«Сто лет без одиночества» в Аргентине: как переплетаются истории женщины и страны

Исабель Альенде — звезда латиноамериканской литературы, одна из самых знаменитых писательниц Южной Америки, обладательница многочисленных премий. Ее книги переведены на десятки языков, а суммарные тиражи приближаются к 100 млн экземпляров. 

Аннулирование брака состоялось в ту пору, когда мне оно было уже ни к чему. Я ценила преимущества своего положения; для практических нужд у меня имелась свобода, а для удовлетворения требований плоти темпераментный мужчина, который после стольких лет совместного быта, неизбежного привыкания друг к другу и накопившихся обид все еще мог отключить меня одним поцелуем. 

Как безысходно рабство желаний! Никогда прежде оно не казалось мне таким унизительным, как в середине жизни, когда зеркало показывает женщине пятьдесят лет борьбы и усталости, телесной и душевной. Хулиана же возраст нисколько не волновал; он решил, что ему всегда будет тридцать, и почти добился в этом деле успеха. Он оставался молодым, беззаботным, веселым и охочим до женщин даже в ту пору, когда прочие смертные видят перед собой лишь неумолимую гибель. «Единственный повод для раскаяния — грехи, которые ты не успел совершить», — говорил он.

Периоды, когда мы с Хулианом сближались, были полны страстей и страданий. К встрече с ним я готовилась как невеста, предвкушая момент, когда мы останемся наедине, обнимемся с неугасающим пылом и займемся любовью внимательно и неторопливо, как умеют лишь бывалые супруги, а потом я усну, прижавшись к его спине, вдыхая запах здорового и энергичного мужчины, и проснусь, хмельная от нежности и снов; все еще обнаженные, мы вместе выпьем утренний кофе, а после отправимся гулять по улицам рука об руку, рассказывая друг другу обо всем, что произошло за время нашей разлуки. Все это продолжалось несколько дней. А потом начинались муки ревности. Я изучала отражение в зеркале, сравнивая себя с девчонками возраста Ньевес, которых он беззастенчиво соблазнял. Хулиан упрекал меня в независимости, в том, что живу вдали от него, в богатстве, которое я скрывала, чтобы он до него не добрался. Он винил меня в честолюбии; в ту пору подобное обвинение в адрес женщины звучало оскорбительно. Все разговоры так или иначе сводились к моим сбережениям. Где-то рядом с Хулианом струился денежный ручеек, а он жил в кредит и копил долги.

Честно сказать, я не раз молила небеса, чтобы Хулиан разбился на одном из своих самолетов, я даже мечтала задушить его собственными руками, чтобы от него избавиться. Я была бы не первой и не последней женщиной, прикончившей любовника, потому что нет больше сил его выносить.

Хулиан так настаивал на том, чтобы мы снова жили вместе, что я переехала в Майами. Я сделала это не ради его удовольствия, а чтобы быть ближе к Ньевес, которая плюнула на учебу еще до окончания средней школы, целыми днями спала, исчезала по ночам и не отвечала на телефонные звонки. Она растеряла последние крохи уважения, которое когда-то ко мне питала, и до совершенства оттачивала искусство использовать отца, чтобы меня унизить. Хулиана она обожала; я мешала ей весело проводить время — старомодная, сварливая, скупая, жеманная, чертова хрычовка, как она называла меня в глаза.

В то время Майами наводнили кубинские беженцы, у некоторых из них водились деньги. В маринах было столько же яхт, сколько на улицах кадиллаков и баров-ресторанов с лучшей кубинской кухней; воздух вибрировал от латинской музыки и громких восклицаний, в которых согласные произносились как гласные. Город нисколько не напоминал больничную палату для стариков-пенсионеров, на которую похож был раньше. 

Хулиан снял виллу недалеко от моря: пальмовая аллея, бассейн с фонтаном и подсветкой и многочисленный домашний персонал. Само здание представляло собой имитацию средиземноморской архитектуры Италии, адаптированную под вкус нуворишей: монументальное строение с выложенными узорчатой плиткой террасами, голубыми тентами и вянущими от жары растениями в глиняных кадках. Внешне оно напоминало розовый торт, внутреннее убранство было таким же претенциозным. Когда я впервые переступила порог, Хулиан по традиции взял меня на руки, а затем повел показывать свои владения, хвастаясь кухней, достойной отеля, — это при том, что я не люблю готовить, как и он сам, — шестью ванными комнатами с русалками и дельфинами, гостиными, пахнущими сыростью и дезинфекцией, и башенкой с телескопом, чтобы подсматривать за кораблями, которые на ночь бросали якорь напротив пляжа.

Вилла стала для Хулиана средоточием его коммерческой деятельности, заключавшейся во встречах с теми, кого он называл своими партнерами. Некоторые из этих партнеров выглядели как бюрократы в костюмах-тройках, несмотря на влажность и жару; были среди них американцы в рубашках с коротким рукавом и шляпах, кубинцы в сандалиях и гуайаверах1. Заходили типы с роскошными перстнями на пальцах, покуривающие дорогие сигары и говорящие по-английски с итальянским акцентом, их сопровождали живописные телохранители, гротескные карикатуры на гангстеров.

— Будь с ними любезна, они мои клиенты, — предупредил меня Хулиан, когда я принялась о них расспрашивать, однако общаться с ними мне почти не приходилось; дом был большой, и мы не сталкивались.

Через двадцать четыре часа, проведенные вместе в розовом торте, Хулиан водрузил на обеденный стол две картонные коробки, набитые бумагами, и попросил меня разобрать их содержимое. Тогда-то я поняла, что желание удерживать меня подле себя было продиктовано не сентиментальными, а вполне практическими соображениями; отныне при нем денно и нощно были администратор, секретарь и бухгалтер. В коробках обнаружилось все — от непогашенных счетов, квитанций, адресов и маршрутов до рукописных заметок, значение которых сам Хулиан не мог расшифровать. Пытаясь навести в этой мешанине порядок, я постепенно узнавала о деятельности моего партнера, в основном незаконной, как я и предполагала.

В доме регулярно появлялись и исчезали увесистые черные портфели, набитые пачками банкнот. В комнатах хранился целый арсенал, но Хулиан, который никогда не носил при себе оружия, объяснил мне, что ничего из этого ему не принадлежит, оружие он держит исключительно по просьбе друзей. Через неделю он оставил попытки меня обмануть и рассказал о кубинцах, замышляющих заговор против революции и Фиделя Кастро, о мафии, контролирующей преступность во Флориде и Неваде, и о ЦРУ, готовом на все, лишь бы помешать распространению левых идей в Латинской Америке.

— Партизанские движения есть почти во всех латиноамериканских странах. Нельзя допустить у нас революцию, подобную кубинской, — объяснил он мне.

— А ты-то тут при чем? Какое отношение ты имеешь к ЦРУ?

— Катаю их время от времени, но об этих рейсах никому не следует знать. Ничего особенного, кубинцы и еще кое-кто собирают для меня информацию.

— Тебе хорошо платят?

— Не очень, зато работы полно. Американцы мне доверяют и не слишком беспокоят.

— Хуан Мартин говорит, что под предлогом холодной войны ЦРУ свергает демократии и поддерживает диктатуры, которые на руку элитам и насаждают террор. Кругом столько несправедливости, неравенства и нищеты, — неудивительно, что в наших странах люди мечтают о коммунизме.

— Это печально, но нас не касается. А вот Хуан Мартин угодил в самое гнездо красных, и ему там промывают мозги.

— Это католический университет, Хулиан! — Какая разница? Твой сын — слизняк.

— Он наш общий сын.

— Уверена? Что-то не похоже...

Эти разговоры вскоре переходили в яростную потасовку, начиналось с любой мелочи, а заканчивалось тем, что мы набрасывались друг на друга.

По причинам, о которых расскажу тебе чуть позже, я с нежностью вспоминаю Зораиду Абреу. Эту пышную молодую пуэрториканку можно было принять за хорошенькую дурочку из-за провокационной одежды и тоненького голоска, на самом же деле она была настоящей амазонкой. Хулиан влюбился в нее в одной из командировок и, как и меня, не сумел вовремя бросить. В моем случае это произошло потому, что я забеременела; как было с ней — понятия не имею, но предполагаю, что эта женщина была сильнее его. В семнадцать лет Зораида стала королевой красоты на конкурсе, организованном компанией по производству пуэрто-риканского рома, а потом отправилась вслед за Хулианом в Майами. Хулиан ненавидел любые узы и держал ее на расстоянии, повторяя, что женат на мне, а разводы в его стране запрещены, к тому же он обожает детей и никогда их не бросит.

Я познакомилась с Зораидой, когда она пригласила меня выпить в баре отеля «Фонтенбло». Передо мной была высокая, яркая женщина с пышной шевелюрой, которой хватило бы на два парика, в отель она явилась в обтягивающих брюках-капри, босоножках на высоких каблуках и блузке, завязанной на талии узлом и подчеркивающей грудь. Несмотря на шлюховатую внешность, вульгарной она не была. Все мужчины повернулись и уставились на нее, когда она вошла в бар, кое-кто даже присвистнул. Мы заказали пару коктейлей, и она без лишних слов сообщила, что стала любовницей моего мужа четыре года и два месяца назад.

— Прости, мне нужно было все тебе сказать, я не умею жить во лжи.

— Тебе нужно мое благословение? Забирай его, дорогая, он весь твой, — сказала я: помешать я все равно не могла, и вдобавок к тому времени меня уже не волновали любовные похождения Хулиана.

— Хулиан говорил, что вы вместе, потому что разводы у вас запрещены, но вы не любите друг друга.

— Мы не женаты. Если он хочет жениться на тебе, ему ничего не мешает это сделать.

Мы провели вместе час, и между нами установилось редкое взаимопонимание. Выпив второй бокал, Зораида оправилась от удивления и досады и решила оставить все как есть. Она не собиралась выводить Хулиана на чистую воду, изложив ему выведанную у меня правду, — ни к чему хорошему это бы не привело. Однако в нужное время эти сведения могли бы ей пригодиться. Ее устраивало, что Хулиан прикидывается женатым, отпугивая тем самым соперниц, а меня устраивало то, что благодаря Зораиде он не заводит других девиц.

— Я не шлюха, мне не нужны его деньги или что-то в этом роде, и я не собираюсь его шантажировать. Я нормальный человек, к тому же католичка. — Логика у девочки была безупречна. 

Я в категорию соперниц явно не попадала; я была безобидной зрелой женщиной в костюмной паре а-ля Жаклин Кеннеди, уже вышедшей из моды, поскольку теперь все кругом носили мини-юбки. Мне показалось слишком жестоким признаваться ей, что, покуда мы пьем мартини, Хулиан наверняка кувыркается с другой. Зораида верила, что рано или поздно он на ней женится. Ей было двадцать шесть, и у нее было еще много терпения.

ЦРУ волновало меня куда меньше, чем гангстеры, которым принадлежали черные портфели, военный арсенал, хранящийся у нас дома, и посылки без каких-либо отметок, которые пару раз появлялись перед нашей дверью. Хулиан приказал мне их не трогать, потому что они могут взорваться. Посылки так и лежали на крыльце, поджариваясь на солнце, пока Хулиан не приглашал человечка с мышиным лицом, который все брал на себя. Мышелицый был ветераном войны и специалистом по взрывчатке, он осматривал посылку, а затем вскрывал ее с ловкостью хирурга. В первый раз это были бутылки виски, во второй — несколько килограммов отборной говядины: филе, корейка и отбивные; мясо было проложено льдом, но солнце превратило его в зловонную кашу. Это были подарки от благодарных клиентов.

У меня в животе снова шевелились щупальца страха, как случалось всегда, когда я проводила время с Хулианом; а еще я спрашивала себя, какого черта торчу в Майами.

Летом на нас обрушился один из тех ураганов, которые все переворачивают с ног на голову. Дом стоял на холме, и волны нам не грозили; мы ограничились тем, что заперли окна и двери от ветра. Это было потрясающе; преимущество урагана перед землетрясением в том, что о нем узнаешь заранее.