Жесткий переговорщик без стереотипов: как Наталья Водянова стала венчурным инвестором
История Натальи Водяновой (как говорится, «русской Золушки») была пересказана тысячи раз во всех мировых медиа: продавала фрукты на рынке в Нижнем — попала в местное модельное агентство — оказалась в Париже. Дальше годы тяжелой работы и большого успеха, статус главной русскоязычной супермодели мира, пятеро детей, брак с наследником LVMH Антуаном Арно. А главное, почти два десятилетия масштабной благотворительной деятельности, вдохновленной личной историей: младшая сестра Натальи Оксана родилась с расстройством аутистического спектра и ДЦП.
Но, как известно, новые времена рождают новые сказки — героини ХХI века открывают свое дело, ломают стереотипы и занимаются венчурными инвестициями. Уже несколько лет Наталья Водянова вместе со своим партнером Тимоном Афинским — инвестор социально значимых стартапов. Она не просто вкладывает средства в проекты, но активно участвует в их развитии. Среди них такие успешные на мировом рынке приложения, как Flo, PicsArt, Loóna, Prisma, Wannaby, Re-Face, e-gree. Еще есть проекты, где Наталья и Тимон стали сооснователями: сервис для поиска, общения и времяпровождения людей с общими интересами в реальной жизни Locals.org (вместе с основателями MSQRD Евгением Невгенем и Сергеем Гончаром) и производство экологичных масок Masuku.
Чтобы сделать это интервью и снять обложку октябрьского номера Forbes Woman, мы встретились с Натальей в ее родном Нижнем Новгороде — в день празднования 800-летия города, для которого Водянова сделала за последние 17 лет действительно много. По крайней мере за развитие инклюзивного общества точно ответственны специалисты местного Центра фонда «Обнаженные сердца», который Наталья создала еще в 2004 году. В октябре 2021 года центру исполняется 10 лет.
В большом интервью Forbes Woman Наталья рассказала, как VC вошел в ее жизнь и по каким принципам они с партнером выбирают проекты для инвестирования, как отношение к особенным детям определяет состояние общества и почему у нее нет стереотипных представлений о мире, женщинах и самой себе.
— Наталья, в последние несколько лет рядом с вашим именем все чаще стоят не только титулы «супермодель» и «благотворитель», но «инвестор» и «социальный предприниматель». Как вы относитесь к этой трансформации? Насколько для вас это важно?
— Знаете, я долго работала над самой главной трансформацией — чтобы перестали писать «модель», а писали «благотворитель». Не потому, что мне важны титулы, а потому, что мне важно при каждой возможности говорить о своей миссии. И вот за это мне нужно было посражаться (Тимон, кстати, участвовал в этом сражении, с тех пор мы и знаем друг друга). Когда ты публичный человек, у тебя есть возможность сделать что-то хорошее. Плохое тоже, но это не наша история.
Моя главная цель в жизни — не навредить. Мы можем много сделать хорошего в жизни, и это классно. Нo если мы будем ставить своей целью хотя бы не навредить, это уже отлично
И в моей трансформации в инвестора тоже есть миссия. Это вообще один из самых важных факторов для нашего с Тимоном инвестирования — какую глобальную цель преследует проект, в который мы вкладываемся. Но за этот «титул» сражаться не пришлось, все получилось естественно. Это здорово и правильно, потому что людям становится интересно: а что за инвестиции мы делаем? Они видят такие компании, как Flo, PicsArt, Loóna, которые улучшают жизни людей своим продуктом.
— Ваше первое знакомство с миром технологий состоялось через создание приложения Elbi, которое напрямую связано с донатами в фонды, с фандрайзингом. Вы тогда воспринимали этот шаг как продолжение вашей благотворительной деятельности, а не бизнес?
— Это было исключительно про благотворительность. У меня была и остается до сих пор задача — демократизировать благотворительность в целом. Потому что я хорошо знаю, что большинству людей сложно ассоциировать себя с такими яркими словами, как «филантроп» или «меценат». Для них это что-то недоступное. Но ведь на самом деле каждый человек имеет потенциал сделать что-то хорошее, помочь, пожертвовать. В то время, когда появилась идея Elbi, уже были такие акции, как Ice Bucket Challenge, доказавшие, что люди готовы жертвовать сотни миллионов, если ты правильно подаешь им информацию.
Вообще идея Elbi родилась в попытке превратить негативное в созидательное. Однажды я запостила в Instagram какую-то смешную фотографию, которая получила огромное количество лайков. А до нее — фото с открытия парка фонда «Обнаженные сердца», которую «оценили» в 10 раз меньше, естественно. Тогда я поняла, что Instagram — это, мягко говоря, не самая лучшая платформа для благотворительных организаций и для продвижения важной миссии. Плюс там лайки не превращаются в действие. Это сегодня мы знаем, что Instagram может быть хорошим большим бизнесом, в какой-то момент они ввели donate button, а четыре года назад это была социальная сеть just for fun.
Тогда мы и придумали идею Elbi, где вместо лайков человек нажимал кнопку Love и таким образом делал микропожертвование в $1 в поддержку того или иного фонда, благотворительной акции. Мы придумали слоган: «Если ты что-то действительно любишь, ты готов поддержать это деньгами». Мы довольно быстро получили большую поддержку от компании Apple, которая освободила нас от комиссии за каждую трансакцию и предоставила функционал Apple Pay.
Мы собрали в Elbi более 70 организаций из 100 стран, стали приложением дня почти во всех регионах Apple и вдохновили тогда очень многих. Но проблема была в том, что Elbi все-таки технологический стартап, а у нас не было никакой экспертизы в этой области. Очень сложно было искать и отбирать команду. Но так как мы находились в постоянном поиске, знакомились с новыми интересными людьми, у нас расширялся круг общения в этой индустрии. И во многом благодаря этому в какой-то момент, года три назад, мы познакомились с Женей Невгенем и Сережей Гончаром (создатели приложения MSQRD. — Forbes Woman). Они рассказали нам, что мечтают создать новый продукт, который в итоге и стал нашим совместным проектом Locals.org. И в их идее было то, чего так не хватало Elbi, — технологическая экспертиза и масштабируемая модель. А именно о возможности масштабировать комьюнити я всегда мечтала. В итоге получился сервис для поиска, общения и времяпровождения людей с общими интересами в реальной жизни. Маленькие проекты превращать в большой импакт. А главное, проживать вместе разный опыт, от обычных встреч на кофе до целых приключений или волонтерских мероприятий, куда их приводят общие ценности и желание сделать что-то полезное.
Тимон Афинский: Здесь немаловажным является то, что к моменту сотрудничества с Locals мы с Натальей уже были достаточно прожженными ангельскими инвесторами и имели некий опыт по созданию и развитию стартапов. На данный момент у нас уже порядка 20 компаний. Однако особенность Locals как нашего общего baby в том, что здесь мы собрали такую dream team, суперкоманду. И сегодня это наш, пожалуй, самый важный проект, на который мы бросили все свои силы.
— Кажется, что эти два проекта — Elbi и Locals — объединяет важная идея: демократизация, доступность благотворительности. Вы одна из немногих в России, кто много лет делает благотворительность в хорошем смысле модной. Почему, на ваш взгляд, эта идея все еще плохо работает в России? Почему нам все еще нужна драма?
— Это хороший вопрос, но у меня другой опыт. Почему не работает? За те 17 лет, что существует фонд «Обнаженные сердца», мы видим огромный результат. Да еще 10 лет назад было все по-другому. Когда мы начали заниматься тяжелой на подъем темой инвалидности в России, мне все говорили: «Нет, это никому не интересно, это не продают журналы». А сейчас мы видим, что те первые храбрые журналисты и издания, которые поддержали нас, выиграли, потому что у нас были классные медийные истории, которые очень хорошо продавались. Сначала мы с мамой появились на обложке «7 дней» с нашей личной историей. Потом стали рассказывать про другие семьи, про центр в Нижнем Новгороде.
Следующим большим шагом был проект с Димой Биланом — его клип «Не молчи», который просто захватил все чарты, три дня был в топе «Яндекса». Притом что за три дня до выхода клипа случилась та самая история с кафе «Фламинго», когда мою сестру выгнали оттуда из-за ее особенностей. Представляете, у нас наполеоновские планы, мы собираемся танцевать и покорять музыкальные чарты, а тут такой скандал. Но в итоге история с кафе только подогрела внимание общества. Многие тогда сказали: мы не хотим быть такими, как охранник из «Фламинго», мы принимаем всех людей такими, как они есть.
Потом, конечно, была Паралимпиада и обложка Cosmopolitan в 2014 году — с паралимпийской чемпионкой по плаванию Олесей Владыкиной, красавицей и героиней. Я помню, как мы уговаривали редакцию не придумывать никаких трюков, чтобы скрыть ее инвалидность, — они, понятно, боялись, что уйдут рекламодатели и читатели. В итоге им до сих пор приходят письма благодарности за ту обложку.
— Что способствовало этим изменениям?
— Для того чтобы поменять эту действительность, нужно поменять многое. Историю для того клипа Димы Билана написала я, и, по сути, это история моей мамы. В то время от женщин с особенными детьми не только уходили мужчины, но и отворачивалась семья, соседи, вообще все. Эти люди оставались как будто на острове — им не к кому обратиться, хотя они продолжают жить в обществе. А сегодня это общество совсем другое даже в России. Я определяю состояние общества по отношению к нашим детям и к нашим семьям. Так вот, 10 лет назад и сегодня — это просто день и ночь. Сегодня к нам в центр приходят совсем другие родители. Еще 10 лет назад они могли только плакать, потому что чувствовали себя одинокими отшельниками на острове со своими бедами и со своим ребенком. Сегодня приходят родители, которые информированны, которые задают умные вопросы, которые требуют большего и у которых нет вот этого синдрома несчастного человека. Нет отчаяния.
— Если благотворительности долгое время не хватало системности и в хорошем смысле приземленности, то бизнесу до недавних пор не хватало социальной ответственности. И, насколько я знаю, вы все свои инвестиции делаете исходя как раз из миссии проекта, а еще сами эти смыслы помогаете привнести. Как это обычно происходит?
— Часто смысл и миссия у проекта уже есть, поэтому мы туда входим. Или мы видим какой-то огромный потенциал — в технологиях в том числе.
Так мы, например, инвестировали в PicsArt (самое популярное в мире приложение для редактирования фото и видео. — Forbes Woman). Когда мы зашли, это уже была большая компания и большое сообщество, но сам фаундер не до конца понимал, как этот потенциал использовать. Хотя миссия прекрасная — PicsArt позволяет любому человеку почувствовать себя художником, криэйтером.
И мы придумали, как заряжать это комьюнити на благотворительность. Например, мы попросили людей нарисовать новогодние игрушки детям в Уганде, которые никогда в жизни не видели снег и елку. И, конечно, параллельно мы делали донаты в фонд, чтобы такие игрушки детям предоставить.
Тимон Афинский: Для нас очень важно решать то, что в благотворительности называется проблемой последней мили — как отследить реальное воздействие и пользу от пожертвования для конкретного получателя. Например, через Elbi мы узнали про мальчика Льюиса с редкой формой заболевания, из-за которого он полностью обездвижен. Единственное, что у него двигается, — зрачок. При этом он находится в полном сознании. И этот мальчик обожает творчество, и как раз подошел его шестой день рождения. Наши технологические партнеры сделали для него устройство, с помощью которого он мог рисовать и играть, используя движения зрачка. А пользователям PicsArt мы предложили нарисовать для него поздравительные открытки. Когда он все это увидел, а Наталья вышла с ним в Skype, у него из глаза потекла слеза. Мы так испугались, что он расстроился, но его мама сказала: «Вы знаете, он никогда не был таким счастливым».
Так что, с одной стороны, мы с помощью наших инвестиций делаем масштабные социальные проекты, в частности помогаем строить школы в Африке через Elbi и PicsArt. А с другой стороны, в конце цепочки всегда есть ребенок, и нам важно увидеть и поделиться с нашими пользователями обратной связью от того человека, кому мы вместе помогаем.
— Еще одна ваша важная социальная инвестиция — в стартап Flo (самое популярное в мире приложение для женского здоровья, которое поддерживает женщин на всех этапах их репродуктивного цикла. — Forbes Woman). Почему вы обратили на него свое внимание?
— Flo меня сразу очень вдохновил — и как продукт, и как команда. Благодаря ему я узнала потрясающие истории самых разных женщин. Главное, что этим приложением можно пользоваться буквально с 11–12 лет, как только у тебя начались месячные. Это очень созидающий и преодолевающий стереотипы проект. Еще шесть лет назад тема менструации и вообще женского здоровья была табуирована. И я прямо загорелась этой темой, потому что поняла, что табу настолько глубоко сидят внутри нас, что даже я их не замечала в себе. Например, до тридцати я очень много времени проводила на съемках, а значит, жила в отелях. Помню прекрасно, как я там снимала простыню, замывала ее, потому что за ночь протекла. Я ужасно стеснялась, что кто-то увидит мою кровь. Это же просто стыд! А благодаря Flo я сама стала избавляться от многих стереотипов и паттернов.
— При этом я прекрасно помню, какую реакцию вызвали тогда ваши посты про месячные, фото с прокладками. Мягко скажем, многие комментарии были негативными. Как вы на это реагировали?
— Вас это поразит, но когда я увидела, сколько женщин, в основном, конечно, из России, пишут ужасные комментарии, я поняла, что все делаю правильно. Кажется, я тогда получила около 5000 негативных комментариев. Конечно, я была удивлена, но при этом у меня не было ощущения: «Что же я наделала?» Наоборот, было ощущение, что я на правильном пути.
Один из моих постов был в поддержку фильма «Падмен» про табу в отношении месячных, который сняли наши друзья в Индии. Там эта тема действительно табуирована: когда у женщин менструация, их вообще отправляют жить в сарай. Они не могут ни трогать еду, ни находиться в доме с другими членами семьи. Не только женщины, но и девочки тоже. Представляете, у вас первый раз в жизни пришла менструация, вся ваша жизнь поменялась, вам страшно, а вас раз в месяц отправляют в сарай с животными. Как будто в эти дни вы сами тоже грязное животное. Месячные — это норма, это естественно, это природа. А мне в комментариях писали: «Что вы делаете? Вас же читают подростки». Я отвечала: «Это же не бутылка водки, это даже не автомат Калашникова, это прокладка!»
У меня нет стереотипов. Я уверена, что и мужчинам, когда они приходят в бизнес, тоже приходится доказывать, что у них есть вес и репутация
— Как вы думаете, почему у женщин такая реакция?
— Мне кажется, это что-то глубинное в отношении женщин к самим себе — какое-то даже презрение к этой части самих себя. А ведь это процесс, который заложен природой и Господом в нас для того, чтобы мы могли давать жизнь новому поколению. Как к этому можно относиться иначе, кроме как к чему-то божественному?
— Те истории, которые вы рассказали и про PicsArt, и про Flo, и про Locals, и про Elbi, конечно, очень социально заряженные. С другой стороны, это все большие бизнесы. Для вас вообще важны экономические показатели, финансовые KPI?
— Это очень важно, потому что, конечно, правильно иметь миссию, но, если миссия не поддерживается ощутимым успехом и цифрами, она просто воздух, более того, в таком случае она может даже быть раздражителем. Эффективность — это показатель серьезности проекта. И в этом отношении мы очень аккуратно выбираем, куда инвестируем. Если нет потенциала по экономическим показателям, то высокие цели реализовать будет сложно. Например, наши инвестиции во Flo выросли уже в 50 раз, а оценка PiscArt сейчас между $1 млрд и $1,5 млрд — это наша первая «единорожья» инвестиция.
Тимон Афинский: Есть три базовых принципа, определяющих наш стиль инвестирования. Все-таки нашим главным ресурсом являются не деньги, а время. Этим мы отличаемся от других инвесторов — и нам приятно это от них слышать. Вообще, с одной стороны, хорошие фаундеры верят, что у них будут энергичные эдвайзеры, сильные борды и так далее. С другой стороны, считается, что, если ты ангельский инвестор и вкладываешься на ранних этапах с большими рисками, лучше сразу расстаться с надеждами и попрощаться с деньгами, которые ты вложил. Однако у нас с Натальей так не работает. Ровно потому, что наш главный ресурс — время, любой потраченный день, час, даже на звонок в зуме. Каждое действие, импульс направлены на конкретный результат, мы помогаем в реальных шагах и ждем от компании результата. Нам важно, чтобы нас слышали. С другой стороны, мы всегда придем на помощь и всегда будем рядом с фаундером, когда ему нужна поддержка. Быть фаундером — самое одинокое занятие в мире, мы с Натальей это очень хорошо по себе знаем.
Второе наше отличие от других ангелов — мы всегда стоим именно за фаундера, который, если все идет хорошо, обычно испытывает сильное давление от инвесторов, которые хотят быстро выйти в кэш-ап. Мы никогда не торопимся. Мы хотим, чтобы человек реализовал свое видение проекта.
И третье, у Натальи сложился удивительный взгляд на Product Market Fit. Фаундером важно ее понимание того, что нужно конечному пользователю и потребителю, потому что она много лет работала с большими компаниями и понимает, как у них устроено мышление. Кроме того, Наталья сидит на бордах крупнейших компаний и организаций, таких, например, как Международная специальная олимпиада, и через глобальные макропроцессы может заглянуть в будущее и оценить перспективы роста и для небольших стартапов.
— Наталья, вы не только инвестируете, что уже серьезный аргумент, но и помогаете стартапам с маркетингом, с концепцией, с продвижением. У вас никогда не возникало проблем с тем, что у кого-то из ваших партнеров и других инвесторов есть о вас стереотипы в духе «красивая супермодель пришла с нами бизнес делать»?
— Мне кажется, каждый человек должен себя доказать. Кроме того, у меня нет стереотипов о себе. И это тоже важно. Я уверена, что и мужчинам, когда они приходят в бизнес, приходится доказывать, что у них есть вес и репутация. Никто не доверяет с первого раза. И нам тоже потребовалось какое-то время, чтобы показать, что мы не погулять вышли.
Тимон Афинский: Юля, вы адресовали вопрос Наталье, но мне кажется, что со стороны это виднее. Я вижу, например, что Наталью часто приглашают на борд, потому что она единственный, кто придет не покивать с умным видом, но будет задавать неудобные, но важные вопросы, возражать другим акционерам. Когда докладчики прикрывают всякую ерунду громкими формулировками, с ней это не проходит. Она просто отвечает: «Нет, это не так. Давайте разбираться». Если говорить о стереотипах, то сложился вот такой стереотип, Наталья — жесткий переговорщик. И это справедливо — я лично не знаю более сильного оппонента, при этом очень эмпатичного. Потому что она руководствуется в переговорах не желанием их выиграть любой ценой, как обычно делают мужчины, чтобы потешить свое эго, а тем, чтобы в перспективе проект и оппонент выиграли. Это игра вдолгую. Как можно сопротивляться переговорщику, который руководствуется не своим, а твоим интересом и договаривается с тобой в полную силу своей эмпатии.
Наталья: У меня есть определенный опыт, который, кстати, пришел из благотворительности, где мне нужно было много бороться за то, во что я верю, за свою точку зрения — и убеждать в этом людей. А у меня немного другой подход, может быть, чем у многих людей в благотворительности. Я никогда не давлю на жалость. У меня нет такого: «Пожалуйста, дайте денег, там дети умирают». Хотя, поверьте мне, в России дети с особенностями развития, которые остаются без любящей семьи, действительно гибнут. Так вот благодаря этому опыту я научилась тому, о чем говорит Тимон: не тратить зря время, слушать, находить реальную, а не вымышленную проблему, убеждать аргументами, которые будут понятны и близки людям.
— Как ваш опыт в благотворительности повлиял на вас как инвестора, и наоборот?
— Мой опыт в благотворительности помог мне выработать определенные критерии при выборе проектов для инвестирования. Во-первых, мы очень аккуратно выбираем партнеров, мы не любим тратить время, потому что оно действительно драгоценное. И не только мое лично, но и всей команды. Потому что команда у фонда маленькая, а задач очень много — и все должны быть нацелены на успех. Мы в фонде даже чай с детьми не пьем без того, чтобы это было нацелено на их развитие и рост. Второе — если мы работаем с бизнес-проектом, мы пытаемся улучшить его культуру, помочь этому бизнесу загореться глобальной идеей, миссией, заразить этим всю команду и сообщество. Это, конечно, пришло из опыта работы в «Обнаженных сердцах».
Интересный вопрос, как я теперь смотрю на благотворительность. У меня, наверное, изменилось отношение к деньгам. Я наблюдаю, как легко наши фаундеры расстаются с ними, когда нужно потратить намного больше, чем у них есть, чтобы сделать следующий шаг в развитии компании — и в итоге выиграть. Для меня это открытие, потому что в благотворительности мы всегда на всем экономим. И если раньше я считала, что я на 100% права, то теперь, смотря в будущее фонда, задаюсь вопросом: может быть, чтобы выйти на следующий уровень привлечения средств, нам нужно посмотреть на этот процесс как это принято в венчурном бизнесе?
— Недавно вы стали владелицей «маленького свечного заводика» — производства масок Masuku в Великобритании. Как вы на это решились?
— Это наше с Тимоном большое приключение, которое началось еще в 2016 году, задолго до пандемии. Мы тогда поехали в Токио с моими детьми — с Лукасом, Невой, Виктором и Романом. На самом деле мы просто сбежали от Максима, который тогда был еще совсем маленьким, и мы все не спали из-за него. И Тимон тоже поехал, так как ключевые вопросы мы обсуждаем и решаем во время перелетов, когда нет связи и отвлекающих факторов. И помимо всего прочего, в Японии нас поразило количество масок. Мы видели, что молодежь относится к ним как к аксессуару, раскрашивают их в разные цвета. И мы подумали, что было бы здорово сделать какие-то модные коллаборации с брендами, выпустить коллекцию масок.
Но когда мы начали изучать вопрос более внимательно, стало понятно, что в Японии производство масок провоцирует огромное количество мусора, который они потом просто сжигают. Это все вообще не sustainable. Я сказала Тимону, что мы не будем заниматься засорением планеты и надо искать какую-то альтернативу. Мы начали искать сильного партнера с правильными технологиями и в итоге встретили компанию Pentatonic, с которой у нас произошла прекрасная синергия: мы стали вместе разрабатывать прототип маски будущего. В итоге разработали собственную запатентованную систему трехслойной фильтрации за счет электроспиннинга, при этом маски — единственные в своем роде в мире — полностью разлагаемые в естественной среде. Даже если вы потеряете маску в лесу, можете не волноваться — она не нанесет природе никакого вреда и без следа исчезнет в течение недель.
Единственной проблемой на тот момент было распространить идею ношения масок, сделать это модным среди молодых людей.
— Ну тут за вас поработала история.
— Да, жизнь объяснила за нас. Но тут проблемой стало то, что у нас было производство в Ухане. Точнее, не наше производство, мы отдали его на аутсорс. И это сыграло против нас. Когда наступила пандемия, а началась она по роковому совпадению как раз в Ухане, мы не смогли дать людям то, что им очень бы помогло. Это грустно, но мы тогда приняли правильное решение, поняв, что это все не закончится быстро, а проблема качества воздуха более фундаментальная и долгосрочная, чем пандемия. В итоге мы открыли производство в Англии.
— Что, наверное, во много раз дороже, чем в Ухане?
— Не во много раз, конечно, однако в нынешних условиях так надежнее. Да и все под нашим контролем. Я не боюсь сказать, что Masuku — лучший продукт на рынке, даже учитывая, сколько лет заняла разработка этого фильтра и этой технологии. А в сентябре мы запускаем разлагающиеся одноразовые маски. И это очень круто, потому что сейчас человечество столкнулось с огромной проблемой, связанной с переработкой отходов из-за пандемии.
— Ваши инвестиции в проекты, связанные с модой, тоже имеют некий надсмысл? Вам важно, чтобы индустрия, откуда вы вышли, менялась в сторону sustainability?
— Да, у нас есть определенные инвестиции в этой сфере, и они все про то, чтобы помочь пользователям выбрать лучший для себя продукт. Например, компании 3DLook, Wannaby, ADA. Почему это важно? Потому что так люди меньше выкидывают, меньше потребляют, но у них больше чувство удовлетворения. Таким образом мы и снижаем вред для окружающей среды и делаем людей более счастливыми.
— Вы начинали карьеру в модельном бизнесе, когда мы все жили вообще в другом мире — и в отношении позиционирования женщины, и в отношении этики, и в отношении экологии в моде. Как вы относитесь к этим изменениям?
— Очень приятно и здорово смотреть на свою индустрию, которая от гламура приходит к инклюзии. Мы теперь видим такую разную красоту, таких разных женщин. Мода и красота стали более демократичными. Мы видим в медиа и даже в глянце людей разных типов, с инвалидностью, с какими-то особенностями. И все они могут быть модными и классными, быть причастными к этой индустрии, быть успешными. Люди все больше и больше думают о том, что они покупают, об экологии.
— Но в России попытки глянцевых изданий обратиться к этим новым образам и идеям все еще воспринимаются как революция.
— Мы еще идем к этому. Но мир теперь как-то по-другому настроен, и я уверена: если ничто не будет этому мешать, Россия тоже придет к новым ценностям. С другой стороны, я всегда очень осторожно отношусь к глобальной оценке особенностей той или иной страны. Мы же не знаем доподлинно, что именно и в какой пропорции делает нашу страну такой, какой мы ее любим и ценим, и почему мы хотим сюда возвращаться из любой точки мира. Я свою страну точно не буду критиковать, потому что я считаю, что здесь многое прекрасно.
— Ваше мнение не изменилось после съемок фильма о России с Михаилом Зыгарем?
— Мы месяц ездили по российским городам с Мишей и моими детьми, и это было потрясающе. Мы встретились со многими очень глубокими и интересными людьми, которые горят своей родиной. С людьми, которые погружаются в культуру, в историю своих народов. Я поняла, что нельзя сказать: Россия — это один народ или одна культура. Вся Россия — про существование многих народностей, культур, национальных особенностей вместе. Это все кипит в одном котле и делает Россию такой уникальной, интересной, яркой страной с такой интересной, богатой историей, с такими глубокими людьми. Да, это сложно передать словами, поэтому мы с детьми отправились в эту поездку, чтобы они смогли это прочувствовать.
— Накануне нашего разговора вы побывали на 800-летии Нижнего Новгорода, потом в Центре фонда «Обнаженные сердца». Как вам кажется, может ли такой проект действительно менять культуру и создавать инклюзивное общество в провинциальных городах?
— Он уже меняет, все-таки центру 10 лет в октябре. Я разговариваю с нашими специалистами, родителями — и они подтверждают, что культура поменялась и что город, в котором они живут, готов принимать особенных детей. Наши специалисты говорят, что к ним едут из всех близлежащих городов: «Помогите нам, научите нас».
Это происходит не за одну минуту и даже не за один год. Постепенно менялось отношение в ближайших к центру магазинах, парках, супермаркетах, кафе, куда приходят наши семьи. Мне в Новгороде одна мама рассказывала, как ее сын заходит в бассейн: всегда идет впереди, с ним все здороваются, его знают по имени. Он гордится, что ему не нужна мама, чтобы держать его за ручку. И это распространяется на все сферы жизни города — на детские сады, на школы, на всю систему образования. Понимаете, если уходят стереотипы, в этих детей просто невозможно не влюбиться — если создать условия, в которых раскрываются их лучшие черты. А они же абсолютно про любовь. У нашего фонда уже больше 16 000 детей и молодых людей с аутизмом, церебральным параличом, синдромом Дауна и другими особенностями, которые получили поддержку, и около 2000 — только в Нижнем и области. Большой охват, хотя это капля в море по сравнению с тем, что необходимо стране, ведь, по оценке Минздрава, только детей с аутизмом около 300 000. Мы ведем разные программы интенсивной помощи, они все длительные, в зависимости от индивидуальных особенностей ребенка с ним занимаются от трех месяцев до двух лет. Поэтому в следующем году мы открываем новый центр, в Москве, чтобы охватить еще большее количество семей и предоставить возможность бесплатного обучения еще большему количеству специалистов.
— Мне кажется, что одно из самых удивительных ваших качеств как публичной персоны — ваша абсолютно идеальная репутация. Вам очень доверяют, и это в России редкость. Вы как-то осознанно выстраивали репутацию многие годы?
— Да, и в этом большая заслуга Тимона. Дело в том, что я никогда не интересовалась тем, что обо мне пишут. Дам интервью и даже потом не читаю. А он все время меня критиковал, разбирал мои интервью и спрашивал: а почему вот ту ни слова о работе фонда? Я удивлялась: «Как так может быть? Я же только об этом и говорила». А журналисты оставляли только то, что им было интересно, а два слова про благотворительность убирали в самый конец. Это было очень обидно. И еще 10 лет назад Тимон мне все время твердил, что надо сделать аккаунт в Facebook. Он все время повторял фразу, которая меня страшно бесила: «Наталья, если вы не на Facebook, то вас вообще нет». Я возмущалась в ответ: «Что за бред вообще? Если мне нужно связаться с другом или с какими-то людьми, мне не нужен для этого Facebook».
Но в какой-то момент— мне было уже 29 лет— я все взвесила и поняла, что мне нужно создать страницы в соцсетях и самой их вести. А еще в Facebook было 25 фейковых Наталий Водяновых, которые могли распространять какую-то ложную информацию, в которую люди поверили бы. Тимон меня все время этим пугал! Но главное, я поняла, что у меня нет никакой обратной связи с теми семьями и людьми, для которых работает фонд. И мне была нужна площадка, чтобы напрямую, без искажений доносить им нужную информацию. Я поняла, что журналисты просто игнорировали то, что действительно для меня важно. А я не хочу, чтобы каждый мог меня лепить по-своему. Я хочу иметь свой голос, я хочу общаться с людьми, использовать этот ресурс. Если я им важна по какой-то причине, если они готовы покупать журналы из-за того, что я на обложке, я хочу иметь прямой доступ к этим людям. И я сама веду свой Instagram, в отличие, как мне кажется, от многих публичных людей.
— Со стороны кажется, что вы очень контролируете себя и в текстах, и в публичных обращениях, и в интервью. Это ваша «западная закалка»?
— Да, но это очень честно получается. Я искренне не хочу резко высказываться по каким-то поводам не потому, что боюсь навредить своей репутации, а потому, что мое слово имеет большой вес и большую силу. Просто в силу публичности. Вы же видите, что я очень аккуратно подбираю слова, я хорошо думаю о том, что говорю. Потому что это ответственность. Моя главная цель вообще в жизни — не навредить. Мы можем много сделать хорошего в жизни, и это классно, это просто потрясающе. Нo если мы будем ставить своей целью хотя бы не навредить, это уже отлично. И сложно. Для меня это задача минимум.
