«Менять надо не людей, а систему»: почему кризис может привести к росту бездомности

Благотворительная организация «Ночлежка», миссия которой — помогать бездомным людям, появилась в 1990 году в Санкт-Петербурге (до 1997 года функционировала как фонд). По данным организации, сегодня в ней работает порядка 80 сотрудников в Москве и Санкт-Петербурге, в 2021 году бюджет «Ночлежки» составил 175 млн рублей, из которых на частные пожертвования впервые пришлось 60% (105 млн рублей). Дарья Байбакова — директор московского филиала организации. До работы в «Ночлежке» Дарья 10 лет работала в компании Ernst&Young, затем была директором по фандрайзингу благотворительной программы Spina Bifida, которая помогает детям с патологией спинного мозга, а затем присоединилась к команде «Ночлежки» в Москве. В интервью Forbes Woman она рассказала о том, как на проблему бездомности влияет нынешний политический и экономический кризис.

— Даша, что происходит с «Ночлежкой» в последние три месяца?

— Мы день за днем наблюдаем появление новых клиентов и общий рост обращений за помощью. Приходят люди, которые недавно приехали в Москву, в том числе из Украины. Многие оказались в ситуации бездомности совсем недавно, многим нужна помощь с трудоустройством — с этой точки зрения они не выбиваются из того, что мы делали раньше. Но таких людей все больше и больше. Сейчас в основном помощь нужна людям, которые, например, приехали из Украины в Москву или Петербург к родственникам или знакомым. Спустя два-три месяца жить вместе становится все сложнее, они уходят, пытаются устроиться сами, найти работу, но часто оказываются без денег и без жилья. Тогда они приходят к нам за одеждой, средствами гигиены, продуктами, за помощью с документами и работой. В ближайшие месяцы мы ждем еще больший рост количества клиентов и обращений. К сожалению, в этом нет ничего нового, за 30 лет работы «Ночлежка» вместе со страной переживала разные периоды — например, такую же картину мы видели в 2014 году, так что в целом ожидали чего-то подобного и заранее готовились. 

Мы теряем возможность рассказывать о бездомности: одной из наших задач было привлекать внимание к проблеме

Еще стало много клиентов, которых совсем недавно уволили. Пока нет массовых сокращений, многие компании даже после приостановки работы в России продолжают платить зарплату сотрудникам. Но первыми всегда страдают наиболее незащищенные: работающие неофициально, люди пенсионного возраста, недавно приехавшие из других регионов, низкоквалифицированные сотрудники.

При всем этом мы, как многие НКО сейчас, переживаем снижение числа пожертвований. Мы лишились большой поддержки людей из других стран и пока не нашли способ ее вернуть. Мы теряем возможность рассказывать о бездомности: одной из наших задач было привлекать внимание к проблеме, разрушать стереотипы и говорить в разных медиа про клиентов и как им можно помочь, сейчас этого почти не осталось. Поэтому огромное спасибо, что мы сейчас об этом говорим, нам это очень нужно.

Запрещенные весной соцсети также были большой площадкой, где собиралось много наших сторонников, теперь это гораздо сложнее. Все это время мы наблюдаем и пытаемся понять, что мы окончательно потеряли, а что еще сможем вернуть. 

В «Ночлежке» мы делали ставку на работу с частными пожертвованиями и долго развивали это направление. Потом стали больше времени уделять партнерским проектам с бизнесом, и в последние годы, к нашей радости, смелых компаний, которые были готовы поддержать проекты помощи бездомным, становилось все больше. Но среди них было много международных бизнесов, которые либо ушли совсем, либо взяли паузу в работе над программами с российскими организациями. Я очень благодарна тем компаниям, которые продолжают нас поддерживать, но и здесь есть большая доля неопределенности, потому что мы понимаем, что никто сейчас не может быть уверен в завтрашнем дне, мало кто готов запускать новые проекты. 

Кроме того, в любом взаимодействии нам всегда было важно быть полезными компаниям, которые нас поддерживают. Но, лишившись многих СМИ и площадок, мы уже не можем так громко рассказывать о них разной аудитории, у нас стало гораздо меньше возможностей как-то помочь тем, кто готов помогать нам. Это в некоторой степени отбрасывает нас назад. Но, значит, мы будем искать другие формы и возможности для поддержки наших корпоративных партнеров. 

Сейчас перед нами два больших вызова. Во-первых, справиться с разнонаправленными трендами, когда пожертвования снижаются, а наша задача не просто сохранить все те проекты, что работают сейчас, но и увеличить объем помощи, реагируя на рост клиентов и обращений. Во-вторых, сейчас в большой степени есть запрос на гуманитарную помощь, и в ней легко застрять, чего я очень боюсь. Нам важно продолжать развитие, над которым мы столько лет работали: внедрять технологии, запускать новые программы, собирать и анализировать данные, проводить исследования и работать над системными изменениями. Важно, чтобы развитие ни на минуту не останавливалось. Это сложно, но, я уверена, возможно.

— Насколько вы внутри ощущаете текущий экономический кризис? Сейчас прогнозируют рост безработицы — как она влияет на бездомность? Есть ли корреляция между этими процессами?

— Есть прямая корреляция между бедностью и бездомностью, безработицей и бездомностью.  При этом бездомность как тема очень неоднородна. Есть разные категории бездомных людей, которым нужна разная помощь. 

Человек может физически жить на улице или у человека может быть жилье, но не быть денег на продукты или сил что-то готовить из-за болезни или возраста. Для таких людей важными становятся гуманитарные проекты. Например, на одной из стоянок нашего «Ночного автобуса» (там мы каждый будний день раздаем горячий ужин) в спальном районе Москвы, где, казалось бы, не так уж много бездомных, основные клиенты — это жители района. Одинокие пенсионеры, многодетные семьи. Чтобы помочь таким людям, нужно бороться с бедностью и снижением доходов населения. Даже если сейчас эти люди не ночуют на улице, они находятся в очень уязвимом положении: один конфликт с родственниками, одна неполученная вовремя зарплата — и вот они уже бездомные люди.

Когда люди теряют работу, а вместе с работой и возможность снимать жилье, и у них получается быстро обратиться за помощью, то для них, особенно в первое время, важна не столько гуманитарная помощь, сколько помощь с документами, получением новой профессии, поиском подходящих вакансий. Такие проекты помогают человеку выбраться из состояния безработицы и бездомности и вернуться к обычной жизни. 

Трудоустройство бездомного человека — многосоставный процесс, который не столько про поиск вакансий и составление резюме, сколько про социальную, юридическую и психологическую поддержку и помощь на каждом этапе. Поэтому бездомным людям почти совсем не подходят государственные центры занятости, где могут помочь с вакансиями, но не с восстановлением документов и долгосрочным сопровождением. Вопрос трудоустройства — один из самых сложных в решении проблемы бездомности. Для официального, легального оформления требуются документы, которых зачастую нет у человека, живущего на улице. В тех случаях, когда человек работает нелегально, он никак не застрахован и обычно получает минимальную заработную плату, оказываясь в полной зависимости от своего работодателя.

Очень важно, чтобы при поиске работы человек трезво оценивал собственные возможности и видел какую-то перспективу: например, существует зарплата, которая ему нужна, и хотя пока он не может ее получать, вполне можно столько заработать в дальнейшем. Важно поддерживать человека на пути трудоустройства, потому что многие наши клиенты просто не доходят до собеседования из-за неверия в свои силы, предыдущего обмана работодателем или травмирующего опыта работы в трудовом доме (это современная форма рабства).

У нас был клиент, с которым мы обсуждали отличную вакансию в крупной компании — нашем партнере. Все складывалось идеально: подходящая специальность, довольно высокая зарплата, официальное трудоустройство. Но клиент не пришел на собеседование. А потом мы поняли, что дело было в офисе компании. Человеку, который еще вчера жил на улице или в хостеле, неделями не имел возможности принять душ или постирать одежду, сложно собраться с силами и прийти в большой красивый офис крупной компании. Это оказывается очень страшно. Он видит его и уходит, потому что слишком не уверен в себе и не может поверить, что он справится, что его там не обманут. Тогда мы решили, что собеседования нужно проводить на базе «Ночлежки», потому что для вчерашних бездомных это безопасное пространство в окружении знакомых людей. 

Трудоустройство бездомного человека — это, к сожалению, пока в основном индивидуальный подход. Но наша задача — сохранив внимание к каждому человеку,  найти способ и для массового трудоустройства, потому что клиентов будет все больше. Нам важно найти способ быстро связывать конкретные компании, которым нужны сотрудники в разных отраслях, и людей, ищущих работу, сохраняя для клиентов нашу поддержку на всем пути трудоустройства.

— Насколько влияет на всю эту ситуацию уход из России западных компаний? 

— Главная трагедия ухода западных компаний в том, что для них программа социальной ответственности — это не формальность, а часть корпоративной культуры. В российских офисах таких компаний эти программы часто с трудом организуют и их ценности разделяют далеко не все сотрудники, но включенность в глобальные процессы заставляет их как минимум думать про сложные темы и искать способ, как помочь, например, бездомным людям. 

Точно нельзя сказать, что в российских компаниях нет людей, готовых браться за сложные темы

У нас была примечательная история несколько лет назад. Мы работали с глобальной компанией, у которой был российский офис. Французское отделение одобрило нам грант на программу трудоустройства бездомных людей. Мы долгое время сотрудничали, а потом они предложили встретиться с их российскими коллегами. В российском офисе тогда только начинали запускать благотворительные программы, думали про темы, которые хотят поддерживать. Используя опыт сотрудничества с французским отделением, мы придумали, как могли бы сотрудничать и в России, — и пошли на встречу. Но руководитель направления КСО российского офиса сказала, что бездомности не будет в их программе. По ее мнению, сотрудники компании устроили бы бунт. Нам тогда не разрешили даже рассказывать сотрудникам про нашу программу. А спустя время некоторые сотрудники российского офиса этой компании сами объединились и выбрали поддерживать «Ночлежку». И руководству компании пришлось реагировать на их запрос и включить бездомность в КСО-инициативы. 

Точно нельзя сказать, что в российских компаниях нет людей, готовых браться за сложные темы. Но пока это гораздо менее фундаментальные программы, более сложный процесс переговоров, часто попытки развивать КСО методом проб и ошибок и начинать с наиболее простого и понятного (например, с поддержки детей). Международного опыта корпоративной социальной ответственности, конечно, будет не хватать. 

И тут мне очень важно сказать огромное спасибо всем тем компаниям, кто, несмотря на все сложности, продолжает поддерживать нашу работу, предлагает помощь и остается рядом.

— Насколько удалось за последние годы изменить стереотипы о бездомности? С какими ощущениями вы подошли к 2022-му?

— С одной стороны, здесь точно непаханое поле работы, и очень много еще предстоит сделать, чтобы бездомных людей перестали бояться, осуждать и стигматизировать. С другой стороны, мне кажется, за последние годы тема бездомности стала чуть более заметной и сейчас чаще обсуждается. В каком-то смысле нам помогла пандемия, потому что призыв оставаться дома и никуда не выходить заставил людей подумать о тех, кому изолироваться просто негде. И сама бездомность стала чуть понятнее, потому что все столкнулись с событиями, которые ты не выбираешь, с которыми ты не можешь справиться и которые при этом меняют всю твою жизнь. А ровно так и устроена бездомность. 

Возможно, это иллюзия сообщества или эффект информационного пузыря, но есть ощущение, что в медиа наконец стали реже употреблять слово «бомж». А хотелось бы, чтобы не использовали вовсе! Когда мы начали работать в Москве, это для нас было одним из критериев, насколько людям в целом понятна тема помощи бездомным — как часто журналисты используют слово «бомж», а в качестве иллюстрации берут фотографию стереотипного человека на вокзале с картонкой. Сейчас такого стало заметно меньше.

Нам важно показать, что бездомные — это прежде всего люди. Обычные люди, которые столкнулись со сложной ситуацией. И у каждого ситуация своя. Всех бездомных людей нельзя объединить и предложить единую программу помощи, которая обязательно всем подойдет. Помощь должна быть разной, подходящей конкретно этому человеку.

Сейчас на бездомность все чаще смотрят с разных сторон, говорят про комплексные системы помощи — все это очень правильно. Но пока это понимание появляется скорее на уровне отдельных людей и отдельных площадок. С точки зрения государства, к сожалению, не поменялось примерно ничего. В прошлом чиновники стали говорить об этой теме вроде бы чуть чаще. Но в итоге от профильных министерств, которым мы в прошлом году отправляли письма по результатам поручений Путина и Голиковой, мы все так же получаем ответы, что все хорошо работает, менять ничего не нужно. Как нам писали 10–15 лет назад, так продолжают писать и сейчас. 

— «Ночлежка» — та институция, у которой есть механизмы для решения этой проблемы. Ведь государству придется ее так или иначе решать?

— Я бы очень хотела верить, что что-то изменится. Но в государство я сейчас не очень верю. Здесь есть фундаментальная, как мне кажется, разница в подходах. Это хорошо видно на примере московской системы центров занятости, про которые мы говорили. Московские чиновники много говорят, что в Москве безработицы нет, созданы центры занятости по всему городу, где огромное количество вакансий. Но тысячи клиентов в поиске работы приходят за помощью в «Ночлежку» и к нашим коллегам из других НКО и не пользуются услугами центров занятости. Почему это происходит? Бывают разные школы мысли. Можно считать, что мы сделали все, что могли, а люди сами виноваты, что не идут, не пользуются и не хотят работать. А можно анализировать, что не так с созданной нами возможностью, если люди не хотят или не могут ею пользоваться. Я считаю, что это не люди не подходят под систему. Это система такая, которая тысячам людей не подходит. И менять надо не людей, а систему. Но такая мысль обычно не очень популярна среди чиновников.

— Вы можете рассказать подробнее, как это организовано? В каком месте в системе баг?

— Мне кажется, что главный баг в общественном мнении. И в неумении или нежелании видеть человека. Бездомность стандартно вытесняет человека и оставляет вместо него только стереотип: грязный, опасный, больной, безвольный, ленивый — тот, кто сам выбрал себе такую жизнь. Тот, кто сам виноват. Но стереотипы эти базируются на ложных представлениях, на страхах, на незнании, на попытках избежать идеи, что любой человек может оказаться на улице. Московские центры занятости, как и московские МФЦ, так организованы, что бездомного человека туда могут просто не пустить. И я уверена, что тут дело в не специально написанной на этот счет инструкции, а скорее в общем tone on the top этического климата.

Да, 25-летний бариста или официант с московской регистрацией, который потерял работу и опрятно выглядит, может прийти и найти себе подходящую вакансию. А тот, кто приехал из другого региона, живет на улице и не имел возможности постирать вещи несколько недель, скорее всего, даже через охранника не пройдет. В том же МФЦ по закону каждый человек, независимо от того, откуда он приехал, может восстановить себе документы. Но там сидит сотрудник в форме, который бездомному человеку говорит: «Уезжай туда, откуда приехал, и там восстанавливай документы». Человек в форме нарушает закон, но бездомный — не тот человек, у которого есть силы бороться за свои права. 

Бездомный человек в России старается максимально не привлекать к себе внимание и уйти с глаз

Еще один важный момент — кого мы в целом считаем жителями Москвы? В России в большинстве случаев наши права привязаны не к человеку, а к штампу о регистрации. Государственные программы могут работать для людей с домом в Москве, с регистрацией в Москве, с местом работы в Москве, но если люди живут на улице Москвы, они просто выпадают из всех систем. Пока у нас не будет фокуса на человеке, пока мы не будем думать, чтó нужно поменять на уровне города или страны, чтобы никто не оставался за бортом, бездомные так и будут выпадать. Например, в пандемию подумали про всех, кроме бездомных людей. В России они вообще как будто невидимы. 

Где-нибудь в Сан-Франциско или Париже эту проблему невозможно скрыть, там ты видишь бездомных на улице или под мостами. У нас же их можно увидеть только у вокзалов. Конечно, в Сан-Франциско тепло, поэтому у людей больше возможностей не умереть на улице, а в России человеку, чтобы выжить, нужно найти более теплое, укромное место. Но интересно, что на Западе это еще и вопрос уважения к человеку. 

В самом начале пандемии я была в Оксфорде, где представитель мэрии рассказывал и показывал, как работают разные социальные проекты. Рядом со входом в один из колледжей в самом центре Оксфорда стояла палатка, где жил человек. К нему каждый день приходили социальные работники и рассказывали про возможность поехать в приют, но он пока не был готов. И никому не приходило в голову, что нужно вызвать полицию, силой разрушить его палатку и заставить уйти, потому что соцработники, представители мэрии, полиция прежде всего видят в бездомном человеке человека, с его особенностями, потребностями и сложностями, а не проблему, которую легче всего решить, убрав с глаз.  

В России пока это сложно представить. У нас частая реакция, если человек не хочет, чтобы бездомный ночевал у него в подъезде, — вызвать полицию. Даже если человек тихо себя ведет и по большому счету никому не мешает. Дальше обычно все зависит от конкретного полицейского. Кто-то силой выгоняет человека, кто-то избивает, кто-то говорит, что у них нет повода его вывести, потому что человек ничего не нарушает, ведет себя тихо, а кто-то дает листовку «Ночлежки» и помогает добраться до наших проектов. Но последних, к сожалению, пока гораздо меньше. Регулярно подвергаясь разным формам насилия, бездомный человек в России старается максимально не привлекать к себе внимания и уйти с глаз, чтобы просто сохранить себе жизнь. 

— Еще важно, что в России считают, что любой бездомный — это алкоголик и он оказался на улице из-за пьянства.

— Это действительно один из самых мощных стереотипов, но он имеет мало отношения к реальности. Алкогольная зависимость чаще всего является следствием бездомности, а не причиной. Человек начинает пить, когда он на улице, потому что, во-первых, психологически тяжело спать у всех на глазах, и он все время боится, что у него украдут документы или вещи. В этих обстоятельствах развивается нарушение сна, и, чтобы хоть немного поспать, человек начинает пить. Во-вторых, у нас очень холодно. Среднегодовая температура в Москве и в Петербурге составляет +5 градусов, а самый простой и дешевый способ согреться — это алкоголь. То есть чем дольше человек живет на улице, тем больше вероятность, что у него разовьется алкогольная зависимость. 

В России почти нет эффективных программ для бездомных людей по работе с зависимостью. В Москве есть государственные реабилитационные центры, но туда еще нужно собрать документы, долго ждать направления, они доступны преимущественно для москвичей, которых среди бездомных в Москве 14%. Остальные люди, у которых часто даже нет документов, просто выпадают. Поэтому одна из наших ближайших задач — запуск проекта помощи бездомным людям с алкогольной зависимостью. Такой проект уже несколько лет работает у нас в Петербурге и очень нужен в Москве.

— Кажется, что мы сейчас подошли к той точке, когда людей в отчаянии, без работы, но пока еще с жильем будет все больше. Если в ближайшее время не произойдет глобальных позитивных перемен, могут ли они оказаться на следующей «ступени» и стать бездомными?

— Существует европейская типология бездомности, которая пытается разделить всех бездомных на более узкие категории, чтобы понять, как эффективно с ними работать. Самая заметная и одновременно самая тяжелая форма бездомности — это люди «без крыши над головой». Те, кто физически живет на улице, ночует в залах ожидания, рядом с теплотрассами. Обычно это бездомные с большим стажем. 

Люди «без дома» необязательно живут на улице, но сегодня человек ночует у знакомых, завтра он подрабатывает с проживанием, послезавтра снимает койку в хостеле. Он не может оставить знакомым свой адрес или номер домашнего телефона. А если он не заработал на хостел или его никто не пустил, он спит в зале ожидания. 

Есть клиенты, которые живут в «непригодных для жизни условиях», например в перенаселенных квартирах, под угрозой выселения или насилия. Все они могут быть нашими клиентами. 

С этой точки зрения человек, которого вы описываете, как только у него заканчиваются деньги или он теряет работу, становится человеком с высоким риском бездомности. И дальше кто-то может спуститься в категорию «без дома» и «без крыши над головой». Это может происходить очень быстро, а может постепенно. 

Многое зависит от внутренних ресурсов человека. Бездомными часто становятся одинокие пенсионеры, люди, которые жили бедно, чьи родители не приходили своему ребенку на помощь в раннем детстве, кому говорили «не ной», не выражали сочувствия и не поддерживали. Если ребенку с самого детства устраивали  скандал за каждую двойку — он в зоне риска. У тех, чьи родители не делали из одной неудачи глобальной проблемы, а предлагали в следующий раз подготовиться получше, приспосабливаемость, умение не переносить локальные неудачи на всю свою жизнь во взрослом возрасте будет сформирована лучше.

Большую роль играет и сила социальных связей человека, то, как много людей готовы прийти ему на помощь. Поэтому приезжим так тяжело в Москве —им, по сути, в незнакомом городе не к кому обратиться. Чем раньше удается подхватить человека, тем быстрее можно ему помочь. В этом наша главная задача. 

— А что у нас происходит с пособием по безработице? 

— В пандемию упростили процесс регистрации человека как безработного, поэтому больше людей получали пособия. С моей точки зрения, это хороший инструмент, но не долгосрочный. Такая мера помогает буквально не оказаться на улице и в ситуации, когда человеку нечего есть, но дальше надо делать что-то еще. Должны быть программы, которые обучают, устраивают, интегрируют человека в новое для него сообщество. Пока все это делают НКО, не государство.

— У людей в бедственном положении и тем более без дома вряд ли есть хороший доступ к социальным сетям. Откуда они узнают о том, что им могут у вас оказать помощь?

— Этот вопрос нас все время заботит, потому что влияет на то, как мы про себя рассказываем, какие каналы используем, чтобы клиенты быстрее про нас узнавали. На удивление, наиболее эффективный способ распространения информации — это сарафанное радио. Люди рассказывают друг другу про места, где им могут помочь, так про нас узнает большинство клиентов. Часто к нам отправляет полиция. У нас нет специальной договоренности, и я очень им благодарна. В какой-то момент мы договорились с Московским транспортом, спасибо им за это большое, и повесили в метро и на остановках плакаты с рассказом про наши проекты.

Второй по частоте источник информации — это, как ни странно, интернет. На ранних этапах, когда у человека только-только что-то случилось, у многих еще есть смартфон, в котором нас легко найти через поиск. Например, сегодня я дежурила на офисном телефоне, и за утро уже пять человек позвонили с вопросом, когда можно прийти и какую помощь получить. 

Между некоммерческими организациями есть взаимодействие, когда мы передаем друг другу клиентов в зависимости от того, кто на чем специализируется. Но, пожалуй, интернет, бесплатные газеты и сарафанное радио работают лучше всего. 

— То есть, по сути, для вас сокращение возможностей в Instagram и Facebook (принадлежат компании Metа, признанной в России экстремистской организацией) — это скорее минус для коммуникации с бизнесом и вашими донорами, чем с вашими клиентами?

— Если говорить только о соцсетях, то скорее да, но многие СМИ, которые теперь объявлены иноагентами, действительно помогали людям узнавать про наш проект. Даже если сейчас у человека все хорошо, он мог увидеть текст, запомнить его, и, если вдруг что-то случится, он уже будет знать, что помощь существует и за ней можно обратиться. 

Чего нам точно не хватает — информации на вокзалах. В России основная причина бездомности — трудовая миграция, поэтому люди чаще всего собираются у вокзала. Часто для них это единственное место, которое они более-менее знают в городе. Некоторые могут сразу спросить у других, а кто-то будет днями сидеть в зале ожидания, не понимая, что ему делать. 

— Сейчас в обществе снова появился дискурс «не жили хорошо, так и не будем». Бедность, лишения воспринимаются в России как неизбежность, с которой соглашается большинство. Как такое отношение к бедности в обществе влияет на вашу работу?

— Я бы очень хотела, чтобы любой человек, который потерял работу, ему нечего есть или не хватает денег на одежду и средства гигиены, знал, что это ненормально. Он должен понимать, что так выглядит ситуация, в которой ему нужна помощь, и не нужно бояться о ней просить. Последние месяцы мне хочется говорить на каждом углу, что мы не остановили работу. У нас хватает еды в «Ночном автобусе», спасибо за это московским ресторанам, которые каждый день специально готовят по 80 литров супа. Спасибо «Яндексу», ЦУМу и «Вкусвиллу», которые помогают нам наращивать объемы помощи в Пункте выдачи. 

Недавно я стояла в нашем зале ожидания, где оказался клиент, который ждал приема у соцработника. Он сразу уточнил, что пришел в первый раз, и он, конечно, не бездомный, не такой, как все здесь, у него просто временные сложности. Я понимаю, что это такая защитная реакция, что просить и принимать помощь вообще очень непросто. Так вот я думаю, что очень важно, чтобы человек не думал, что нужно быть очень-очень несчастным и дойти до самой трудной ситуации, чтобы разрешить себе обратиться за помощью. Важно сделать ее достаточной и доступной.

— Как вы думаете, почему у нас такое вообще отношение к бедности в стране? 

— У меня есть бабушка, которая много лет смотрит телевизор. Когда в начале весны она спросила, как дела на работе, я ей рассказала, что много людей к нам приходит и все непросто. Она тут же ответила, что были времена и потяжелее, не с таким мы справлялись. И это понятная позиция людей, у которых действительно была трудная жизнь. 

Средний возраст бездомных людей в России 45–46 лет, то есть они помнят советский период, когда выделяться и жить лучше, чем все остальные, было плохо, многие жили тяжело, развитой системы помощи не было, старались справиться со сложностями самостоятельно. Мне кажется, эта идея до сих пор определяет образ мыслей, мешает обращаться за помощью и протестовать против ухудшения качества жизни. 

Средний возраст наших сторонников и волонтеров чаще всего 30 с небольшим. Это другое поколение, которое уже не понимает, почему они должны жить хуже, чем могли бы. Они готовы объединяться и брать решение социальных проблем в свои руки.

Хотя нередко очень пожилые люди приходят в «Ночлежку» и приносят что-то для Пункта выдачи или перечисляют 50 рублей с пенсии. Обычно они рассказывают, что очень хорошо помнят, что такое тяжелая жизнь, и пытаются не допустить ее для других. 

— Мы обсудили проблемы, давайте поговорим о том, что сейчас нужно и можно сделать, чтобы помочь вам в вашей работе?

— В ближайшее время я не возлагаю особых надежд на государство, поэтому мы будто возвращаемся в период основания «Ночлежки». В 1990 году в Ленинграде люди получали продукты по карточкам. Бездомным и людям «без прописки» продовольственные карточки не выдавались. «Ночлежка» (тогда еще группа единомышленников, обеспокоенная бедственным положением бездомных и людей без регистрации) добилась от администрации города принятия решения о выдаче бездомным карточек на основные продукты питания.

Сейчас тоже есть надежда только на то, что люди объединятся и, понимая важность проблемы безработицы, бедности и бездомности, будут сообща ее решать. 

Но есть и хорошая новость. К 2022 году мы подошли с проверенной десятилетиями методологией и 30-летним опытом работы. Мы знаем, чтó нужно делать, чтобы помощь была эффективной: какие проекты запускать, как их организовать, какой должна быть система помощи. 

Уже сейчас больше 2 млн рублей пожертвований в год мы получаем от людей, которые переводят нам меньше 100 рублей ежемесячно. Не бывает маленькой или незначительной помощи. Любая помощь очень важна и нужна. Чем больше нас будет, тем больше шансов, что помощь людям не прекратится, а будет развиваться. 

— А если мы говорим про бизнес? 

— У нас есть крутой пример компании Stone Hedge, которая строит офисы и дома. Наше сотрудничество с ними началось, когда они решили, что жители района, где они строят объекты и развивают инфраструктуру, — это не только те, кто владеет там квартирой или арендует офис, но и бездомные, которые в этом районе живут. И если заботиться, то заботиться нужно обо всех. Так совпало, что один из их объектов расположен между двумя вокзалами, совсем недалеко от «Ночлежки», поэтому они стали думать, чтó могут как компания сделать, чтобы этот район изменился и для бездомных людей. Так мы стали партнерами.

Идея включения бездомных людей в число тех, о ком ты думаешь в рамках бизнеса, — именно то, чего я хотела бы от компаний. Видеть в потенциальном сотруднике человека и специалиста, а не только бездомного. Бездомность не характеристика человека, это просто его временное состояние. Сегодня он бездомный, завтра — домашний. И наоборот.

Бездомность, с одной стороны, сложна, потому что очень разнообразна и многогранна. С другой стороны, это делает ее простой темой для сотрудничества. Я не могу представить себе бизнес, с которым мы не найдем точки соприкосновения. Одни берут наших клиентов на работу, другие передают хлеб. Как работает «Ночной автобус»? Компания ЕКА его заправляет, бар «Стрелка», рестораны «ПловBox», Wine and crab, ЦУМ, «Сколково golf club» по очереди готовят суп, который мы раздаем, кофейня «Кооператив Черный» варит кофе, компания «Оптиком» передает одноразовую посуду, в которую волонтеры наливают суп и чай, а фонд Романа Абрамовича еще в начале пандемии дал денег, чтобы купить и переоборудовать сам автобус. Все эти компании объединились, чтобы 160 человек в Москве каждый день не голодали. И каждая из этих компаний помогает тем, что умеет делать лучше всего. 

«Ночлежка» для меня сейчас — это островок гуманизма в негуманном государстве

Я могу сказать, чего нам пока очень не хватает. Мы благодарны всем партнерам, которые готовы брать наших клиентов на официальную долгосрочную работу, но нам нужны еще партнеры. Много разных. В первое время, чтобы бездомный человек мог работать на привычной работе, ему нужно получать ежедневные выплаты. Людям важно быстро заработать деньги и снять хостел, где они могли бы ночевать. Пока очень мало вариантов трудоустройства, где есть ежедневные выплаты, не нужна высокая квалификация, при этом оплачивают обед или предоставляют жилье. Как только они появятся, людей, которые перестанут ночевать на улице, станет гораздо больше. 

— Даша, что вас лично поддерживает сейчас и помогает оставаться здесь и продолжать работу «Ночлежки»?

— После начала «спецоперации»* я вдруг поняла, что «Ночлежка» — то место, где нет разных мнений, где вокруг тебя люди, которым не надо ничего объяснять. Мне как руководителю выпала привилегия не разбираться, как сохранить людей с разными мнениями внутри организации. У меня дома в большой семье больше противоречий, чем в «Ночлежке». Это сообщество близких ценностно тебе людей, сотрудников и волонтеров, которые рядом каждый день, оказались огромной поддержкой. 

Я работаю в «Ночлежке» уже четыре года, а до этого 10 лет была в международной компании, но до сих пор ощущаю переход, как будто он случился недавно. И я вдруг подумала: какая удача работать именно сейчас в месте, которое нужно такому количеству людей. Большая опора для меня —  это знать и видеть, что ты занимаешься делом, результат которого заметен очень быстро. Можно спуститься на первый этаж в наш зал ожидания, поехать в рейс «Ночного автобуса» и увидеть смысл своей работы — людей, которые пришли за помощью и получили ее.

«Ночлежка» для меня сейчас — это островок гуманизма в негуманном государстве. Ты можешь создавать вокруг себя мир и поддерживать его, ты можешь говорить делами, если не получается вслух говорить все, что ты думаешь. Это очень поддерживает, потому что тяжело глушить в себе то, что важно сказать. Но когда у тебя есть возможность делать, вместо того, чтобы говорить, это немного примиряет с реальностью. 

*Согласно требованию Роскомнадзора, при подготовке материалов о специальной операции на востоке Украины все российские СМИ обязаны пользоваться информацией только из официальных источников РФ. Мы не можем публиковать материалы, в которых проводимая операция называется «нападением», «вторжением» либо «объявлением войны», если это не прямая цитата (статья 53 ФЗ о СМИ). В случае нарушения требования со СМИ может быть взыскан штраф в размере 5 млн рублей, также может последовать блокировка издания.