Власть женщин: что такое матриархат и существовал ли он на самом деле

Матриархат как пережиток прошлого

«С хромыми секс лучше», — по легенде, примерно так ответила царица амазонок Антианира правителю скифов, который предлагал ей и ее соплеменницам выбирать интимных партнеров из числа его воинов. Легенда описывала амазонок как жестокое племя, в котором мужчин в детстве калечили и держали в качестве прислуги. Упоминания об амазонках можно встретить во множестве античных источников, от Гомера до Страбона. В начале XVIII века о них вспомнил миссионер-иезуит Жозеф-Франсуа Лафито, когда, проповедуя среди канадских ирокезов, обратил внимание на «превосходство» тамошних женщин над мужчинами. Эту особенность он обнаружил также у других индейцев и описал в книге «Нравы диких племен Америки в сравнении с нравами первобытной эпохи», где для обозначения власти женщин использовал термин «гинекократия». В 1775 году другой автор, Джеймс Адэр, с нескрываемой неприязнью писал в книге «История американских индейцев» о чероки, живущих «под властью юбок». 

Спустя почти сто лет швейцарский профессор римского права Иоганн-Якоб Бахофен, сопоставив данные из античных источников и более поздних антропологических трудов, создал теорию об этапах социального развития. Согласно Бахофену, выглядело оно так:

• этап гетеризма, когда в обществе царят промискуитет и насилие, нет ни института брака, ни частной собственности;
• переходный период, когда женщины яростно защищаются от посягательств мужчин;
• деметрическая гинекократия, в которой царит культ материнства, полигиния (многомужество) и матрилинейность (ведение происхождения и наследование по материнской линии);
• с утверждением моногамии, которая позволяет устанавливать отцовство и тем самым повышает статус мужчин, наступает патриархат, — по мнению Бахофена, вершина социального развития.

Современник Бахофена антрополог Льюис Генри Морган, изучая традиции обозначения родства у индейцев, разработал похожую теорию происхождения моногамной семьи от промискуитета. А затем развил ее в теорию культурной эволюции, которую в 1877 году изложил в книге «Древнее общество, или Исследования путей развития человечества от дикости через варварство к цивилизации». Экономическую базу под эту теорию подвел в 1884 году Фридрих Энгельс: в работе «Происхождении семьи, частной собственности и государства» он описал победу патриархальной частной собственности над матриархальной общинной. Так к концу XIX века сложилось представление о матриархате как о необходимом этапе развития общества. Одни, как Адэр, описывали его с пренебрежением, другие, как Бахофен, поэтизировали, но все ученые мужи сходились в одном: это нечто несовершенное, варварское, противоположное цивилизации, а иногда и откровенно жестокое, как в легенде об Антианире. 

Проблема была в том, что все это — теоретические построения, основанные на древних мифах и теории пережитков. Как пишет в статье для Оксфордского словаря историк Саймон Пембрук, и термин «гинекократия», и легенды о диковинных племенах у античных авторов не столько описывали реальное общественное устройство древности, когда главенствовали женщины, сколько являлись проекцией различных страхов — утраты мужчиной своего статуса, встречи с неизвестным и чужеродным. Что касается теории пережитков, считавшей, что по «устаревшим» элементам культуры можно реконструировать прошлое, то сама идея постепенной эволюции различных обществ в соответствии с неким универсальным законом в XX веке была опровергнута результатами полевых антропологических исследований.

Матриархат как экзотический обычай 

Амазонки были легендой (некоторые даже предполагают, что их прообразом стали безбородые монголоидные кочевники), но авторы, писавшие о матриархате, указывали и на реально существовавшие племена, в которых положение женщины отличалось от принятого в патриархальных обществах. 

Например, в статье «Матриархальная семейная система» (1896) антрополога Эдуарда Бернетта Тайлора, где впервые было использовано само слово «матриархат», упоминается племя минангкабау. Его представители и сейчас живут в горных районах острова Суматра. Имущество они наследуют по женской линии, дети берут фамилию матери (матрилинейность), а после свадьбы муж переезжает в дом жены (матрилокальность). Похожие традиции существуют в племени кхаси, которое проживает в индийском штате Мегхалая и на территории Бангладеш. Женщины здесь становятся главами семей, а мужчины борются за равноправие и жалуются на дискриминацию даже на уровне языка: «Слово «дерево» в нашем языке мужского рода, а «древесина» — женского: как только что-то становится полезным, грамматический род слова меняется».

Наконец, в некоторых обществах распространено многомужество, или полиандрия: у живущих в Индии племен тода и кота, у нигерийского племени иригве, в Тибете, Непале и Бутане. Одна из причин полиандрии — тяжелые условия труда, потребность в большом числе мужских рук. Другая — нежелание делить сельскохозяйственные угодья между наследниками: если женить всех братьев на одной женщине, все они окажутся в одной семье, которая и продолжит владеть наделом земли. Примечательно, что в этом случае наследование происходит по мужской линии. В некоторых случаях, как у кóта, многомужество и вовсе подразумевает, что девери могут свободно вступать в сексуальные отношения с невесткой. Все это совсем не похоже на «власть женщин» и вряд ли может считаться признаком матриархата.

Сам Эдуард Тайлор, вводя термин «матриархат» для матрилинейных обществ, предупреждал своих читателей, что ни о какой власти женщин в них речи не идет. Например, у уже упоминавшегося племени кхаси ни одно решение в семье не принимается без участия кни — дяди по матери. В сельских советах женщин и вовсе почти нет — политическая власть сосредоточена в руках мужчин.

Примером ситуации, когда женщина получает полную власть над сообществом, можно назвать албанских бурнеша, или клятвенных девственниц. На фотографиях они даже выглядят как мужчины — у них короткие стрижки, они одеты в мужскую одежду, не стесняются сидеть раздвинув ноги, курят. Этой традиции почти пять веков, и она восходит к временам, когда из-за войн или болезней клан мог остаться без мужчин — тогда обязанности главы брала на себя одна из женщин. Дав обет безбрачия и став бурнеша, она освобождалась от традиционно женских домашних обязанностей, получала право общаться с другими мужчинами на равных, управлять семейными финансами, носить оружие. Однако бурнеша не была свободна в том, что касалось сексуальности, — чтобы сохранить свой статус, она должна была отказаться от замужества и рождения детей.

Теперь этот обычай постепенно умирает: отсутствие главы-мужчины больше не является для семьи клеймом и угрозой, а женщине, чтобы реализовать свои амбиции, не обязательно отказываться от личной жизни. «Тогда, [60 лет назад] было лучше быть мужчиной, потому что раньше женщина и животное считались одним и тем же, — объясняла в интервью The New York Times бурнеша Паше Кеци. — Теперь албанские женщины имеют равные права с мужчинами и даже более влиятельны. Я думаю, что сегодня веселее быть женщиной».

Матриархат как вторая смена

Но, может быть, возможность управлять домашним хозяйством — уже достаточная привилегия? Как семья живет, чем питается, как одевается, в какую школу и кружки ходят дети, куда поехать в отпуск и где достать деньги на поездку — ежедневный поиск ответов на эти вопросы, лежащий на плечах женщин, нередко называют бытовым матриархатом. 

Исследовательницы Светлана Адоньева и Лора Олсон в книге «Традиция, трансгрессия, компромисс. Миры русской деревенской женщины» показывают, как к 1950-м эта «власть» над рутиной оказалась в руках советских женщин. Мужчины уезжали из села — служить в армии, учиться и т. д. Одновременно с 1930-х годов шла пропаганда материнства. В результате «сферы деятельности деревенских мужчин и женщин оказались разведенными еще сильнее, чем это было традиционно». К большухам (старшим женщинам) перешли многие обязанности большаков (отцов семейств): социализация детей, управление семейным бюджетом. Изменились отношения женатого сына с матерью: если ранее оба они подчинялись отцу-большаку, то теперь сын подчинялся матери как хозяйке дома. «Советский мужчина продолжал вести себя как парень до конца своих дней, тогда как советская женщина, как только она становилась матерью, немедленно превращалась в большуху, — объясняют исследовательницы. — Фактически доминирующим стереотипом советского мужчины был «большой ребенок»: неорганизованный, несамостоятельный, зависимый, уязвимый, требующий, чтобы о нем заботились». Роль того, кто заботится, отводилась женщине.

«Давайте смотреть на индикаторы. У кого в стране зарплаты больше — у мужчин или у женщин? Кого больше во власти? Структурного матриархата нет», — говорит социолог Анна Темкина. Она объясняет, что под матриархатом в семье часто понимают власть женщин в приватной сфере — сексуальности, родительстве, — но это не признак высокого положения в обществе, а часть патриархальной сделки: немного самостоятельности в частной области в обмен на системную дискриминацию.

В 1990-е годы в малых городах и селах возродилось отходничество — сезонная трудовая миграция. Во многих регионах в отход начали уходить и женщины, но все же чаще всего они остаются «на хозяйстве». И хотя в 2020 году число отходников оценивалось в 3 млн человек — 3,6% от всего трудоспособного населения страны и 7% от количества трудоспособных мужчин, — кое-где это явление создало уникальную ситуацию, когда в отсутствие мужчин вся местная власть, в том числе политическая, фактически находится в руках женщин. Как, например, в городе Южа Ивановской области, где в 2017 году женщины руководили крупнейшими заводами, аптеками, таксопарками и гостиницами и занимали 40 из 50 постов в местной администрации. Признаваясь при этом, что не очень-то и хотели взваливать на себя такой груз.

По данным журнала «Утопия» (внесен в реестр иноагентов), среднее число женщин в госструктурах в стране — 20,5%. В исполнительной власти их 25,8%, в законодательной — 16,8%. В правительстве женщины составляют 9%, в Совете Федерации — 23%, в Госдуме — 16%. Социологи Ольга Исупова и Валерия Уткина указывают на причины такого дисбаланса: «Несмотря на формальную возможность занимать управленческие должности, продвижение женщин по карьерной лестнице госслужбы затруднено, поскольку они вынуждены приспосабливаться к существующим предрассудкам. <...> Сегодня гендерный контракт «работающая мать» остается базовым в российском обществе, и женщины воспринимают себя как обязанных сочетать домашние обязанности и работу. В результате женщины на госслужбе вынуждены искать баланс между «женскими» и «мужскими» качествами, так как последние повышают их статус и ценность как работника, а первые «делают» их женщинами». О том, что на практике представляет собой такой «матриархат», красноречиво свидетельствует случай, произошедший в декабре 2016 года на пленарном заседании Госдумы, которое затянулось до 20:00. Тогда депутат от КПРФ Тамара Плетнева пожаловалась на переработку, отметив, что при таком графике она не успеет справиться со своими домашними обязанностями: «Мы — женщины, нам надо прийти домой и еще мужей покормить, а вас жены там дома покормят». 

Матриархат как культ

«Когда-то многие культуры этого мира были частью гинократической эпохи. Отцовство еще не было открыто, и считалось... что женщины приносят плоды, подобно деревьям. Роды были чем-то загадочным. [Способность производить потомство] была жизненно важной и вызывала зависть. Женщинам поклонялись, считали их более совершенными... Мужчины были на периферии — взаимозаменяемой группой работников и почитателей женского центра, источника жизни» — так о матриархате рассказывала в своей лекции в 1972 году феминистка Глория Стайнем.

К этому времени старая теория Бахофена обрела новое, юнгианское прочтение. В 1955-м вышла книга психоаналитика Эриха Ноймана «Великая мать: анализ архетипа», в которой он прослеживал генеалогию и символику богинь в мировой культуре, а матриархатом называл первый этап психологического развития человечества. В 1960–1970-е годы появилось немало работ (разной степени научности), авторы которых пытались реконструировать древнейшие религиозные верования и неизменно обнаруживали в них поклонение женскому божеству — архетипической фигуре матери. 

Совпав по времени со второй волной феминизма, эти искания сами обрели форму культа. «[Его] пик пришелся на 1980-е, но он процветает и сегодня, — писала в 2006 году историк Камилла Палья. — Богиня привлекала людей с разной глубиной веры. В некоторых случаях она является метафорой — символом «внутренней богини», освобожденного женского духа. <...> В других ей буквально поклоняются — в культе ведьм или друидизме, которые стали языческой заменой мейнстримному иудеохристианству с его осуждающим патриархатом, антисексуальной и антиприродной ориентацией. Одна либеральная теологическая ветвь феминизма даже пыталась реформировать христианство, внедрив в него женские парадигмы (превратив «Отца нашего» в «Мать нашу»)».   

Тогда же, в 1974–1991 годах, вышла трилогия Марии Гимбутас «Богини и боги Старой Европы», «Язык Богини» и «Цивилизация Богини». Гимбутас — историк и культуролог, авторитетнейший специалист по Европе бронзового века, автор курганной теории, которая считается наиболее обоснованной гипотезой происхождения протоиндоевропейцев. В поздних работах она утверждала, что в мирном и равноправном первобытном обществе Старой Европы царил матриархат, который протоиндоевропейцы уничтожили. Несмотря на то что Гимбутас пыталась опираться на лингвистические и археологические данные (например, находки верхнепалеолитических «Венер» — фигурок с ярко выраженными женскими половыми признаками), в академическом сообществе эта идея поддержки не нашла, зато привлекла интерес неоязычников и фем-теологов.

Критикуя культ матриархата, феминистка и религиовед Синтия Эллер предупреждает, что распространение теории, не имеющей достаточной доказательной базы, компрометирует и ее сторонников, которые выглядят слишком легковерными, и само феминистское движение. Вместо того чтобы дать женщинам свободу в конструировании новых разнообразных идентичностей, матриархальный культ стрижет всех под одну гребенку — подгоняет под архетип. А кроме того, противоречит современной гендерной теории, определяя женщину исключительно через способность производить потомство.

Главная проблема матриархата — непонятно, что именно означает этот термин. «Матриархат» — это и брачные обычаи, и культ плодородия, и гипотетическое порабощение мужчин женщинами. Некоторые исследователи и философы — Риан Айслер, Хайде Геттнер-Абендрот и другие — пытаются переопределить этот термин, освободив его от мужского и колониального взгляда (вспомним резкие суждения Джеймса Адэра об индейцах): современный «матриархат» — это гендерно-эгалитарное общество, ориентированное на консенсус и экономику дара. Что же до некой эпохи в истории человечества, «когда женщины мужчинами командовали», то современными научными данными эта теория не подтверждается.