Марианская впадина: роуд-стори потерянных душ с собакой, курицей и урной с прахом

Я была готова. Теплой летней ночью, в 1:46, я стояла у стены кладбища, на том месте, которое выбрала неделю назад. Место было идеальное: его прикрывал куст орешника, со стороны улицы меня никто не увидел бы, и я могла спокойно поставить к стене свою стремянку, которую притащила с собой. Я еще раз огляделась — все чисто — и поднялась на пять ступенек, откуда довольно легко могла бы перелезть через стену. Забравшись на стену, я повернулась и потянула веревку, специально привязанную к ручке лестницы. Стремянка ударялась и скребла о стену, в ночной тишине это казалось мне громом. Я затаила дыхание, прислушалась, нет ли шума или каких-нибудь голосов. Все было тихо. Я затащила стремянку наверх и опустила ее по ту сторону стены, чтобы можно было спокойно спуститься вниз и не пораниться. Я сложила стремянку и повесила ее на веревке через плечо. 

Огляделась, и сердце у меня ушло в пятки. Да, ночью на кладбище жутко именно так, как себе это обычно представляют. Могу поспорить, ты был бы в восторге. Я специально подгадала под лунную ночь, чтобы все было видно и не пришлось включать фонарик. Сейчас я пожалела об этом; по мне, так видно было даже слишком хорошо. Я посмотрела на тропинку: ее обрамляли высокие черные ели, на гравий падали причудливые тени. Прямо передо мной находился источник, на страже которого стоял каменный ангел без головы, ростом с человека. Чего можно было ждать дальше? Воя волков? Лязганья цепей? Все внутри меня кричало: «Паула, беги отсюда!» Но я взяла себя в руки и посмотрела в смартфоне, где нахожусь. Там на карте я отметила твою могилу, чтобы можно было увидеть маршрут, как пройти. Сто семьдесят шесть метров. 

Я пошла вперед, руки у меня дрожали, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Любой незначительный шорох повергал меня в ужас, а когда рядом со мной неожиданно вспорхнула птица, я чуть не разревелась. Думать рационально и логически рассуждать днем — это просто. Ночью на кладбище тебе вдруг снова семь лет, и в голову приходят истории типа «Кладбища домашних животных» или «Оно», и монстры в голове начинают представлять совершенно реальную опасность. 

Через несколько метров узкая тропинка повернула направо и вывела на главную дорогу, которая была значительно шире, по краям стояли высокие липы. 

Здесь было порадостнее и посветлее. Памятники с обезображенными ангелами виднелись поодаль от дороги. Повернуть направо, потом налево, и я на месте — так показывала карта. Я прошла мимо мавзолея, о котором смутно помнила еще с твоих похорон. Там мама останавливалась, чтобы присесть на ступеньку, когда мы возвращались с могилы, у нее подкашивались ноги. «Все нормально. Все нормально»,— повторяла она, хотя все видели, что ничего не нормально. Как могло быть все нормально, когда мы только что положили тебя в землю? 

Я отбросила все мысли, чтобы сконцентрироваться на своей миссии, и пошла дальше, пока вдруг не оказалась перед твоей могилой. Неожиданно. Бамс! — и я вдруг стою там и смотрю на квадратную темносерую плиту, на которой мы выгравировали огромного бочкоглаза. Мне тогда пришлось даже ругаться с папой: ему это казалось глупо и не к месту. Это оттого, что он-то не путешественник и не исследователь морей, каким был ты. Ну а что тут поделаешь, они всего лишь родители, да ведь? На твоей надгробной плите написано: 

Тим: путешественник, исследователь морских глубин, лучший в мире пловец, брат и сын. 

А внизу: дата твоего рождения и дата твоей смерти. И больше ничего. 

Я положила стремянку на землю и села на траву около твоей могилы, скрестив ноги. Что делать дальше, я не знала. В кино люди часто разговаривают с могилами, но у меня для этого маловато веры в спиритизм. Я перечитывала надпись снова и снова, хотя знала ее наизусть, потому что это я ее тогда и сформулировала. Надеюсь, тебе понравилось, как я придумала. Я считаю, надо просто и без прикрас говорить все так, как есть. Через некоторое время я заметила, что, видимо, бессознательно начала рвать руками траву вокруг могилы, и тут же остановилась. Ты бы меня пристыдил: «А как же муравьи?» — сказал бы ты. Или: «Ты живых существ убиваешь!» 

Я теребила рукой правый рукав футболки, ковыряла пальцем дыру на коленке джинсов, пытаясь конвертировать таким образом напряжение в кинетическую энергию, не в состоянии сидеть просто так. 

«Привет»,— тихо сказала я потом. 

Молчание в ответ оглушило, как пощечиной. Обычно ты ответил бы: «Привет-медвед!» Но сейчас это было невозможно — ведь ты лежал на глубине метр девяносто под землей, и тебя уже начинали пожирать беспозвоночные членистоногие. Потому что все закончилось. Потому что твой голос ушел из этого мира, забрав с собой все слова. Потому что все равно это уже было только твое тело, но не ты сам. Тот самый Ты — сформированный нейронными соединениями в головном мозге и оставшийся мне таким близким по сей день. 

Мне было так паршиво. 

Я злилась на своего терапевта, спрашивая себя, какой именно эффект все это должно было вызвать, кроме того, что мне стало еще хуже. Я не могла остановиться и все представляла себе, как твое тело грызут жуки и червяки, как твои глазные яблоки вытекают из глазниц, разжижаясь. Каким серым, наверное, стал язык, а живот уперся в крышку гроба, вздувшись от гниющих внутри органов. В моей голове раскручивался фильм ужасов, и я была не в состоянии остановить его. Одновременно мне почти хотелось смеяться, потому что я думала о том, что ты был бы в восторге. У меня в голове все перемешалось. 

И вдруг в этот момент я услышала голос. Сначала я подумала, мне показалось: наверное, просто ветер или голоса доносились с трассы. Но слишком уж далеко в глубине кладбища я находилась. 

«Черт подери!» — ругался кто-то. 

Я затаила дыхание. Fuck! А когда, собственно, начинают работать кладбищенские садовники? Я немного приподнялась, пытаясь хоть что-то увидеть поверх множества надгробий, закрывавших мне обзор. Ужасающе близко от меня, всего в нескольких метрах, мигал луч света и копошился какой-то человек. Черт, это что, могильщик? Кажется, в руках у него была лопата. А что, могилы сегодня не экскаваторами роют? Я по-пластунски медленно подползла, спряталась, присев на корточки за одним из надгробий, и стала наблюдать. Склонившаяся фигура — однозначно — держала в руках лопату, ковыряясь в земле. Но на профессиональную работу садовника это не было похоже. Скорее, как-то хаотично и уж точно нелегально. Я ползком вернулась назад к твоей могиле и решила уходить. Когда я подняла стремянку, она загремела, и я еще раз обернулась в сторону той фигуры. Фигура замерла. 

«Кто здесь?» — произнес хриплый голос. 

Я не ответила, пытаясь только умостить веревку стремянки на плече и быстрее бежать оттуда. Но оттого, что я так суетилась, я тут же споткнулась о невысокий надгробный камень сбоку от меня и растянулась во всю длину под грохот падающей лестницы. Твоя сестра опять блеснула элегантностью и изыском, это выглядело просто волшебно. 

«Черт возьми»,— на этот раз чертыхнулась я и схватилась за сильно ушибленную голень. Теперь мерцающий луч света приближался ко мне, и я увидела, что фигурой был мужчина, а свет исходил от маленького старинного керосинового фонаря «летучая мышь», о чем ты непременно сказал бы: «Как-то по-пиратски». Я в панике стала карабкаться назад: откуда я знаю, может быть, это какой-нибудь сумасшедший убийца, который здесь как раз зарывал труп? Но когда я увидела этого человека перед собой, мне стало ясно, что он по крайней мере не особо опасен. 

Это был пожилой мужчина, в его тонких седых прядях играл легкий летний ветерок. Он был немного похож на нашего дедулю «Тик-так» на старых фотографиях или на голубиного птенчика: у них на головке тоже вот такой спутанный пушок бывает. На мужчине были темные старомодные брюки, а поверх — рубашка в клеточку с короткими рукавами, цвет которой я не могла разобрать в желтоватом свете фонаря. Выше воротника на меня таращилось испуганное лицо, недоверчивое и одновременно рассерженное. Столько чувств на каких-то нескольких сантиметрах морщинистой кожи! Я подумала о своей собственной пустоте, завидуя такой полноте эмоций. 

— Что вы делаете в такое время здесь на кладбище? — проворчал старик в мою сторону. 

— Я к своему брату пришла. 

— Сейчас? Почему вы не приходите на могилу днем, как все нормальные люди? 

Между тем я уже присела и рассматривала в свете фонаря, насколько сильно я поранила ногу, то и дело поглядывая на мужчину с лопатой. На всякий случай. 

— Здрасьте приехали! Это что, я посреди ночи на кладбище в земле копаюсь? — парировала я.— Это вы что тут делаете? 

— А вот это вас вообще не касается,— пробурчал мужчина. 

— Труп, что ли, тут закапываете?
— Вы с ума сошли. Я что, похож на преступника?
— Не знаю. Но и на не-преступника вы не тянете: с лопатой, фонарем и всем этим ковырянием в земле,— не уступала я. 

Я поднялась и отряхнула одежду. Теперь мы стояли и рассматривали друг друга: два кладбищенских взломщика, застукавших друг друга на месте преступления. Вся эта ситуация напомнила мне один из твоих любимых анекдотов, который начинался словами «встречаются два охотника в лесу». И мне стало смешно, как бы абсурдно это сейчас ни звучало. 

— Теперь вы смеетесь. Может, вы все-таки сумасшедшая? Вы что, сатанистка или вроде того и исполняете здесь какие-то ритуалы? — поинтересовался старик, рассматривая меня, слегка прищурившись. 

— Я уже сказала, что я к брату пришла. Он здесь похоронен, — сказала я, показывая на могилу позади меня. 

Мужчина не сводил с меня глаз. 

— А что вы здесь делаете, вы мне все еще не сказали,— повторила я свою попытку. Мне тоже стало любопытно узнать, что мог раскапывать пожилой мужчина, лет так восьмидесяти, ночью на кладбище? Себя закапывать он точно не собирался, для этого он выглядел несколько здоровее, чем требовалось. 

— Я за подругой пришел.

Та-ак, ну это было уже слишком. Я пыталась сдержать смех, но у меня не очень получилось. В итоге все закончилось звуком, похожим на то, как из проколотой автошины выходит, шипя и булькая, воздух. 

— Вам это кажется забавным? — обиделся он. 

— Ну, вообще, да. Полагаю, ваша подруга умерла? Вы хотите украсть труп? 

— Что за глупости. Мне надо только урну выкопать. Я ей кое-что пообещал. У вашего поколения сейчас, может быть, все по-другому, но в наше время держали данное слово. 

— Хм... ладно...
Мы оба молчали.
— Что вы собираетесь делать с вашей подругой, когда заберете ее отсюда? 

—  Вас это не касается,— пробурчал он.

—  Это же...— начала было я, но не успела. Я что-то услышала и, судя по взгляду старика, он тоже.
— Это что, голоса были? — встревоженно прошептал
он.
— Кажется, да,— сказала я.
Мы оба прислушались. Ветер вновь доносил какие-то
звуки, похожие на обрывки голосов.
— Проклятье, это, наверное, садовники. Они, бывает, уже в три часа ночи начинают работать,— сказал старик.

— Тогда нам лучше уходить. Давайте, забирайте свою подругу — и домой! — предложила я и опять закинула на плечо веревку стремянки. 

— Я еще не докопался до нее. В восемьдесят три уже не так быстро копается, как в двадцать. 

— Да-а... Ну тогда, может, в другой раз?

— Думаете, как часто я в своем возрасте могу на кладбище по ночам лазить? — последовал сердитый ответ. 

Снова послышались звуки, похожие на голоса. 

— Хорошо. Но я вам сейчас тоже ничего умного не посоветую. Я тогда пойду, наверное,— сказала я. 

Мужчина отвернулся, подошел к своей лопате и продолжил возиться в земле. Сейчас мне хорошо была видна могила с захоронением урны. Лопата заходила в грунт не очень глубоко, и каждый раз, вонзив лопату в землю, он на мгновение замирал. Я стояла в нерешительности. Опять послышались голоса, старик чуть слышно чертыхнулся. Мне его стало как-то жаль. Я представления не имела, зачем ему понадобилось выкрасть урну, но, с другой стороны, я подумала: я бы тоже хотела, чтобы ты лежал в урне, которую я бы просто могла взять собой. Я подошла к старику ближе и посмотрела в вырытую яму. Он выкопал уже достаточно глубокую яму. 

— Еще сантиметров сорок или около того, и я ее достану! — кряхтел он. 

— Ну-ка, дайте-ка сюда,— сказала я, отставила лестницу в сторону и взяла лопату у него из рук. «Эх, была не была»,— подумала я и начала копать. Лопата, еще одна, еще раз. Мой новый знакомый, тяжело дыша, прислонился к одной из надгробных плит, вытирая пот со лба. Голоса слышались все ближе. Я посмотрела на надпись на надгробии. Похоже, выкапывала я тут женщину по имени Хельга. Вдруг лопата ударилась обо что-то твердое. 

— Это урна! — прошептал с волнением старик. Я опустилась на колени и принялась рыть землю руками. 

Я разгребала, разгребала и вырыла наконец небольшой металлический сосуд с декоративными узорами. Параллельно я слышала, как приближаются чужие голоса. 

— Да погасите вы фонарь,— прошипела я сквозь зубы, пытаясь высвободить из земли нижнюю часть урны. Старик подчинился моему приказу. Я тянула сосуд вверх, расшатывая его из стороны в сторону. Готово. Урна была у меня в руках. 

— Все! Уходим! — прошептала я и сунула урну старику. Тот пытался зажать лопату под мышкой, чтобы взять ее с собой.— Оставьте лопату здесь! 

— Вы с ума сошли? Это фирменная вещь. Знаете, сколько она стоит? 

— О-о, ну да! Если вы ее с собой возьмете, вас вычислят. Купите себе новую. А сейчас пойдемте наконец! 

Старик не сдавался, и дарить свою лопату этому миру он, похоже, не собирался. Я забрала ее у него и снова перекинула веревку с лесенкой через плечо. 

— Все. Пошли! 

— Да иду я, иду,— он поспешил вслед за мной. То место, где я перелезала через стену, чтобы попасть на кладбище, к счастью, находилось в другой стороне от голосов. 

—  Вас, кстати, как зовут? — спросила я.
—  Гельмут. А вас?
—  Паула. Очень приятно.
—  Ладно-ладно. Не будем преувеличивать. Как мило.

— А вы как на кладбище прошли? — спросила я опять. — Ну как? Через ворота.
— Что? 

— Ну, на боковом входе ворота обычно не запираются. Там можно пройти. 

— И это вы мне говорите только сейчас? Мы же просто могли выйти там! 

— Но вы же все схватили и побежали!
— Мы там сейчас еще пройдем?
— Если повезет. Там как раз сейчас садовники могут быть.
— Ладно. Тогда пойдем моим путем. Я сначала под

нимусь по лесенке и буду ждать вас наверху, на стене. Потом подниметесь вы, и я затащу стремянку наверх. На другой стороне сначала я спускаюсь, потом вы. Согласны? Сможете? 

— Да, должно получиться,— подтвердил Гельмут. 

Я установила стремянку, забралась на стену и подождала, пока он тоже поднялся. Потом я затащила стремянку наверх, опустила ее с другой стороны стены и спустилась, внизу прислонив лопату к стене. 

— Возьмите сначала Хельгу, прежде чем я вниз спускаться буду. Как бы мне ее не столкнуть невзначай, когда буду ногу перекидывать. 

— Э-э, ну ладно. Давайте ее сюда. 

А зачем просто, если можно сложно? Гельмут взял Хельгу, провел еще раз ладонью по крышке урны и вместо того, чтобы дать ее мне, приподнял крышку. 

— Что вы там делаете? — начала я. Сейчас определенно было не время для этого, что бы он там ни делал. 

— Я только быстренько посмотрю, действительно ли Хельга там,— ответил он и вытащил из кармана брюк отвертку. Он что, боялся, что Хельгу до него уже кто-то украл? Изнутри он вытащил еще одну урну, поменьше — так это, по крайней мере, выглядело — и начал возиться с крышкой. С этого момента все пошло не так. Под его кряхтенье и стоны маленькая металлическая крышка откупорилась и отлетела. Гельмут был ошарашен, с какой стремительностью это произошло. Маленькая урна, или капсула, или как уж там она называлась, выскользнула у него из рук, опрокинулась, ударилась о мою голову и с грохотом упала на землю. Старик еще попытался ее поймать, его вытянутые руки застыли в воздухе, лицо выражало безмолвный крик — а я с ног до головы была обсыпана Хельгой. Я потрогала то место на голове, куда ударилась урна,— наверное, шишка будет. Потом я протерла глаза, пытаясь убрать пепел. 

— Подождите! Не надо! — Гельмут поспешно спустился вниз и поднял капсулу с остатками пепла. 

— Не двигайтесь,— остановил он меня, осторожно опустился на колени и ладонями стал собирать рассыпанный по земле пепел, насколько это было возможно. Я стояла, не двигаясь, и думала о том, что на меня только что, так сказать, высыпали труп. Ну или что-то типа того. Кряхтя, Гельмут встал и осторожно начал стряхивать пепел с моей одежды, собирая его в ладонь. Не задумываясь, он рукой проводил мне по лицу, выковыривая пепел даже из уголков моих глаз. Целая вечность прошла, пока он сказал «так», и мне можно было открыть глаза. 

Я уже хотела было отряхнуть свою одежду, как он схватил мою руку и у него из груди вырвалось как заклинание: 

— Нет!
— Эм-м, но мне же надо почиститься. 

— Но это же Хельга. 

— Да. Хм... Но я же не могу теперь вечно ходить, посыпанная Хельгой. 

— Да. Я знаю. Знаю. 

В нерешительности он переминался с ноги на ногу. 

— Можете сейчас со мной ко мне домой пойти? — это прозвучало как приказ, его голос снова обрел уверенность. 

— Что? Вы с ума сошли? 

— Тогда можно будет Хельгу еще немножко с вас смыть. То, что смоется, я высушу. И вы чистая будете. Я не извращенец и не убийца.— Последние слова он, похоже, старался произнести как можно дружелюбнее, и его лицо скривилось в попытке приветливой улыбки, но это больше походило на зубную боль. 

— Именно это и сказал бы извращенец-убийца. Вам не кажется? 

Он смотрел на меня так, будто его сейчас вырвет. Потом он выдавил из себя: «Я прошу вас», и казалось, что эти слова его сейчас задушат. Он стоял передо мной: тонкие волосы развевались на ветру, в сухоньких руках останки его подруги (или кем уж там ему приходилась Хельга), сзади у стены фирменная лопата «ВольфГартен». Он выглядел недовольным и несчастным одновременно. Было уже, наверное, часа три ночи. А первая электричка в мою сторону отправлялась в семь. Мне хотелось пить, мне надо было в туалет, и дел у меня в настоящий момент тоже особо не было. Из-за депрессии я не склонна была преувеличивать ценность своей жизни, поэтому я сказала: 

— Да ну и ладно. Пошли.