От Наталии Гончаровой до Наталии Турновой: главные работы русских художниц за 100 лет

В Alina Pinsky Gallery до 30 января 2023 года работает выставка «И как нам создавать свою красоту?». На ней представлены работы шестнадцати русских художниц в хронологическом диапазоне — от начала XX века до сегодняшнего дня. Одна из организаторов, художественный критик и специалист по гендерным исследованиям Людмила Бредихина рассказала Forbes Woman, в чем разница между женским искусством и феминистским, почему важен опыт распознавания насилия и каким был «особый путь» российского феминизма.

— Как была придумана эта выставка?

— Алина рассказала мне об идее выставки русских художниц за 100 лет, от Наталии Гончаровой до Наталии Турновой, и предложила написать статью. Текст ей понравился, название выставки тоже подсказала я — это цитата из французской феминистки и философа Люс Иригарей. Мы с Алиной совпали в том, что ни она, ни я не считаем себя радикальными феминистками. В моей профеминистской программе нет пункта «Уничтожим род мужской!» Мы, скорее всего, сочувствующие…

— А как так получилось, что вы из куратора современного искусства стали гендерной исследовательницей?

— Это произошло почти случайно. В начале 2000-х по приглашению Кэти Дипуэлл (британская феминистка, арт-критик, искусствовед. — Forbes Woman) я стала редактором культурологического сборника «Гендерная теория и искусство. Антология: 1970–2000» и погрузилась в большое количество вначале английских, а потом и переведенных на русский язык текстов по феминистской проблематике. Спасибо философу Елене Петровской, поделившейся тогда с нами контактами высококлассных философов-переводчиков. В 2004-м книгу опубликовало издательство «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). И мне это все дико понравилось. Активисткой я не стала, но заинтересованной читательницей, разделяющей феминистские взгляды, — наверняка.

Впрочем, еще до Дипуэлл я писала о гендерной тематике в сборник [художницы и поэтессы] Анны Альчук «Женщина и визуальные знаки» (2000) и делала выставку «Гендерные волнения» в рамках Второй Московской биеннале ММСИ на Петровке, так что все произошло не очень случайно.

В 1960–90-е годы, когда западный мир переживал безумную по накалу войну полов, было написано огромное количество прекрасных текстов: философских, искусствоведческих, литературоведческих, по феминистской теории. Наша «Антология» использовалась как учебное пособие в университетах России и ближнего зарубежья. Вплоть до 2019 года, до пандемии, проводились университетские конференции по феминистской повестке, на которые я иногда ездила. 

— Есть ли различие между западным и русским феминизмом?

— Конечно. В 1990-е мы ученичествовали, иначе и быть не могло, так как до этого десятилетиями не говорили о тех проблемах, которые рассматривали западные феминистки. Миф о свободе советской женщины заметно отличался от западного теоретизирования, проработанного на большую глубину. 

В России своя славная, причудливая и интересная история феминизма. Этому, в частности, посвящена книга Ирины Юкиной «Русский феминизм как вызов современности». Суфражистский период мы прошли более-менее синхронно со всем миром, в 1920–30-е годы в СССР был такой государственный феминизм, какой Западу не снился, Коллонтай для всего феминистского мира — икона. Потом последовал долгий перерыв. Существовала оригинальная конструкция — «советская женщина», с большими правами, но приватизированная государством. В послевоенные десятилетия в СССР, да и потом в России не было такого дикого противостояния между полами. Думаю, в результате синдрома заложников: мужчины и женщины, образно говоря, сидели в одном окопе, испытывая не вражду, а солидарность, чувство локтя. Когда всех, все общество одинаково насилуют, связь между полами делается эластичной, мягкой. 

— Что происходит сейчас в феминистском движении?

— С одной стороны, бурно идет дробление, атомизация, появление новых сообществ и понятий, в которых я уже не так хорошо разбираюсь. 

С другой, если вычленить главное, движение накопило серьезный, я бы даже сказала, изощренный опыт по распознаванию насилия. Феминистки научились (и учатся до сих пор!) распознавать насилие прямо в гомеопатических объемах. Это очень полезно. Благодаря им кардинально поменялись общественные реакции на информацию о насилии. Вместо пресловутого «Сама виновата!» сейчас общество демонстрирует внимание к травме, выступает на стороне жертвы, а не палача, как было прежде. Эти протоколы отработаны и востребованы не только по отношению к женщинам — ко всем, кого ущемляют в правах. И даже расцвет в последнее время инклюзивных программ в театре и музеях я связываю с достижениями феминизма. 

Феминизм — это наука о борьбе против насилия. Конечно, как в любом общественном движении, не обходится без перекосов, но они не умаляют феминистских достижений. 

— А как феминизм соприкасается с искусством?

— Это постоянно обсуждаемая тема. Единой точки зрения, является ли феминизм политическим авангардом или авангардом эстетическим, пока нет. Есть базовые важные статьи, например Риты Фелски «Почему феминизму не нужна эстетика и почему он не может игнорировать эстетику» (Рита Фелски — профессор Виргинского университета, исследовательница в области эстетики, теории литературы, феминистской теории. — Forbes Woman). Ее суть понятна из названия. Она рассматривает феминизм как политическое движение, ну а «эстетика», искусство необходимо в борьбе за умы. Чтобы идеи овладели массами, вы должны преподнести идеи в максимально интересной форме.

В 2017-м на одной конференции шла речь о том, как сделать феминизм более энергичным и продуктивным, то есть добиться сплочения всех левых теорий. Я тогда выступила против течения, сказав, что если мы хотим расширяться, то надо работать с «попутчиками», даже если это мачистского вида мужчины и обремененные многочисленным потомством матери. Они вполне могут разделять феминистскую повестку, и часто сами хотят быть полезными. На что одна девушка в зале встала и искренне сказала: «Я не понимаю, зачем нам такой феминизм?»

Оставаться в герметичной тусовке единомышленников куда приятней, чем объяснять свои взгляды широкой общественности. Впрочем, я сама больше теоретизировала.

— Поговорим о выставке «И как нам создавать свою красоту?» Она – феминистская?

— В ней принимают участие 18 прекрасных художниц. Интересно увидеть в одном пространстве работы таких непохожих друг на друга художниц, как Натта Конышева и Лидия Мастеркова, Дуня Захарова или Александра Паперно. Наталия Гончарова — ярчайшая звезда авангарда, а Наталия Турнова — очень отдельный и абсолютно выдающийся художник. Они настолько все разные, их и не нужно подводить под одну генеральную линию. 

Определить границу, когда женское искусство становится феминистским, без самоопределения практически невозможно.

— То есть надо ждать, пока художница сама скажет: «Я – феминистка»?

— Примерно так. 

С феминистской эстетикой вопрос абсолютно открытый: никаких теорий нет, руки развязаны. 

Например, есть такое женское творческое объединение «Ирида», в него входят художницы-скульпторы, живописцы, специалисты по мозаике и так далее — то есть мастерицы традиционных видов искусств, не авангардистки. Но они в какой-то момент пригласили меня поработать вместе. Это объединение экономически самостоятельно, практически не получает дотаций государства, и у них появился интерес к феминизму. И что, не замечать их только потому, что наши эстетические взгляды не совпадают? По-моему, надо общаться и уважать друг друга. Думаю, это и есть современный феминистский подход.

В этом году Венецианская биеннале впервые в своей истории имела почти полностью женский состав: 90% художников, принявших в выставке участие, были женщинами, причем процентов 60 никогда раньше в Венеции не выставлялись. А куратор Чечилия Алемани писала, что такой тактикой бросила вызов западному идеалу — «белому мужского пола «Человеку Разума», этому центру вселенной. В ее представлении идеальное мироустройство — это сеть личностей-атомов. Мужской мир — это «прямое наследование и конфликты», а женский — «симбиоз, солидарность и сестринство». К сожалению, я не видела, что получилось.

Та же Фелски в поисках и определении феминистского искусства предлагает опираться на недоговоренности, недорешенности, текучесть и прочее. Почему бы не опереться? То есть возможен широкий диапазон интерпретаций. Феминистский подход заключается в именно в разнообразии.