Капиталистки: как в XIX веке женщины в России вели бизнес и зарабатывали миллионы
20 октября 1907 года в сыскной отдел полиции Нижнего Новгорода пришел некто Вениамин Крупин. Он рассказал, что проехал почти 750 верст из города Сарапула, чтобы убить купчиху Марию Кашину. Совесть не позволила ему исполнить этот замысел, и он решил сдаться.
Кто заказал покушение, неизвестно, но завистников и недоброжелателей у Кашиной хватало.
В 18 лет она, полуграмотная крестьянка из Ярославской губернии, вышла замуж за бывшего крепостного, который за пятак возил крестьян и мастеровых по Волге на грязном пароходе. Мария включилась в дело, продавала билеты и работала контролером, успевая воспитывать четверых детей. Семейный бизнес рос, но, выбившись в люди, муж Марии пристрастился к картам и выпивке, все больше времени проводил в притонах, был обвинен в растлении малолетних и умер в 58 лет, немного не дожив до суда.
Похоронив его, Мария Кашина взяла бизнес в свои руки и управляла им следующие 18 лет. За глаза ее нередко называли стервой, а конкуренты и уволенные работники часто рассказывали истории о том, на что она готова пойти ради выгоды. Как бы там ни было, Кашина открывала новые линии, арендовала участки под пристани и строила мощные пароходы, которые ходили по Волге и Каме, а с 1906 года и по Москве-реке.
Мария Кашина была выдающейся женщиной, но не исключительной: среди ее современниц было немало владелиц бизнеса, столь же деятельных и упорных. Наиболее крупные капиталы были сосредоточены в столицах, однако какую губернию ни возьми, везде находились предпринимательницы, добивавшиеся успеха в самых разных сферах — от мелочной торговли до грузовых и пассажирских перевозок, от легкой промышленности до золотодобычи.
Принцессы и мещанки
«Дозволяется всякому, какого бы кто ни был пола, или лет, или рода, или поколения, или семьи, или состояния, или торга, или промысла, или рукоделия, или ремесла, кто за собою объявит капитал выше 1000 рублей до 50 000 рублей, записаться в гильдии», — говорилось в Жалованной грамоте городам, изданной Екатериной II в 1785 году. А в 1863 году «Положение о пошлинах за право торговли и других промыслов» гласило: «Свидетельства, как купеческие, так и промысловые, могут быть выдаваемы лицам обоего пола, русским подданным всех состояний и иностранцам…» Исключение, правда, было сделано для священников, военных в нижних чинах и некоторых других лиц. Женщины составляли меньшинство среди тех, кто занимался бизнесом, но само по себе их присутствие в деловой среде вопросов не вызывало.
«Вопреки господствующим у современных людей представлениям, в XIX веке русские женщины воспитывались в атмосфере, предполагавшей, что персона женского рода должна уметь наравне с мужчиной разбираться в вопросах финансов, заключения сделок по торговле и недвижимости», — пишет в книге «Купчихи, дворянки, магнатки. Женщины-предпринимательницы в России XIX века» историк Галина Ульянова. Она приводит статистику: если в 1814 году в России во владении женщин было 165 фабрик (к ним относились и предприятия малого бизнеса), то в 1832-м — 484 фабрики, а в 1890-е — порядка 2000.
Большинство (45–50%) составляли дворянки. У них были недвижимость и сырье (благодаря имениям), капитал (накопленный поколениями их семей) и бесплатная рабочая сила (крепостные). Предпринимательством занимались даже женщины из царской семьи, самая известная из них — принцесса Евгения Ольденбургская.
Она была внучкой Николая I по материнской линии и женой принца Александра Ольденбургского, который, в свою очередь, являлся потомком Павла I. В возрасте 33 лет Евгения стала владелицей имения Рамонь в Воронежской губернии — то ли получила его в подарок от Александра II, то ли купила (мнения историков расходятся). Это было успешное хозяйство: на плантации сахарной свеклы и сахарном заводе работало 540 крепостных и государственных крестьян. Но Евгения Ольденбургская начала модернизировать и расширять производство — при ней на заводе установили новые современные паровые машины, построили собственную электростанцию и водопровод. Кроме того, новая владелица занялась диверсификацией — начала торговать пшеницей и лесом (и в целях устойчивого развития организовала хвойные питомники), разводила коров и овец, основала конезавод, открыла ковровую мастерскую, винокурню и кондитерскую фабрику. Одним из самых известных ее брендов был шоколад «Дети-шалуны»: нарисованные на обертке человечки выстраивались в буквы, а из букв составлялись имена — «Таня», «Сережа», «Соня», «Шура». В кондитерской лавке можно было выбрать плитку со своим именем или попробовать собрать полную коллекцию этикеток.
Но такой подход к ведению дел характерен скорее для представительниц купеческого сословия. Хотя купчихи составляли только 30–40% от всего числа предпринимательниц, они, как правило, были успешнее, чем дворянки, а их бизнесы — стабильнее. Они чаще организовывали фабрики в городах, использовали труд вольнонаемных (а значит, мотивированных) работников, лично контролировали все процессы, от закупок до сбыта, и даже дома их иногда находились прямо на производстве: прошла через двор — и ты уже в цеху или в конторе.
Купчихой можно было родиться или стать, овдовев или перейдя из другого сословия. Это был долгий, чрезвычайно затратный и изматывающий процесс. Например, крестьянка, желающая открыть собственное дело, должна была отпроситься у помещика, попроситься в купеческую гильдию и подать соответствующие документы в Казенную палату. Если она была из удельных крестьян (принадлежащих царской семье), то должна была дополнительно предоставить справку о наличии у нее капитала и заплатить взнос сельской общине, которую покидала. А если из экономических (принадлежащих Департаменту экономии) — внести залог в размере подати «по купечеству» за три года вперед. При этом окончательно переход из одного сословия в другое фиксировался только во время редких переписей населения. Ожидая их, новоявленные купцы и купчихи десятилетиями платили двойной налог, и «по купечеству», и «по крестьянству», за всех членов своих семей.
Наконец, бизнесом (чаще малым) занимались мещанки, крестьянки, солдатки, казачки, жены священников. Галина Ульянова пишет о мещанке Марфе Кокиной, которая еще в конце XVIII века унаследовала от мужа кожевенный завод в городе Пинеге Архангельской губернии. Сырье она покупала у местных крестьян, известь — в соседнем уезде, индийский краситель — в Архангельске, куда его доставляли из Англии. Финансовой отчетностью занимался ее сын, а сама Марфа проводила дни на фабрике.
Что еще производили предприятия, управляемые женщинами? Ткани — суконные (на них был постоянный госзаказ) и хлопчатобумажные. Например, основным производителем кумача, из которого в деревнях шили рубахи и сарафаны, в первой половине XIX века была Казанская губерния. В архивах можно найти упоминания о фабриках татарок Банны Токтамышевой и Зюлюхи Абдуловой, которые производили 17 000 м и 34 000 м ткани в год соответственно. Наталья Кореева в статье 2013 года для журнала «Научный Татарстан» упоминает Зюгаиру Хозясеитову, которая производила китайку — хлопчатобумажную имитацию китайского шелка.
Женщины управляли мельницами, сыроварнями и винокурнями, они производили сальные и восковые свечи, мыло, бумагу. К 1870-м годам им принадлежало до 5–6% крупных промышленных предприятий. Например, саратовская купчиха Анна Чирихина была владелицей чугунолитейного, механического и машиностроительного заводов, которые производили паровые машины, насосы, оборудование для лесопилок и мельниц, а также товары широкого спроса — скобяные изделия, инструменты. Как пишет «Энциклопедия старого Саратова», оборот только одного магазина, принадлежащего Чирихиной, составлял 40 000 рублей в год (по тогдашнему стандарту эта сумма соответствовала 30,8 кг золота).
Авторы монографии «Повседневная жизнь провинциальной горожанки в пореформенной России» рассказывают о купеческой жене Ханифе Рамеевой из Оренбургской губернии, которая в 1870 году взяла у башкир-вотчинников землю в аренду под золотые прииски. Они отмечают: в архивных документах можно найти упоминания и о других женщинах-золотодобытчицах. Ханифа Рамеева спустя примерно 15 лет передала прииски сыновьям, но на покой не ушла, а занялась кожевенным производством.
Были и экзотические предприятия. Например, астраханка Мария Гостинцева (итальянка из Турина, вышедшая замуж за российского подданного) в 1898 году (по другим данным, в 1900-м) основала гренажный завод, то есть ферму по разведению бабочек шелкопряда и получению их яиц. Главную опасность в этом деле представляет болезнь пебрина, из-за которой в конечном счете снижается качество коконов, так что Гостинцева, как пишет сайт «Астрахань купеческая», обустроила на своем предприятии настоящую микробиологическую лабораторию.
Не подарили, а основала
В 1785 году вдова коллежского асессора Прасковья Бедарева-Безрукова купила ветхую казенную мельницу на реке Медянке, что в Вятской губернии. Объединив ее с приобретенной ранее Никольской мануфактурой, находившейся в пяти верстах, она организовала производство бумаги. Расширила его следующая владелица, купеческая жена Екатерина Машковцева. Как пишут авторы книги «Два века в пути. 1785–1985: История фабрики «Красный курсант», при ней мануфактура за три года произвела 4000 стоп (то есть 1,92 млн листов) бумаги, в том числе «лучшей аглицкой». Продукцию везли на продажу в Вятку, Архангельск, Москву, Астрахань.
В дальнейшем это предприятие переходило по наследству, было национализировано, затем преобразовано в общество с ограниченной ответственностью. Существует оно и сегодня. Но интересно, что стоявшие у его истоков Бедарева-Безрукова и Машковцева становились его владелицами в результате самостоятельного приобретения.
Чаще всего женщины получали бизнес в наследство от мужа. Галина Ульянова приводит статистику за 1832 год: 83% предпринимательниц составляли вдовы. Иногда жены приобретали гильдейское свидетельство и вставали во главе семейного предприятия еще при живом муже, если тот по какой-либо причине не мог более вести дела и переходил в низшее мещанское сословие. Другим вариантом было совместное, партнерское участие супругов в общем «торговом деле», пишут историки Владимир Шаповалов и Евгения Меньшикова в статье 2006 года для сборника «Белгородчина: прошлое, настоящее и будущее».
Кроме того, супруги могли вести дела по отдельности и даже заключать между собой сделки. Например, арендовать друг у друга недвижимость или продавать друг другу сырье. Муж не мог претендовать на имущество жены благодаря действовавшему в российском законодательстве принципу раздельной собственности. Унаследовав бизнес от родителей, женщина могла развивать его самостоятельно, ни перед кем не отчитываясь.
Так поступила, например, казанская купчиха Екатерина Прибыткова. Получив после смерти отца крупный кожевенный завод, она 40 лет руководила им сама. Завод производил мягкую кожу для изготовления тонких перчаток, туфель, дамских сумочек и кошельков; его годовая выручка достигала 224 300 рублей. Прибыткова торговала с сибирскими губерниями и держала лавку в Гостином дворе в Москве. Чтобы усилить свое присутствие на столичном рынке, она вступила в московскую вторую гильдию, хотя сама продолжала жить в Казани, где состояла в первой.
Наконец, женщина могла развивать бизнес с нуля. «При самостоятельном предъявлении отдельного от мужа особого капитала купеческая женщина тем самым становилась инициатором создания параллельного дела в рамках одного семейства. Пользовались этим правом в пореформенный период, как показало изучение источников, немалое число представительниц торгового сословия», — пишут Шаповалов и Меньшикова.
Например, тамбовская купчиха Прасковья Егорова сделала то, чего не удалось при жизни ее мужу. Тот месяцами добивался от властей разрешения на постройку мельницы, дошел до министра внутренних дел, но скоропостижно умер. Его вдова победила бюрократическую машину, и в 1891 году мельница дала первую муку. Как пишут историки Ольга Зайцева и Наталья Стрекалова в статье 2018 года для журнала «Вестник Тамбовского университета», в 1900-е мельница была второй по величине в губернии; на ней работало более 100 человек.
В это время за 3000 верст от Тамбова, в Барнауле, мещанка, вдова Евдокия Мельникова развивала собственную судоходную компанию. Она первой организовала пассажирские перевозки по Оби на пароходе «Кормилец», а кроме того, занималась перевозкой грузов. Издание «Предприниматели Алтая. 1861–1917. Энциклопедия предпринимательства» приводит данные о масштабе бизнеса Мельниковой: в 1910 году у нее было 10 пароходов и шесть барж общей грузоподъемностью 490 000 пудов (8026 т). Оборот в 1914 году составил 837 100 рублей, чистая прибыль — 205 000 рублей. А в 1917-м, когда уже после смерти Мельниковой ее сын продал пароходство монополии «Товарпар» (Западно-Сибирскому товариществу пароходства и торговли), оно было оценено в 1,6 млн рублей. Среди экономистов приняты разные оценки соотношения тогдашних денег с нынешними, и по некоторым из них сегодня Евдокия Мельникова была бы миллиардершей.
Впрочем, свое дело она явно начала на деньги, унаследованные от мужа. Были ли у женщин в XIX веке другие варианты? На этот вопрос отвечает Галина Ульянова: «Детальное изучение промышленной статистики и архивных дел по отдельным предприятиям опровергает еще один стереотип — будто бизнесом могли заниматься исключительно женщины, располагавшие значительным начальным капиталом, а также унаследовавшие уже действовавшие предприятия от родителей или мужа. Это не так. Как в столицах, так и в провинции было немало смелых, можно сказать, отважных женщин. Они с нуля начинали предприятия, часто маленькие или средние, упорно преодолевая трудности».
Как совмещать бизнес и семью
Несмотря на принцип раздельной собственности, женщины оставались зависимы от мужей. Указ 1863 года «О порядке выдачи свидетельств на право торговли и промыслов и билетов на торговые и промышленные заведения» гласил: «Купеческие жены… для получения свидетельств должны представить письменное удостоверение о согласии на то их мужей». Это противоречие хоть и обсуждалось в юридическом сообществе, сохранялось в течение долгих лет. Развод был почти невозможен. Немного более доступным было получение официального разрешения на отдельное от мужа проживание. При этом жена забирала все свое имущество по описи, которая составлялась при заключении брака.
Мешали ли бизнесу дети? В купеческих семьях их обычно было много. Например, ярославская купчиха Евпраксия Оловянишникова родила десятерых (ее историю рассказывал в эфире телеканала «Ярославль» краевед и журналист Сергей Муравьев). Но к тому моменту, когда ей пришлось брать в свои руки управление семейным колокололитейным заводом, даже младшие уже успели подрасти. Женщины чаще всего приходили в бизнес ближе к 40 годам. При этом мать семейства могла оставаться у руля до самой смерти, когда потомство появлялось уже у ее внуков.
Таким матриархом была, например, тамбовская купчиха Пелагея Багрянцева (о ней пишут Зайцева и Стрекалова). В 80-летнем возрасте она по-прежнему оформляла на себя гильдейские свидетельства и при взрослых женатых сыновьях сама управляла семейным предприятием по торговле керосином. Даже передав детям часть имущества, она как минимум до 95 лет продолжала владеть керосиновым складом и мыловаренным заводом. Когда один из сыновей Пелагеи умер, его дело взяла в свои руки невестка Багрянцевой Агафья.
В течение XIX века патриархатная гендерно-ролевая модель размывалась: росло число женщин, которые начинали свое дело независимо от мужа или вообще не выходя замуж. Эмансипация выражалась даже в том, что все чаще именно женские фамилии становились названиями торговых домов — «П.Н. Егорова и сыновья», «А. В. Чирихина с преемниками». Были даже случаи, когда муж менял свою фамилию на фамилию жены, чтобы соответствовать семейному бренду.
Хлопоты и заботы
«У нас опять денег на оплату долгов недостаточно. Я хотела просить у П. И. Кузнецова ведь он обесчался помочь мне и теперь я полагала что он в этой просьбе не откажет… Петр Иванович забыл как мои билеты (имеются в виду кредитные билеты, государственные ценные бумаги. — Forbes Woman) таскал по закладам и два года кормили его ему на базар послать было не с чем, деньгами и всем снабжали его и всегда я хотела напомнить ему», — жаловалась в 1868 году в письме к дочери минусинская купчиха Матрена Белова на своего компаньона (орфография и пунктуация авторские; текст письма, хранящегося в городском архиве, приводит на своем сайте администрация Минусинска).
В возрасте около 35 лет Белова осталась вдовой с тремя детьми, взяла под свое управление бизнес мужа по торговле тканями и канцтоварами и за 12 лет довела его годовой оборот до 50 000 рублей. Но ценой успеха были постоянные тревоги — о расходах, о долгах, о надежности бизнес-партнера, о сотрудниках. «Егорычев спился с круга с приездом с ярмарки и недели четыре не был трезвой», — писала Белова в другом письме о своем приказчике. Пьянство оказалось не единственным его грехом: «Егорычев уволен окончательно, он оказался большим негодяем… все путние бумаги вытащил».
Вечное противостояние работодателей, стремящихся экономить каждую копейку, и работников, недовольных жалованьем, выливалось в воровство, забастовки, конфликты. Барнаульскую пароходчицу Евдокию Мельникову недовольные матросы за жестокость, грубость и произвол за глаза называли Мельничихой — по аналогии с легендарной помещицей-убийцей Салтычихой. Зато ярославская купчиха Евпраксия Оловянишникова славилась заботой о своих рабочих и платила им столько, что один из мастеров смог на заработанные деньги построить храм в родном селе.
Платя жалованья и подати, закупая новейшее оборудование, строя новые цеха, предпринимательницы не забывали и о социальной ответственности. Едва ли не каждая «передала здание в пользу сиротского дома», «была попечительницей общества призрения», «пожертвовала», «содержала». Евпраксия Оловянишникова инициировала строительство в Ярославле первой детской больницы и оплачивала лечение пациентов из бедных семей. Анна Чирихина во время голода 1891–1892 годов бесплатно размолола на своей мельнице 164 т ржи, присланной благотворителями для голодающих Саратовской губернии. Екатерина Прибыткова построила в Казани богадельню для пожилых женщин.
Вероятно, как никто другой понимая, каким ударом может стать потеря кормильца, предпринимательницы часто помогали именно женщинам — строили для вдов дома дешевых квартир, организовывали швейные артели. И стремились как можно большему числу девочек дать образование, чтобы каждая могла позаботиться о себе сама. Например, жена барнаульского дворянина Мария Будкевич, владевшая пивоваренным заводом, пивными лавками и бильярдным заведением, открыла частную женскую гимназию, в которой сама же и преподавала. Ее историю рассказывает алтайский краевед и журналистка Светлана Тирская: Будкевич, по происхождению «диаконская дочь», в юности сдала экзамен на звание домашней учительницы, несколько лет работала в школах, затем вышла замуж, родила троих детей, занялась бизнесом, а спустя 20 лет, в 1907 году, вернулась к преподаванию.
Примерно в те же годы в Казани добивалась открытия школы купеческая жена Фатиха Аитова. Получив хорошее домашнее образование, она уже с 16 лет проводила занятия для девочек, рассказывает научный сотрудник Национального музея Республики Татарстан Алсу Хайруллина в лекции для Музея предпринимателей, меценатов и благотворителей. В 1909 году на средства Аитовой был открыт женский мектебе (мусульманская начальная школа), где к 1911 году обучалось уже более 100 девочек. Но открытие средней школы оказалось гораздо более сложным делом. Трудно было составить программу, подготовить учительниц, найти учебники на татарском языке, а главное, добиться разрешения от властей. Аитова подавала бесконечные прошения и даже ездила в Петербург. Школа заработала только в 1916 году. В ней преподавали татарский, арабский, русский и французский языки, историю, географию, математику, физику, естествознание, анатомию, педагогику, гигиену, рукоделие, рисование.
Некоторые предпринимательницы буквально меняли окружающий ландшафт. Например, Евгения Ольденбургская на свои средства построила 20-километровую железнодорожную ветку, чтобы быстрее доставлять свою продукцию в Воронеж и Москву. Это была не фабричная узкоколейка, а ширококолейная дорога общего пользования, которая действует до сих пор: от станции Рамонь до станции Графская сегодня можно доехать за 37 минут.
К сожалению, сама Евгения Ольденбургская в итоге прогорела, доверившись управляющему, который набрал слишком много кредитов. Потеряла бизнес и упомянутая ранее нижегородская пароходчица Мария Кашина — из-за трудных навигаций сократилась выручка, здоровье купчихи пошатнулось, а сыновья оказались неспособны управлять делами, и компанию в 1913 году продали Объединенной корпорации судовладельцев за 1,3 млн рублей. Сын Матрены Беловой должен был стать ее преемником и даже начал участвовать в делах по доверенности, но проиграл в карты крупную сумму, набрал кредитов, испортил отношения с деловыми партнерами матери и в итоге застрелился. Убитая горем купчиха умерла спустя четыре года в возрасте 56 лет, так до конца и не расплатившись с долгами.
Тех же, кто избежал беды с управляющими или наследниками, разорила советская власть. Одни эмигрировали, другие подверглись репрессиям, остальные доживали свой век «бывшими людьми», с поражением в правах. Их имущество реквизировали, предприятия национализировали.
Построенные на совесть, фабрики продолжали работать на новую власть, пароходы, получив имена советских деятелей, возили пассажиров, больницы принимали пациентов. Некоторые работают до сих пор, когда женщины из нового поколения предпринимательниц по всей стране опять запускают бизнесы, создают рабочие места, обивают пороги властных кабинетов, жертвуют деньги на благотворительность и занимаются импакт-инвестициями. Как и век назад, горизонт планирования для них сегодня катастрофически сужается. Как и век назад, они начинают и развивают свое дело, несмотря ни на что.