Нет регресса — уже хорошо: литературный критик Галина Юзефович о книгах и кризисе

Книжный рынок переживает сложные времена: снижение покупательской способности читателей, разрыв связей с иностранными правообладателями, нарушение логистических цепочек (из-за чего теперь гораздо сложнее напечатать красочную детскую книгу в зарубежной типографии). Одновременно открывается окно возможностей для сервисов аудиокниг и молодых российских авторов. О рисках и перспективах рассуждают литературный критик Галина Юзефович (автор книг «Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе», «О чем говорят бестселлеры. Как все устроено в книжном мире»; ведущая YouTube-канала «Юзефович» и Telegram-канала «Рыба Лоцман») и обозреватель Forbes Наталья Ломыкина.

— Поговорим о том, как изменился российский литературный ландшафт в 2022 году. На первом круге издатели столкнулись с серьезными проблемами с типографиями, исчезла импортная бумага, сильно усложнилась логистика, многие зарубежные правообладатели поставили сотрудничество на паузу. Какие еще ключевые изменения произошли?

— Пока у нас, что называется, ситуация в становлении — она меняется каждые 15 минут. Это и является основным изменением. Раньше мы жили в ситуации относительной стабильности, сейчас мы не можем прогнозировать совсем ничего. 

Главная проблема, которую я вижу прямо сейчас, — это не невозможность высказывания, как кажется многим, и даже не уход западных правообладателей.

— Его мы почувствуем только через пару лет, книжный цикл достаточно долгий, так что по крайней мере до 2023 года права куплены, переводы делаются, книги готовятся к выпуску.

— Да, а сейчас главная проблема — падение спроса со стороны читателей. Мы на протяжении многих лет видели, что как только появляется неуверенность в завтрашнем дне, люди перестают покупать книжки. Сейчас горизонт планирования минимальный. И, кроме страха, чувствуется реальное падение доходов у людей. А книги на этом фоне дорожают, потому что дорожает бумага, печать, логистика… 

Книги дорожают, доходы падают, люди не знают, как жить дальше, и им очень страшно. Вот проблема, которую уже сейчас можно зафиксировать и описать словами. Это значит, что наш небогатый, без того никогда хорошо не живший книжный рыночек будет еще больше сжиматься, схлопываться, угасать. 

— Я была в конце сентября в Благовещенске на книжном фестивале «Берег». Три дня работы фестиваля в хорошую погоду на центральной улице напротив библиотеки почти не дали продаж, если сравнивать с прошлым годом. Хотя у фестиваля есть имя и репутация, а среди участников были известные авторы. Фестиваль проходил сразу после объявления о начале мобилизации, а в турбулентные времена людям, увы, не до книг.

— Все мои знакомые книготорговцы говорят то же самое. Был всплеск читательской активности летом, когда люди, наоборот, побежали в магазины, потому что ждали подорожания книг, исчезновения переводных романов и вообще нуждались в какой-то эмоциональной подпитке. А сейчас, мне кажется, будет еще больший спад, потому что, во-первых, никому не до книг, а во-вторых, у людей реально проблемы с деньгами. И это огромный удар, хуже, чем любая цензура, потому что рынок, на котором мало денег, начинает сокращаться по количеству наименований. 

Вышел Пелевин, взял читателя за руку и сказал: «Не боись, дружок. И это пройдет» 

Если сейчас издательства еще выпускают новые имена, ищут рукописи и готовы издавать то, что не гарантированно продастся, то через полгода-год при таких продажах они начнут выкидывать из портфеля все, кроме потенциальных бестселлеров, в которых уверены на 90%. Это значит, что мы останемся с очень небольшим набором гарантированно продающихся книг. Всегда стабильно продавались, делали книготорговцам и издателям кассу Дмитрий Быков (внесен в реестр иностранных СМИ-иноагентов. — Forbes Woman), Дмитрий Глуховский (внесен в реестр иностранных СМИ-иноагентов. — Forbes Woman), Борис Акунин, Людмила Улицкая. Если их тоже придется убрать, издатели сильно потеряют в доходах. И на чем будет выживать рынок, когда, с одной стороны, у тебя Роскомнадзор, а с другой — люди, которые не готовы тратить деньги? Я не знаю. 

— Видимо, будем слушать аудиокниги, которые издатели успели записать. 

— Да, это какая-то новая нефть, новый биткоин. Если что и живо сейчас на книжном рынке, так это стремительно развивающийся аудиосегмент, в который сейчас ломанулись все, включая «Газпром».

— Как раз хотела об этом поговорить. С одной стороны, мы видим уход с рынка шведского аудиосервиса Storytel, который взрастил огромную аудиторию аудиокниг и сильно изменил ситуацию на книжном рынке вообще. Мы видим угасание компании Bookmate, которая много сделала как пионер на рынке цифровых и аудиокниг, а сейчас после раздела компании и продажи русского сегмента «Яндексу» находится в стадии перезапуска с неясными перспективами. Но вместо этого неожиданно приходят со своими библиотеками МТС, VK, «Яндекс», «Газпром-медиа». Что происходит? Крупные компании верят в читательский потенциал?

— Мне кажется, они увидели, что сегмент аудиокниг действительно быстро растет: и Storytel, и Bookmate, и отчасти MyBook это показали. Более того, он растет за счет других людей, не тех же самых, что читают бумажные книги. 

Мы ведь долгое время видели, как появление чего-то новенького в книгах приводило не к расширению аудитории, а к ее перераспределению. Появился новый сегмент или автор — и люди устремляются туда. Появилась, условно, Донцова — и люди, которые раньше читали Маринину, пересаживаются на Донцову. Было постоянное перетекание читателей. Аудиосегмент впервые за долгое время показал, что можно расширять аудиторию: аудиокниги слушали не те же самые люди, которые читали. То есть слушатели не вычлись из сегмента читательского, а добавились. И на аудиорынок, естественно, ринулись все. Я, честно сказать, с некоторым скепсисом за этим наблюдаю.

У многих компаний есть ощущение, что если у тебя много пользователей, то ты можешь продать все, что угодно. Книжный рынок очень своеобразный, на нем простое наличие денег и трафика не решает всех проблем. Чтобы вести в нашей сфере прибыльный бизнес, надо уметь именно делать книги. Пока новые проекты энтузиазма не вызывают. Я ожидаю полного… не то чтобы краха, но отсутствия заметного влияния.

— Но, с другой стороны, освободилась огромная аудитория, вскормленная Storytel: люди, которые привыкли слушать хорошие книги, привыкли к определенному времяпрепровождению, они-то готовы как раз к замене. 

— Они, безусловно, готовы — они очень страдают и тоскуют, все мои ленты во всех социальных медиа полнятся криками и жалобами на уход Storytel, но это не значит, что можно им предложить что угодно другое за плюс-минус те же деньги. Не так давно на отраслевой книжной конференции генеральный директор издательства «Эксмо» Евгений Капьев сказал очень важную фразу: «Не нужно думать, что если у читателя отобрать одно, то он будет читать другое — он просто не будет читать». Не думала, что буду цитировать Капьева, но действительно, если у читателя или слушателя отобрать удобное приложение, хороший ассортимент, удобный сервис, не нужно думать, что он согласится на любую замену. Книжная компетенция — специфическая вещь, которая есть не у всех. Но людям почему-то кажется, что если денег много, то все решается. 

— На самом деле, издатели, особенно небольшие, опасались прихода на книжный рынок крупных игроков именно потому, что это большие деньги. Они боялись, что конкуренция за иностранные права под угрозой — когда на аукцион выходит издатель с большими возможностями и покупает все, что вызывает интерес, поднимая для российского рынка среднюю цену на авторские права, это удар для небольших издательств. Впрочем, сейчас открытая торговля за права вообще под большим вопросом.

— И компетенция внезапно оказывается гораздо важнее и дороже. Теперь нужна репутация, скорость, маневренность, умение найти того правообладателя, который еще с Россией не расплевался, и сделать это быстро, а еще нужна издательская интуиция и способность найти книгу, которая «полетит» на нашем рынке. Далеко не все успешное на Западе взлетает у нас. 

— «Строки» выходят с прошлогодним нобелиатом Абдулразаком Гурной.

— Читать это невозможно. Как литература для узкого круга читателей еще ничего, но, конечно, это будет провал на российском рынке, особенно сейчас. Абдулразак Гурна — это такая приличная, неяркая постколониальная проза, которая в мирное время разошлась бы тиражом в 2000–3000 экземпляров, причем 1000 мы бы накинули за Нобелевку. А сейчас выйдет 2000, и кому это нужно на фоне происходящего, мне трудно сказать.

— А какие книги нужны на фоне происходящего? 

— Неожиданным образом мне показалось, что нужен новый Пелевин. 

— Да, роман «KGBT+» вышел очень вовремя — утешительным оказался.

— Он, во-первых, рассказывает, что такое было, такое будет и вообще происходящее с нами — это нормальное состояние российской истории. В мирное время это не хорошее утешение, а в нынешнее время ничего, потому что намекает, что…

— «И это пройдет», как учил царь Соломон.

— Да, а второе — идея, которую Пелевин продвигает устами своего героя, тот самый «летитбизм», который можно было бы назвать, наверное, пофигизмом, но на самом деле это безусловное, безоценочное принятие всех феноменов окружающего мира. Оно тоже в некотором смысле работает как психотренинг. То есть вышел Пелевин, взял читателя за руку и сказал: «Не боись, дружок. И это пройдет, во-первых, а во-вторых, делай так-то — и тебе не будет больно. То есть ты не спасешь мир, но тебе не будет больно, ты избавишься от страданий». Вот такого рода книги, мне кажется, сегодня нужны — затягивающие, засасывающие, которые обладают специальной литературной харизмой. 

— Как «Лисьи броды» Анны Старобинец 

— Именно, как «Лисьи броды» Старобинец. Для меня почему-то так же сработали два романа Аси Володиной — «Протагонист» и «Часть картины», которые я брала с некоторым скепсисом, — новое имя, девушка-филолог, думаю, спасибо, читали мы много девушек-филологов. Ан нет! Открываешь книгу: коготок увяз — всей птичке пропасть. 

— То есть сегодняшнее чтение должно быть либо терапевтичное, утешительное, поддерживающее, либо всерьез захватывающее тебя помимо твоей воли. 

— Да. Потому что сейчас читательская воля тянет читателя наружу, он хочет сбежать в новости, его мысли занимают сложные проблемы. И книга, которая тебя крепко держит, — это тоже хорошо. 

— А что же нон-фикшен? Есть ощущение, что после резкого скачка спроса в начале весны пошел спад.

— Эта тенденция зафиксирована на фоне пандемии, и она только усиливается: люди перестают активно читать нон-фикшен и совсем перестают читать бизнес-литературу. Потому что, грубо говоря, оказалось, что все это нас обмануло. Нон-фикшен ведь в некотором смысле как детектив — он тоже говорит: «добро победит зло, разум восторжествует…»

— Шаги A, B и C приведут к результату D.

— Да. Абсолютно. Авторы нон-фикшен обещают: мы примерно понимаем, как мир работает. Но уже пандемия показала, что мы очень плохо разбираемся, как мир работает, а нынешняя ситуация доказывает, что мы не понимаем вообще ничего. Все прогнозы, которые мы видели, не сбываются. Некоторые, слава богу, не сбываются, некоторые — увы, не сбываются, но так или иначе все идет не так. Значит, эти люди ничего не знают. 

Хотя выходила в «Альпине нон-фикшен» книжка Моники Блэк «Земля, одержимая демонами», которая очень созвучна нынешнему моменту. Она про одержимость мистикой и колдовством в послевоенной Германии, в конце 1940-х — начале 1950-х. 

— Эта книга хорошо объясняет и наши 1990-е с Кашпировским, Чумаком и Вангой. 

— Да. А теперь она срифмовалась с сегодняшним днем. Мне не нравится собственный прогноз, но думаю, мы увидим подъем эзотерической литературы, духовной, мистической, магической. Это может оказаться востребовано просто в силу того, что рациональные методы, «свет разума» нас подвели. 

— Тогда у меня вопрос про новых авторов. Несмотря ни на что, издатели получают огромное количество предложений и рукописей, люди продолжают спрашивать «как мне стать успешным писателем?» Как ты думаешь, что ждет рынок фанфиков — странный дивный литературный мир, который обитает в интернете?

— Мне кажется, рынок фанфиков будет примерно стабилен, то есть я не жду там ни большого прогресса, ни регресса…

— Ты вообще туда окунаешься?

— Да, периодически. Собственно — и могу этим гордиться, — я прочитала «Лето в пионерском галстуке» задолго до того, как это стало мейнстримом, еще когда роман был фанфиком и жил в разделе «Ориджиналс» на сайте ficbook. Я время от времени туда поглядываю, там удивительно изолированная жизнь. Мир русского фанфика — это такое сплошное «а что случилось?». Он очень мало зависит от внешней конъюнктуры. Не думаю, что государство будет его раскатывать паровым катком, не думаю, что туда ломанутся дикие толпы, у которых отобрали Стивена Кинга и Джоан Роулинг. Этот сегмент как жил, так и будет дальше расти, развиваться, и это, конечно, очень обнадеживающая история. Раньше мне казалось, если где-то нет прогресса и резкого роста — это плохо, а теперь, если я вижу, что нет регресса, то уже очень хорошо. 

Что касается поиска новых авторов — сейчас все ломанулись их искать. Пока русские издатели могут переставлять ножки, они будут бегать за русскими авторами. В некотором смысле для начинающего отечественного писателя сейчас открылось окно возможностей. Западные правообладатели уходят, что-то издавать надо, поэтому сейчас в некотором смысле, думаю, будет издаваться даже легче, чем раньше. 

Например, прецедент дебютантки Аси Володиной. Она, конечно, молодец, но у нее одновременно вышло два романа в двух издательствах. Старожилы не упомнят; такого, в общем, не бывает. При этом один роман очень хороший, а второй, будем честны, просто нормальный. И то, что оба текста оторвали с руками, говорит о том, как сильно нашим издателям страшно. 

— То есть ты считаешь, что наступило время хороших русских авторов.

— Да. Другое дело, что для них опустился потолок. Сейчас, безусловно, легче войти на рынок, но писатели тут же упираются макушечкой, потому что тиражи до смешного крошечные. Раньше они жили надеждой, что их экранизируют, переведут, а сейчас мало кого переведут и никого не экранизируют, потому что банально нет денег, студии морозят большие проекты. Так что хорошая новость: молодые авторы всем нужны, плохая: у них очень низкий потолок. 

— В детской литературе ситуация еще более сложная. С одной стороны, родители охотнее покупают книги детям, чем себе: себе не возьму — дорого, а ребенку хорошую иллюстрированную книгу куплю. С другой стороны, опять идет запрос на махровую классику: если уж покупать такую дорогую книжку, то условного Чуковского. 

— Чтобы уж на века, а не вот это сомнительное…

— И складывается тревожная ситуация для издательств типа «Поляндрии», «Мелик-Пашаев» и других, для которых важна эстетическая составляющая и которые делали ставку на иллюстрированные, необычные, качественные и красивые книги. Такая литература в нынешних условиях становится элитарной, назовем ее так.

— А также вспомним, где эта красота печаталась: в Казахстане, в Китае, в Литве, в Финляндии. Литвы и Финляндии в нынешних условиях для книжного рынка не существует, Казахстан или Китай пока есть, но очень сильно подорожали, логистика серьезно осложнилась, цена печати и сроки доставки выросли в разы. И по детской литературе это очень сильно ударит, даже сильнее, чем по взрослой.

— А что с поэзией? В сложные времена поэтическое слово всегда востребовано, потому что осмыслить и написать большой роман о сегодняшнем дне практически невозможно. Когда Петр Алешковский издает новую книгу о происходящем в 2022 году, ясно, что это его посты из соцсетей, собранные воедино; дневники, которые будут интересны лет через 70. Сейчас у каждого своя лента, мы и так это читаем каждый день. А вот поэзия — стихотворения Жени Беркович или Тани Стояновой — очень откликается. Я знаю, что издательство Inspiria запускает поэтическую серию, то есть ставят на то, что образный поэтический язык будет сейчас востребован.

— Ты совершенно права, я тоже вижу экспансию поэзии в медийное пространство. Причем, что называется, с обеих сторон. Есть заметные по литературным качествам тексты в поддержку «спецоперации»*, и это поэзия. Игорь Караулов или Анна Долгарева — большие настоящие поэты. И какие бы политические пристрастия они ни демонстрировали, писать они хуже не стали, то есть это по-прежнему большая поэзия, которая работает гораздо сильнее, чем грубая пропаганда, потому что это голос настоящего поэта, громкий и слышный. И с противоположной стороны мы видим поэзию, которая внезапно оказывается на пике.

Действительно, поэзия — это быстрый отклик на происходящее, при этом эмоциональный и не грубо однозначный. Проза работает иначе: что написано, то ты и читаешь, — а поэзия оставляет большой простор для сотворчества, то есть в текст можно положить много своего. И стихи сейчас очень отзываются у многих, причем по обе стороны фронта. 

Другое дело, что я не знаю, насколько этот тренд имеет отношение к прибыльному книгоизданию. Все-таки, встречая где-то в медийном пространстве стихотворение, на которое реагирую эмоционально, я совершенно не уверена, что хочу иметь поэтический сборник автора. Особенно поэтический сборник, который выйдет через полгода, когда эмоциональная сила переживания, связанного с этим стихотворением, уже ушла. Мне кажется, поэзия странным образом возвращается в ту точку, в которой она когда-то очень давно существовала, — почти фольклорное изустное существование, не рассчитанное на долгую фиксацию. Я понимаю, что любое военное стихотворение Долгаревой, сильное и действующее на меня, а уж на человека близких с Долгаревой взглядов действующее в 50 раз сильнее, живет коротко. Оно призвано сработать в этот момент, а потом выключиться. Как и с дневниками условного Алешковского. Такие тексты могут быть интересны гораздо позже как исторический источник, но через три месяца, через полгода, через год это не будет никому интересно. А издательство все-таки оперирует интервалами в полгода-год. 

— Издательский рынок инерционный, медленный, как раз нуждающийся в планировании. В этом смысле риски выросли, потому что горизонт этого планирования очень короткий и рассчитывать долгий книгоиздательский цикл очень трудно. В книжном сезоне всегда были четкие вехи: премии, выставки, фестивали. Ждешь ли ты ярмарку Non/Fiction этого года и как считаешь, надо ли держаться за прежний календарь? 

— Сейчас часто можно увидеть в соцсетях протестную реакцию: «зачем вы все это проводите, как вы можете, это никому не нужно» и так далее. Но как участник книжных фестивалей и встреч я считаю, что совершенно необходимо проводить и выставки, и ярмарки, потому что это держит на плаву книжный рынок. И даже если при этом плохо продаются книги, встречи с единомышленниками, живые разговоры о культуре и литературе, а не о новостях и политике уже оказывают нужный терапевтический эффект.

Если мы что-то можем реально сделать, так это помочь максимальному числу людей сохранить некоторую психологическую внутреннюю душевную целостность, пережить это сложное время и не сойти с ума. Мы работаем для того, чтобы, когда это время кончится, у России были руки и головы, которые готовы заниматься разгребанием последствий. Понятно, что это сейчас работа вдолгую, и, возможно, призыв «давайте подумаем, как мы будем лечить все эти болезни общества через 15–20 лет» выглядит каким-то неоправданным оптимизмом, а иногда и цинизмом, но ведь это правда работа на наше будущее. Поэтому я совершенно уверена, что все книжные мероприятия нужны, важны и по возможности должны сохраняться. 

— Меня вообще мало что так поддерживает в последние полгода, как книжные клубы с активным обсуждением прочитанного. Споры о книгах и авторах, о героях и их мотивах — это радость общения с единомышленниками и немыслимая по нынешним временам роскошь на время отвлечься от новостей.

— Для меня, например, еще одна поддерживающая практика — это преподавание, которое наполняет жизнь смыслом. Таким оказался проект Stradarium, где я читала пять лекций о роли античных и средневековых мотивов в современной литературе. У нас, кроме лекций и вопросов, там есть чатик, где собралось 380 человек, с которыми можно с удовольствием говорить о статьях Михаила Гаспарова, о стихах Григория Дашевского, о книгах Мадлен Миллер, и это действительно очень поддерживающая среда, окошко в нормальную жизнь и созидательное общение с людьми. 

Что же касается книжных выставок и меня лично, скажу так: если ярмарка Non/Fiction состоится в запланированные сроки с 1 по 5 декабря, я буду очень счастлива и по возможности постараюсь приехать. Если же не смогу, постараюсь что-нибудь сделать онлайн и, по крайней мере, подготовить, как обычно, список книг к этой ярмарке. Но ожидания и радостного предвкушения, которое было у нас каждый год перед ярмаркой Non/Fiction, у меня в этом году нет. 

— Ты и перед объявлением Нобелевской премии по литературе писала, что в этом году у критиков и читателей «Гринч украл Рождество». Но все-таки, какие у тебя были ставки на нобелевского лауреата?

— Честно говоря, однозначных прогнозов не было. Думаю, в следующем году у нас неплохие шансы увидеть кого-нибудь из украинских писателей, Сергея Жадана наверное, или, может быть, Оксану Забужко, но в этом году было слишком рано.

— Многие думали, что награду получит Салман Рушди, особенно после покушения на него. А букмекеры в любой непонятной ситуации всегда принимают ставки на Уэльбека.

— Если бы у нас был тот Нобелевский комитет, который был до скандала 2017 года (тогда стало известно, что некоторые члены Шведской академии нарушали политику конфиденциальности, а муж одной из них был обвинен в харассменте. — Forbes Woman), тогда лауреатом был бы Рушди, скорее всего. В этом году, честно, я была уверена, что ему не дадут, потому что уже было два подряд англоязычных лауреата, причем прошлый лауреат Абдулразак Гурна был постколониальный, и ожидать второго постколониального лауреата от этого Нобелевского комитета не приходится. 

В 2022 году, на мой взгляд, Нобелевская премия могла бы высказаться более решительно

Уэльбека в этом году я тоже не ждала, потому что Мишель Уэльбек — очень яркая, маркированная фигура, человек с очень выраженной политической позицией. В этом году, когда мы видим шествие ультраправых политиков по Европе, трудно рассчитывать, что поддержку получит еще и ультраправый писатель. Обычно Нобелевский комитет всегда старается уравновесить силы.

— Мы говорили незадолго до вручения Нобелевской премии, и я сохранила себе прогноз от Галины Юзефович: «В этом году мы опять увидим какое-то такое нейтральное, спокойное решение, что называется, не провокативное. Скорее женщина, чем мужчина, с вероятностью 80% не англоязычная». Собственно, так и случилось — Нобелевскую премию по литературе присудили француженке Анни Эрно. Как ты оцениваешь этот выбор?

— Выбор Анни Эрно, на мой взгляд, продолжает уже наметившуюся после 2018 года тенденцию Нобелевской премии по литературе ставить себя вне политики и вне каких-то острых социальных вопросов и намеренно оставаться исключительно в литературном пространстве. Анни Эрно, действительно, большой важный автор, работающий в направлении фем-письма и так называемой женской литературы, рефлексирующей всю полноту женских переживаний по поводам, связанным с телесностью, сексуальностью, социальными аспектами существования женщины в мире. Словом, мне кажется, что для мирного и более спокойного времени, чем сейчас, Анни Эрно была бы прекрасным, очень правильным, мудрым выбором. Другое дело, что в 2022 году, на мой взгляд, Нобелевская премия могла бы высказаться более решительно, радикально и интересно. 

— Не знаю, мне кажется, в сложные времена эту функцию берет на себя премия мира и основной посыл Нобелевского комитета формулирует именно она. Но и выбор Академией Анни Эрно не стоит недооценивать, она последовательно отстаивает женские права, один из ключевых ее романов «Событие» — прямое высказывание против запрета абортов, и вообще все тексты Эрно о независимости и свободе. На фоне женских протестов в Иране и происходящего в Афганистане выбор академиков не такой уж нейтральный, как может показаться. Кроме того, премия еще раз подчеркивает, что автофикшен — важная часть современной литературы. А что ты думаешь о фигуре Стивена Кинга, который в этом году фигурировал во всех букмекерских списках, — есть ли у него шансы?

— Опять же, если бы это был прежний Нобелевский комитет, я бы к этому отнеслась с бóльшим доверием. Потому что тот Нобелевский комитет любил провокативные решения, ему нравилось вручить награду то Бобу Дилану, то Светлане Алексиевич, то Кадзуо Исигуро, который литературная попса. Новые академики какие-то более обтекаемые. Думаю, они не дадут ни Кингу, ни Роулинг, потому что это было бы очень сильное высказывание, мощный посыл. Но если вдруг такое случится и Кинг когда-нибудь станет лауреатом, я буду за. Я простила его за запрет издавать книги в России, прочитав его последний роман «Fairytale», он вышел 2 сентября. Это прекрасная анестезия — чудесная, утешительная, увлекательная сказка, фэнтези про мальчика, который через сарай попадает в параллельный мир, такая мрачноватая Нарния, очень поддерживающая. 

— Нового Кинга на русский в ближайший год все равно не переведут, как и новый роман Джоан Роулинг, она же Роберт Гэлбрейт, про Корморана Страйка. Поэтому давай подберем библиотерапию из доступных средств. Мы уже назвали «Лисьи Броды» Анны Старобинец, «КGBT+» Виктора Пелевина, две книги Аси Володиной. Я бы еще приложила к душевной ране «Сезон отравленных плодов» Веры Богдановой

— Я бы сказала, что это книга, раны бередящая. 

— Да, это перцовый пластырь, потому что напоминает, что уже было, уже жгло, уже трепало и прошло. Еще журналистское детективное расследование «Холодные глаза» Ислама Ханипаева, которое затягивает и не отпускает, пока не дочитаешь до конца.

— На меня детективы в качестве пластыря всегда очень хорошо действуют. Например, Роберт Маккаммон, серия про Мэтью Корбетта — прекрасные исторические детективы, как раз третий роман вышел в издательстве «Азбука» летом, и это моя терапия — 700 страниц прекраснейшего, увлекательного чтения. И главный пластырь — «Две недели в сентябре» Роберта Шериффа, издательство Corpus, это чистое счастье. Книга о том, как английская семья в 1931 году едет на курорт на две недели и с ними ничего не случается. Это роман 1930-х годов, он как раз тогда и написан, и забыт, но его кто-то откопал, как в свое время «Стоунера» Джона Уильямса. Для меня это было самое утешительное чтение за все лето, даже лучше, чем «Лисьи броды». Ну и тем, кто читает по-английски, «Fairytale» Стивена Кинга — очень-очень приятная.

* Согласно требованию Роскомнадзора, при подготовке материалов о специальной операции на востоке Украины все российские СМИ обязаны пользоваться информацией только из официальных источников РФ. Мы не можем публиковать материалы, в которых проводимая операция называется «нападением», «вторжением» либо «объявлением войны», если это не прямая цитата (статья 57 ФЗ о СМИ). В случае нарушения требования со СМИ может быть взыскан штраф в размере 5 млн рублей, также может последовать блокировка издания.