«Нет никакого смысла сидеть и плакать»: как работает благотворительный фонд «Правмир»

Благотворительный фонд «Правмир» появился в 2015 году. Его название означает «Православие и мир», хотя организация сейчас никак не связана с церковью.

В «Правмире» действуют шесть программ: «ПРОреабилитация» (обучение медицинских работников из региональных госучреждений), «Юридическая помощь» (бесплатные консультации для социально незащищенных групп населения), «Помощь многодетным» (попавшим в тяжелую ситуацию из-за потери кормильца, болезней, пожаров и других трагических событий), «Встать и пойти» (оплата курсов медицинской реабилитации), «Адресная помощь» (адресная помощь людям без ограничений по возрасту, виду заболевания), «Помощь сторонним НКО» (поддержка проектов других НКО). 

Ежегодно «Правмир» помогает более 900 подопечным в оплате лечения и более 4000 подопечных в получении помощи по ОМС (юридическая помощь). По данным организации, за 2022 год фонду удалось собрать 311,9 млн рублей. «Правмиру» регулярно помогают более 62 000 человек. 

В 2019 году исполнительным директором фонда «Правмир» стала Татьяна Апатова. До этого она занимала руководящие посты в органах исполнительной власти Москвы и Московской области. С 2015-го по 2018 год входила в состав топ-менеджмента государственных и частных транспортных компаний. «Правмиру» под управлением Апатовой удалось увеличить число пожертвований в фонд в три раза и значительно расширить количество оказываемой помощи.

В 2023 году Татьяна Апатова стала генеральным директором. 

— Что для вас было неожиданным, когда вы начали работать в благотворительной организации?

— Не буду скрывать, меня сильно смутило уже первое посещение офиса. Когда я туда зашла, то увидела узкий коридор, грязный пол и три лампочки, одна из которых моргала, а две другие не горели — жуткий полумрак. Коллеги были испуганы, многие боялись, что их выгонят: никто не ожидал, что новым директором благотворительного фонда станет человек, который долгое время работал в бизнесе, был успешен. Первая задача, которую я поставила себе и коллективу, — построение системной работы фонда. На тот момент в фонде «Правмир» этого не было. То есть не было того, к чему я привыкла.

 — Какими были ваши первые переговоры в роли сотрудника благотворительного фонда?

— Первый год я в основном и занималась выстраиванием системы управления и поиском жертвователей от юридических лиц. Помню, как одну из встреч мне назначили не в офисе, а в ресторане — это был собственник бизнеса. Когда мы встретились, то он сказал, что представлял меня в платке с кадилом. Я пошутила и ответила, что «если это обязательное условие вашего пожертвования, то у меня все есть в машине». На чувстве юмора мы сошлись. В итоге получилось успешное сотрудничество. Однако, вспоминая эту ситуацию, могу сказать, что для меня подобное поведение было из ряда вон выходящим. Я работала в крупных организациях. К тому моменту в моей жизни было огромное количество переговоров. Но такого стереотипного восприятия сотрудника благотворительной организации (в платке и с кадилом) и откровенного хамства я не встречала до начала работы в этом секторе. 

— Как корректно просить о помощи, не быть в состоянии жертвы?

— Я не хожу с протянутой рукой и не говорю: «Помогите, Христа ради». На всех без исключения встречах я говорю, что есть такая-то семья, у которой случилось несчастье. Эти люди каждый день многое делают, чтобы справиться, но им нужна материальная поддержка, чтобы оплатить дорогостоящее лечение. Любой человек может им помочь, переведя даже просто 50–100 рублей или сделав репост, попросив известного знакомого рассказать о случившемся — есть множество вариантов. То же касается и фандрайзинга — это не только деньги, но и ресурсы. 

Честно говоря, я сама преодолела барьер. Первое время мне казалось, что я была серьезным человеком, а теперь стала попрошайкой. У меня было такое чувство, словно я нахожусь в состоянии жертвы — когда только начинала просить перевести деньги в наш фонд. Это высасывало из меня энергию. Я проходила психотерапию, чтобы с этим справиться. Потом я поняла, что благотворительность — это источник счастья. Можно помочь кому-то незнакомому, поучаствовать в его судьбе. Благотворительность помогает почувствовать себя человеком. Помогать нужно и важно. Это в первую очередь нужно тебе самому. 

— Почему вы решили остаться в фонде, несмотря на трудности?

— Мне было интересно попробовать свои силы в сложном проекте, а еще мы сразу совпали с учредителями фонда по ценностям. У меня с детства был синдром спасателя, я любила и пыталась всем помогать по просьбе и без. Когда количество обращений переросло мои личные возможности, я окончательно приняла, что помощь ценна только по запросу. Это повлияло на все сферы моей жизни. 

— Как вы в фонде «Правмир» выбираете, кому помогать, а кому нет?

— На первом этапе документы смотрит наш медицинский юрист, который оценивает, можно ли необходимую помощь получить бесплатно (в рамках ОМС) от государства. Если это возможно, то тогда заявка уходит в юридическую службу, которая сопровождает человека до тех пор, пока он получит все, что ему необходимо. 

Если господдержка невозможна и запрос подопечного соответствует нашему профилю, то мы беремся за дело. То есть мы должны понимать, что человек не может получить необходимую помощь и у него есть подтверждающий документ. К тому же у нас есть перечень обращений, которые мы переадресуем в другие фонды. Например, мы не помогаем в реабилитации с ДЦП. В подобных ситуациях нужно вести человека постоянно, чтобы у него был результат. Если к нам обращаются с таким запросом, то мы передаем контакты в организации, занимающиеся проблемой системно и преимущественно только ей.

Мы создаем сильный сектор. Если каждый будет по одиночке, то не выиграет никто

— То есть сотрудничество с другими фондами как часть поддержки? 

— Для нас очень важно, что мы не соперничаем с другими фондами, а сотрудничаем с ними, делаем совместные проекты. Например, при оплате интенсивных курсов медицинской реабилитации мы объединились с несколькими фондами. Договорились, что если подопечному по заключению медкомиссии нужно продлить лечение, то тогда один фонд передает другому все необходимые документы. Подопечных такое взаимодействие избавляет от ненужной бюрократии. А мы создаем сильный сектор. Если каждый будет поодиночке, то не выиграет никто. Уверена, как только это поймет каждый руководитель НКО, тогда произойдет огромный сдвиг в развитии некоммерческих организаций в России. 

Мы часто ругаем государство за то, что не налажена связь между разными ведомствами, например, между Министерством здравоохранения и Министерством соцзащиты. Из-за этого возникают дополнительные проблемы у людей, которым и так тяжело. Здесь то же самое: у каждого фонда есть свой перечень документов и свои требования. Подопечный вынужден собирать иногда практически заново новый пакет документов, чтобы подать заявку. Унифицируя перечень документов и работу между фондами, мы проявляем уважение и эмпатию к подопечному и его родственникам. 

— Есть огромная проблема — «токсичные сборы», когда в интернете мошенники собирают деньги на якобы помощь нуждающимся. Как вы проверяете на добросовестность тех, кто к вам обращается? 

— У нас большая система контроля. Обратившийся (который точно не может получить поддержку в рамках ОМС, как я сказала выше) должен нам прислать огромный перечень документов: личные данные, информацию о составе семьи, справки о доходах, пакет медицинских заключений, дополнительные выписки, ссылки на социальные сети и многое другое. Мы все проверяем. Иногда даже сравниваем доход в справке 2-НДФЛ и зарплату на аналогичной позиции в среднем по рынку. Мы не стесняемся спросить у подопечного, в чем дело. Мы это делаем не для того, чтобы подловить кого-то на мошенничестве, а чтобы быть уверенными, что помощь действительно нужна и человек не сможет самостоятельно справиться с вопросом. 

Это позволяет нам сохранить свою репутацию. Если проверку не сделаем мы, то это сделают, например, наши подписчики в социальных сетях. Мы ведь будем публиковать имя, историю и фото человека на своей странице, чтобы люди понимали, кому они помогают. 

Иногда обратившиеся боятся рассказывать о своих доходах, опасаясь, что им откажутся помогать. Здесь важно учитывать контекст. Например, мама из Москвы зарабатывает 150 000 в месяц. У нее трое детей. Один из них серьезно болеет. Она растит детей в одиночку. Учитывая все ее расходы, мы понимаем, что эти 150 000 рублей только звучат круто, но к концу месяца у нее уже ничего не остается. Дорогостоящее лечение для ребенка она не может оплатить. Мы ей поможем. Главное — не обманывать, а сказать как есть. Всегда можно найти выход и договориться. 

— Когда человек должен попросить о помощи впервые, это трудно?

— В регионах людям страшно обратиться за помощью из-за огласки. Они боятся, что кто-то может обвинить их в слабости. С одной стороны, многие не любят успешных, а с другой — слабость раздражает. Но так как сборы идут в рамках программ, по которым может проходить по сто человек (мы же не можем написать про каждого), то если человек может сохранить анонимность, мы идем ему навстречу. Важно отметить, что мы с огромным уважением относимся к нашим подопечным. Никто из них не планировал обращаться в благотворительный фонд, писать заявление «от своей руки». Согласитесь, морально это очень сложно — признаться даже самому себе, что самостоятельно ты не можешь помочь своему ребенку. 

— Готовы ли люди жертвовать не адресно, а фонду? Ведь нужны еще средства на зарплату сотрудникам и на многое другое.

— В адресных сборах всегда заложены административные расходы. Законодательством это предусмотрено. Но жертвователям не всегда понятен этот механизм. У них есть эмоциональный порыв — они хотят присоединиться к какой-то истории, почувствовать счастье от того, что они помогли. Им сложно осознать, что есть еще целая команда, которая платит за телефон, за интернет и за много чего еще. 

В грантах всегда заложены административные расходы. Это обязательная часть любой заявки, поэтому все фонды очень любят их. И более того, есть великолепный грантовый конкурс по поддержке административных расходов благотворительных организаций — «Абсолют Помощь» от одноименного фонда. То, что они делают — фантастика.

Третий наш источник — это корпоративные пожертвования. К сожалению, многие компании, которые включали административные расходы в сумму пожертвования, ушли из России, например, PepsiCo. 

— Насколько сильно повлияла внешнеполитическая обстановка на сборы средств для нуждающихся?

— Мы не понимали, что делать и со своей жизнью, и с фондом. Но потом решили, что нет никакого смысла сидеть и плакать. Первое, что мы сделали, для тех, у кого возникли проблемы с получением жизненно необходимых препаратов иностранного производства, — организовали сбор «Помочь нельзя оставить». После многочисленных санкций нарушились логистические цепочки: время доставки лекарств сильно увеличилось, а стоимость выросла (при том, что они и до санкций дорого стоили: по 100 000–200 000 рублей за упаковку). Мы начали обзванивать поставщиков и умолять их оставить за нами то, что у них есть на складе по старой цене. Когда мы открывали сбор, то поставили цель собрать 18 млн рублей, но нам удалось купить необходимое количество лекарств примерно за 9 млн. Было очень сложно, но мы смогли это сделать и рассчитали все средства так, чтобы лекарств хватило нашим подопечным на девять месяцев. 

Если говорить об итогах сложного года, то по результатам 2022 года мы выросли на 16%. До этого мы росли по 30% в год, но результату за 2022-й тоже рады. Главное, что мы справились. 

— Есть ли какая-то поддержка со стороны государства вашему фонду?

— Мы регулярно участвуем в конкурсе от Фонда президентских грантов. Мы находимся в диалоге с государством. Настраивать взаимодействие с властью для НКО очень важно, он должен быть уважительным с обеих сторон. Цель любой некоммерческой организации — чтобы ее помощь была не нужна, эту помощь должно оказывать государство. Если мы будем грамотно выстраивать коммуникацию с нашими подопечными, государством, бизнесом и НКО, то когда-нибудь получится достичь этой цели. 

— С какими стереотипами нужно еще бороться благотворительным организациям? 

— Например, со стереотипом, что сотрудники благотворительного фонда должны работать либо без зарплаты, либо с зарплатой на уровне прожиточного минимума. Недавно я ездила выступать на конференцию в Санкт-Петербург, в аэропорту ко мне подошел консультант банка и предложил «суперкарту». Я решила помочь молодому сотруднику. Какой-то процент он получит. Не знаю, нужна мне эта карта или нет, но у меня было время. Когда мы дошли до пункта в анкете о моем месте работы он, глядя на меня, сильно удивился и, казалось, не мог поверить, что человек, работающий в благотворительном фонде, может хорошо выглядеть и летать самолетом в Петербург. Это стереотип, с которым нам еще предстоит бороться долгое время.

— Что нужно сделать, чтобы сотрудников благотворительных фондов не воспринимали как тех, кто, во-первых, ходит в платке и с кадилом (возвращаясь к первой истории), а во-вторых, должен с себя последнюю рубашку снять?

— Нужна большая работа всего сектора и всех представителей благотворительных фондов. Мы должны уважать свой труд. Мы должны с достоинством относиться к себе и к своим коллегам. Во многих прогрессивных странах сформирована культура по отношению к НКО, и там подобных вопросов не возникает. Если человек волонтер, то логично, что он помогает на безвозмездной основе. Если это сотрудник благотворительной организации — ему уже положена зарплата. Важно понимать, что сотрудник фонда не занимается благотворительностью. Он работает по трудовому законодательству Российской Федерации и выполняет определенные функции в рамках своих должностных обязанностей. Это работа. Работать бесплатно долго, хорошо и качественно — невозможно. 

— В чем заключаются ценности фонда «Правмир», чем он отличается от других?

— Трудная жизненная ситуация может случится с человеком в любом возрасте и никогда это не входит в его планы. Для нас важен каждый. Главный принцип нашей организации заключается в том, что мы помогаем практически любому человеку — либо получить помощь от государства, либо оплатить лечение, не входящее в ОМС, либо получить помощь другого фонда. 

Наверное, это главная ценность. Еще мне лично очень важна искренность. Искренность — новая валюта. Это нормально — рассказать, что есть проблемы. И это нормально — помочь. Это нормально — принять помощь от совершенно незнакомых людей.