным, так и тебе к ней должно быть, в воспитании детей обще с нею прилежать...» Вполне феминистское заявление, особенно по тем временам, не так ли?
Такие примеры встречаются даже в древних текстах. Вот «Книга преподобнаго и богоноснаго отца нашего Никона, игумена Черныя горы» XIV века. Встречаем там такую фразу:
БѢ же ему сестра блудъ творѧщи вь градѢ и многамъ душамъ ходатаи бывающи пагубѢ («Была же у него сестра, блуд творящая в городе и многим душам ходатай бывающая погибели»).
Здесь употреблено именно слово «ходатай», хотя вообще-то о женщине обычно говорили «ходатаица».
А вот «Кормчая Рязанская» 1284 года:
ПовѢлѢваеть оубо правило. хр(с)тьiаномъ поiма ти о(т)еретикъ дъщери. аще хр(с)тьiанъ быти wбѢщаетьсѧ («Повелевает так правило: христианам брать в жены дочерей еретиков, если христианином быть обещается»).
А здесь используется «христианин» вместо «христианка».
Поэтому конструкции вроде «врач сказала» — совсем не языковое извращение, а просто использование слова немаркированного мужского рода в нейтральной позиции, в роли указателя на лицо, а не на пол этого лица — и это, как мы убедились, имеет давнюю традицию и русскому языку вполне свойственно. А феминитивы — скорее возврат к более архаичным представлениям о том, что женщина — существо «инаковое», которое даже в профессиональной сфере должно быть посредством языка от мужчины отделено.
Назвать женщину «доктором», «профессором», «художником» или «филологом» — это вовсе не странно и совсем не мизогинистично.
Аргумент 7
«Нет, именно мизогинистично. Внутренняя мизогиния — пренебрежение ко всему женскому, которое транслируют сами женщины. Из-за патриархата у самих женщин сложился стереотип, что быть женщиной, да еще и говорить об этом — унизительно, поэтому и феминитивы им кажутся звучащими пренебрежительно».
Да, в ответ на отказ использовать новые феминитивы часто слышны обвинения во внутренней мизогинии.
Достается даже Марине Цветаевой, которая, как известно, не любила слово «поэтесса» и называла себя поэтом. Цветаева, написавшая «Бог, не суди! — Ты не был / женщиной на земле!», оказывается, втайне презирала проявления в себе всего женского.
Но, думается, дело здесь вовсе не в мизогинии, а в банальном стилистическом чутье. Давайте подумаем, как Цветаева могла воспринимать слово «поэтесса».
У многих суффиксов, с помощью которых образуются феминитивы, есть дополнительные коннотации, оттенки значения. К тому же мы иногда невольно сравниваем похожие слова друг с другом, и это тоже влияет на наше восприятие.
Тот самый суффикс -есс(а) в слове «поэтесса» малопродуктивен и довольно редок в русском языке. Появился он в Петровскую эпоху вместе с заимствованными титулами «баронесса», «дюшесса» (то же, что «герцогиня»), «принцесса», «виконтесса». Позже с его помощью из употребимых феминитивов были образованы разве что «патронесса» («покровительница») — и «клоунесса» с «метрессой» (любовницей). В середине XX века появилось еще и вполне нейтральное «стюардесса», но если Цветаева его и знала, то оно все равно было для нее еще некоторым экзотизмом. Поэтому суффикс в слове «поэтесса» ассоциировался с чем-то, с одной стороны, вычурным, а с другой стороны, комичным, несерьезным.
Так и «спецкорка» или «докторица» отвергаются самими женщинами вовсе не потому, что эти женщины считают себя людьми второго сорта. Все гораздо проще: новые феминитивы часто образованы без учета языковых законов и стилистических коннотаций, случайным соединением основ и суффиксов.
Ну нельзя просто так взять и прилепить к корню первый попавшийся суффикс и при этом не сесть в стилистическую лужу.
Посмотрим на названия профессий мужского рода. Они образуются с помощью вроде бы вполне нейтральных суффиксов -чик, -щик, -арь, -ор/-ер/-ёр, -тель, -ец («асфальтоукладчик», «кровельщик», «токарь», «дирижер», «лектор», «учитель», «певец»). Но что, если мы эти суффиксы попробуем поменять местами и приставить к основам произвольно? Получатся какие-нибудь «асфальтоукладарь», «учильщик», «дирижец», «лектитель», «токёр», «певчик»... Мужчины, почему бы вам не назваться так? Ах, вам слова не нравятся? Распишитесь во внутреннем мужененавистничестве! (нет)
Большинству людей просто не нравится, как звучат новые феминитивы. И это вполне объяснимо: далеко не от каждой основы их легко образовать, одного универсального и нейтрального суффикса тоже не существует.
О некоторых суффиксах и вовсе ходят мифы: например, почти каждый раз при упоминании суффикса -ш- для образования феминитивов находится кто-нибудь, кто скажет, что этот суффикс не годится, потому что имеет значение «чья-то жена». Да, «генеральшей» принято называть жену генерала. Но как тогда быть с «секретаршей», «лифтершей», «кассиршей», «дублершей»? А «маникюрша» — разве «жена маникюра»? Конечно, -ш-, как и многие другие суффиксы, просто многозначен и вполне может обозначать деятельницу. Но существительные, образованные с его помощью, часто имеют разговорную окраску, поэтому для новых нейтральных феминитивов он даже с точки зрения их сторонников все равно не вполне подходит.
Многие таким нейтральным суффиксом пытаются объявить -к-, и именно с его помощью образовано большинство новых феминитивов: «редакторка», «блогерка», «авторка».
Но с суффиксом -к- возникает одна проблема... Нет, не его многозначность и пренебрежительное звучание: в конце концов, ничего такого в словах «студентка», «артистка», «спортсменка» мы не замечаем.
Вслушайтесь в эти слова. Проставьте в них ударения.
Заметили, что оно все время падает на слог, предшествующий суффиксу? «Гимна́стка», «соли́стка», «фемини́стка»... А в «а́вторке» или «реда́кторке» все не так. Они нарушают этот маленький, но все же языковой закон, поэтому звучат так непривычно. <...>
Напоследок — небольшой дисклеймер.
Этот текст написан не для того, чтобы с помощью перечисленных аргументов вы могли накинуться на тех, кто использует или, наоборот, не использует новые феминитивы. Этот текст — для того, чтобы вы внимательно и всесторонне изучили все за и против, поняли, какие аргументы сильны, а какие — нет, приняли свое осознанное решение и смогли его отстоять, если кто-то вдруг решит вас за него осудить.
Примет ли язык новые феминитивы или продолжит развиваться в сторону расширения слов общего рода, мы не знаем. Отдельные люди — я, вы, фем-активисты, лингвисты — тут ничего не решают. Сказать «да» или «нет» феминитивам может только сам язык, и любой исход будет правильным.
А пока каждая женщина решает сама, быть ей «автором» или «авторкой», «филологом» или «филологиней», «режиссером» или «режиссеркой», «доктором» или «докторкой»... Самоопределение — выбор каждого, и никто не вправе на него посягать.
Думаю, нужно просто оставить язык в покое и дать ему развиваться естественно. И даже неважно, в каком направлении — феминитивов или слов общего рода. Главное, чтобы язык сделал этот выбор сам.