Чулпан Хаматова — Forbes: «Эффективность фонда не означает потерю человечности»

Чулпан Хаматова — актриса театра «Современник», соучредительница благотворительного фонда «Подари жизнь». Новый проект фонда — пансионат для детей, проходящих лечение в Национальном медицинском исследовательском центре детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева. По данным фонда, в 2020 году расходы на строительство пансионата на территории поселка Переделкино составили около 2,3 млн рублей, однако проект финансируется не за счет текущих пожертвований, а силами отдельных крупных благотворителей. О том, как привлекать и серьезные суммы, и небольшие, но регулярные пожертвования, как говорить о благотворительности с теми, кто в нее не верит, и с теми, кто готов ее менять, и почему директор фонда должен быть не чувствительным, а эффективным, с Чулпан Хаматовой поговорила главный редактор Forbes Woman Юлия Варшавская. Речь зашла и о театре —  9, 10 и 11 декабря в Театре Наций состоятся премьерные показы спектакля Робера Лепажа «Мастер и Маргарита», в котором Чулпан Хаматова играет главную роль. 

Полную версию интервью можно посмотреть на канале Forbes Russia в YouTube.

О фонде «Подари жизнь» 

Фонд пророс корнями во всю мою жизнь, во всю мою судьбу, это нерв в моей жизни. Мне так интересно там быть, так нравится все, что там происходит, нравится наша команда. Это очень большая редкость, когда люди двигаются в одном направлении, а те, кто не двигается вместе со всеми, тихо, без обид, без скандалов уходят в другие фонды. Мне кажется, вся молодая энергия, которая есть на сегодняшний день, заряжена в благотворительности. Потому что там технологии, там новые инструментарии, новое мышление… Я получаю от этого столько же удовольствия, сколько от профессии, может быть, даже побольше.

15 лет назад словосочетание «благотворительный фонд» было чем-то отвратительным. Благотворительность была связана с отмыванием денег. Первые два года мы с Диной Корзун (соосновательница «Подари жизнь». — Forbes Woman) говорили: «Только не подумайте, что мы фонд, мы просто собираем деньги на вот этот этот аппарат по облучению крови, на вот эти конкретные инфузоматы». Журналисты в интервью не хотели говорить про благотворительность, про больных детей. На первом благотворительном концерте не было ни одного телеканала.

Но однажды я познакомилась с Галиной Анатольевной Новичковой и ее командой врачей. Это были невероятные молодые, красивые, благородные люди, которые не требовали у родителей взятки за лечение, как это было тогда принято, а сами собирали деньги для родителей на лечение их детей. И у меня перевернулось сознание. Я поняла, что если в этой стране есть такие люди, я не могу пройти мимо. Я спросила, чем могу помочь, — я уже была популярной артисткой, и так началась наша взаимная страстная и нежная любовь. А около этих врачей уже была волонтерская группа «Доноры детям», которая занималась сбором крови. Все это стало сращиваться и в какой-то момент был организован фонд. Первое, что я сказала, — что этот фонд должен быть прозрачный, абсолютно открытый. На любой вопрос, который есть у общества, должен быть аргументированный ответ.

За все время работы фонда у нас не было ни одной дороги, которую бы мы прошли с песней, с гармошкой, без проблем. Но мы не хотим подстраиваться под те условия, которые диктует сегодняшний день. Мы хотим создавать свои условия.

О системной благотворительности

У меня был гениальный учитель математики Александр Николаевич Васильев, который системность и вариативность решения проблем незаметным образом вмонтировал в мой мозг навсегда. В какой-то момент я поняла, что моего личного ресурса для работы в фонде не хватает. Мы имеем дело с чужим доверием, а, значит, должны быть мегаэффективными. Мы не можем просто взять 10 рублей и на них сделать какую-то одну вещь. Мы должны их максимально сэкономить и потратить так эффективно, чтобы, обращаясь к благотворителю еще раз, сказать: «Помните, мы просили у вас 10 рублей? Мы за эти 10 рублей сделали сразу на 15». 

Я пришла к Рубену Варданяну: «Я больше не буду просить у тебя денег на лекарства, но найди мне, пожалуйста, человека, который выстроит мою работу. И оплати его, пожалуйста, на первое время». Рубен на себя все это взял, а потом уже фонд так встал на ноги, что зарплата директора вошла внутрь нашего сектора уже абсолютно органично.

Новый директор фонда Григорий Мазманянц обучался в Америке и знал, как должен быть устроен третий сектор. Его сразу прокляли, сказали: «Как же так, мы тут занимаемся святыми делами, а из нас хотят сделать «Макдоналдс» — а где трепет, где нежность?» Но Гриша решил строить системную благотворительность, и люди очень быстро поняли, что это намного эффективнее. Я ни в коем случае не умаляю заслуг нашего первого директора и вдохновителя Гали Чаликовой — это человек, который зажег спичку и поднес ее к будущему костру. Но Гриша наладил систему, и она работает сама по себе как часы. 

Людям кажется, что как только начать оперировать понятием эффективности, будет потеряна человечность. На самом деле это не так. Необязательно директору фонда каждый день ходить в больницу и знать всех детей в лицо. Директор фонда должен так настроить работу, чтобы к каждому ребенку пришел волонтер, каждый ребенок не был брошен, у каждого ребенка было лекарство, к каждому родителю, когда понадобится психологическая помощь, пришел психолог. 

Это и вопрос [психологической] сохранности. И другое какое-то чувство радости, когда ты понимаешь, что за 15 лет работы фонда «Подари жизнь» помощь получили более 70 000 детей. Это 70 зрительных залов театра «Современник». 

Конечно, я очень люблю детей, к которым ходила в больницу, мы до сих пор поддерживаем отношения. Когда я приезжаю в какие-то города, они приходят ко мне на спектакли, это уже родственные связи. Некоторые из родителей, потерявших детей, стали моими друзьями. Это важная составляющая жизни. Но в системной работе, видимо из-за склада моего мозга, я вижу больше смысла.

О пансионате «Измалково» 

Все, что делает фонд «Подари жизнь», он делает по просьбе врачей. Мы ни в какие авантюры самостоятельно не влезаем, потому что имеем дело с чужим доверием. Врачи клиники имени Дмитрия Рогачева понимали, что для того, чтобы принимать как можно больше детей, нужно дополнительное место, пансионат, где дети будут жить, пока лечатся. То есть ребенок приезжает [в Москву] на несколько месяцев, а иногда на несколько лет, проходит лечение, и ему необязательно все это время находиться в больнице, он может лечиться стационарно. Но принципиально жить рядом, чтобы приезжать на процедуры — кому-то несколько раз в неделю, кому-то каждый день. Дети у нас со всей страны, для того чтобы они где-то жили, нужно пространство. Когда мы начинали, это была катастрофа — иногородние родители с детьми ночевали на вокзалах, потому что у них не было возможности снять жилье в Москве. На сегодняшний день фонд решает эту проблему тем, что арендует квартиры. Сейчас в каждой живет сразу по несколько семей, и это не очень удобно. Поэтому нужен пансионат. И фонд сказал: «Будет сделано».

Мы вместе с городскими властями искали, где этот пансионат может быть. И кто-то из друзей нам шепнул, что есть такое место. Мы сюда приехали, посмотрели — все красивое, нам понравилось. Смысл был в том, чтобы дети, которые провели несколько недель или месяцев в больнице, вдруг попали в совершенно противоположную атмосферу — в атмосферу уюта и тепла. Мы понимали, что это должно быть похоже на дачи. Переделкинские дачи. 

Город сказал: «Это большая работа, вы уверены в своих силах?» Мы сказали: «Да». Вообще, конечно, радость работы в благотворительном фонде «Подари жизнь» в том, что ты внутри сообщества мечтателей. Наши врачи когда-то мечтали, чтобы в России появился самый современный технологичный центр лечения рака. Все вокруг крутили пальцем у виска, а они продолжали мечтать. И благодаря тому, что они верили в эту мечту и приложили огромное количество усилий, в России появилась клиника имени Дмитрия Рогачева. Мы были рядом, смотрели на них, помогали чем могли, учились. Когда видишь главврача Галину Анатольевну Новичкову, — а она врач от бога, таких, как она, единицы, — которая в сапогах и каске идет по стройке и дает указания рабочим… В общем, я тогда поняла, что когда человек верит и мечтает, он может все. 

Но когда мы все спланировали, вдруг выяснилось, что реконструкция пансионата будет не такая, как мы предполагали. Надо каждый домик по бревнышку разобрать и каждое бревнышко отвезти на экспертизу. Это сразу очень сильно повысило стоимость проекта. Тогда-то мы и поняли, что это авантюра. Поняли, что мы это сделать не можем — очень сложно объяснить благотворителю, почему он должен отдавать свои деньги на реставрацию памятника. Мы решили заморозить проект, пока не найдется какое-нибудь волшебное решение. И в этот самый момент раздается звонок от Романа Аркадьевича Абрамовича, который спрашивает, что мы тут собираемся делать.

Выяснилось, что все это пространство входит в его невероятную программу по восстановлению Переделкино. Он спрашивает: «Будете ли вы открыты?» Мы сказали, что да, что у нас не будет чугунных заборов, что это будет место прогулки для всех желающих, включая наших детей. Потому что, мне кажется, для общества это тоже прекрасно — такое вот пересечение, инклюзия, когда наши дети гуляют среди здоровых детей. И Роман Аркадьевич сказал: «Прекрасно. Давайте я вам помогу. Сколько вам нужно денег?» На что я нагло сказала: «Можно вы и оплатите сами, и сделаете сами?»

О пожертвованиях и благотворителях

17 лет назад мы собирали списки богатых людей, я их обзванивала и говорила: «Здравствуйте, я артистка такая-то, хочу с вами поужинать». Однажды у меня был свободный вечер, и я восемь или девять таких ужинов запланировала подряд. Нам нужно было купить очистительный аппарат размером с самолет и поставить на крышу больницы, чтобы в отделении был чистый воздух. И я бегала из «Пушкина» в «Аист», из «Аиста» в «Палаццо Дукале», из «Палаццо Дукале» опять в «Пушкинъ». Все разговоры при этом были вилами по воде: «Так вы поможете?» — «Ну, надо подумать» Когда я в пятый раз заходила в «Палаццо Дукале» с очередным состоятельным мужчиной, вахтер, который открыл дверь, просто опустил глаза. И вот мы сели, я в пятый раз открыла меню и поняла, что больше не могу. Полпервого ночи, я детей своих не вижу, у меня ничего не получается, никто денег на этот ремонт не дает. Я просто упала в пустую тарелку и заплакала. Тот человек очень испугался, я сказала: «Я сейчас приду в себя, но можно вы не будете меня кормить, а просто дадите денег» — и все объяснила. И этот человек стал ближайшим другом, который как тогда начал помогать, так и помогает до сих пор.

Когда мы решили сделать работу фонда системной, мы учились у американского фонда ALSAC (Американская ливано-сирийская ассоциация благотворительных организаций занимается фандрайзингом для Детской исследовательской больницы Св. Иуды в Мемфисе, штат Теннесси. — Forbes Woman): он зарабатывает $2 млн в день и двигает всю медицину. При этом средний взнос — $5. Ты эту сумму не ощущаешь, но помогаешь делать невероятные преобразования. В России огромное количество людей пребывают в уверенности, что фонд «Подари жизнь» прикормлен государством (что неправда: в фонде нет ни копейки государственных денег) или что артистка Хаматова получает откаты и проценты. Когда я слышу эти сказки, я понимаю, что убедить тех, кто в них верит, ежемесячно донатить в фонд «Подари жизнь» нереально. 

У нас в стране огромный процент населения вообще не охвачен системной благотворительностью. Люди могут подать в храме, перевести денег на счет какого-нибудь ребенка в интернете (не разбираясь, какая ему нужна помощь, нужна ли она вообще, существует ли этот ребенок). Они действуют эмоционально, но не встроены в систему благотворительной помощи. 

В этом вызов для нашего фонда. Например, как сделать эту помощь незаметной, чтобы человек делал какие-то привычные для него дела и одновременно помогал? Выпил чашку кофе, а какой-то процент от ее стоимости пошел на благотворительность. Мне, например, нужна такая возможность. Я ненавижу, когда у меня пытаются вызвать жалость. Я работаю в благотворительности, я неравнодушный человек, но когда мне давят на жалость, у меня просто шторы закрываются. Я не люблю испытывать чувство вины. Хотелось бы, чтобы благотворительность не просто стала нормой, но и была чем-то, что приносит радость и удовольствие.

Необязательно помогать деньгами. Можно в соцсетях распространять информацию — это тоже помощь в какой-то степени. С детьми своими говорить. Позиция «пусть это решает дядя Петя или Чулпан Хаматова» мне кажется огрызком советского общества, когда никто ни за что не отвечал. Время изменилось, надо брать ответственность на себя. Что будет, если беда случится в вашей семье? Благодаря тому, что есть неравнодушные, небезразличные люди, которые говорят: «Окей, я беру на себя эту ответственность», вы не останетесь с бедой один на один, вам сразу протянут руку.

Несколько лет назад мы поняли, что аудитория должна быть сегментирована. Нельзя говорить одинаково со зрителем канала «НТВ» и с человеком, который не смотрит телевизор. Это тоже задача благотворительных фондов — опросы, исследования. Например, отдельная тема — молодежь. Нам даже не надо, чтобы они сейчас донатили — нам нужно втащить их в эту систему, чтобы им было интересно. Чтобы они привносили свое видение, понимая, что деньги ничего не решают, если нет налаженной работы. Нам нужны их горящие глаза, их азарт, их любовь к жизни. И такие ребята приходят, говорят: «Так, давайте пробовать вот это». Не все их проекты работают, но это и нормально, это путь первопроходцев, которые идут вслепую. 

[Благотворители] все разные. Помогать фонду «Подари жизнь» никто никогда никого не заставлял, это всегда личное решение. Среди тех, с кем я общаюсь, есть люди, которые вдруг поняли, что тем капиталом, который у них есть, можно менять мир в лучшую сторону. Каждый проходит к этому какой-то свой путь.

Об актерской профессии и роли булгаковской Маргариты

Я была влюблена в математику, мой школьный учитель преподавал и в Казанском финансово-экономическом институте, и я просто за ним туда пошла. Ну и родители были счастливы, потому профессия экономиста тогда была самой модной. Но я понимала, что у меня есть мечта, и я к реализации этой мечты не приложила никаких усилий, не сделала ни шага, а это, наверное, неправильно, надо какой-то шаг сделать. Я думала, что я его сделаю, мне скажут: «До свидания, быть актрисой — это не про вас», и я спокойно вернусь в свой финансовый институт. А они по-другому сказали. Все.

В выборе ролей я всегда свободна. Какого-то постоянного образа у меня нет. Я могу мутировать в сторону роли, которую в данный момент готовлю — тогда видно, что есть какой-то налет не мой. Но потом приходит новая роль, появляется новый налет. 

Образ святой вызывает у меня рвотный рефлекс. Я живой человек, у меня столько недостатков, я столько ошибок сделала. И я этим прекрасна, потому что это путь, который я прохожу. 

Маргарита у каждого своя. Один так прочитал книгу, другой по-другому. При пристальном прочтении это оказался очень глубокий и очень страшный роман. И дело не только в том, что там есть нечистая сила, самое страшное там в деталях. В истории о том, как была искалечена одна судьба, много боли и много, к сожалению, пересечений с сегодняшним днем. 

Мы сейчас с вами говорим: «святость, добро», полощем эти слова, а может ли быть свет без тени, тень без света? Как это переплетено? Именно это интересно в Маргарите. С одной стороны, она милосердный человек, она на балу Сатаны просит не за Мастера, а за Фриду, потому что обещала. С другой стороны, она продает душу дьяволу. Но можно ли вообще про человека сказать, хороший он или плохой? Или, может, мы уже от этих оценок откажемся и будем оценивать поступки, а людей — просто принимать?

Партнер выпуска: Volvo

Подробнее об автомобиле XC90 Recharge: https://www.volvocars.com/ru/v/cars/xc90-hybri