«Традиции меценатов благополучно продолжаются»: директор Пушкинского музея Марина Лошак — о запрете выставок, финансовом кризисе и жизни после локдауна
Марина Лошак — спикер первого международного форума Forbes Woman Day о гендерном равенстве в бизнесе, политике, обществе, мире.
Марина Лошак восьмой год возглавляет ГМИИ им. А. С. Пушкина, Пушкинский, как называют его в просторечии. За это время современное искусство прочно прописалось на главной выставочной оси центрального здания музея, появилось новое направление «Пушкинский XXI», началась работа по составлению коллекции медиаискусства, музей активно вошел в соцсети, создал «Пушкинский Youth», флешмобом заселивший окрестные особняки, и начал возводить «Музейный городок», проект задуманный еще предыдущим директором Пушкинского, Ириной Александровной Антоновой, работающей в музее уже 75 лет. Накануне своего дня рождения Марина Лошак рассказала Forbes Woman, как меняется Пушкинский в XXI веке.
— Что вы почувствовали, когда шли сегодня в свой кабинет по безлюдному пространству музея?
— Глубже прочувствовала его сущность.
— Изменит ли ее пандемия? Восемь лет назад, в честь 100-летия ГМИИ им. А.С. Пушкина, когда открылась выставка «Воображаемый музей» многие критики писали, что нет смысла мечтать о том, чтоб собрать лучшую коллекцию в мире, что в XXI веке новая стратегия развития музеев – это интенсивный выставочный обмен. Но теперь обмены прекратились. Как вы считаете, мировые выставки-блокбастеров закончились навсегда? Так же как мир уже отказался от каршеринга, а общественный транспорт, арендованные квартиры — теперь зоны повышенного риска, удел маргиналов. Как действовать музеям в ситуации, когда индивидуальное, локальное, капсульное пространство становится самым важным?
— Думаю, это все временно. Пока трудно прогнозировать, какие изменения нас ждут. По своей природе человечество быстро забывает уроки прошлого. Не сомневаюсь, что пандемия, безусловно, тоже забудется. Но благодаря этой ситуации художники, как и все творческие люди, смогут создать новые концепции. Что касается нашего пространства, я не уверена, что мы будем и дальше жить по принципу: мой дом – моя крепость. Я знакома с поколением совсем молодых людей, для которых дом – это в первую очередь сообщество близких, любимых людей. Сейчас, рассуждая о том, какова, например, роль и задача Пушкинского музея в регионах, (с присоединением сети ГЦСИ мы теперь шире, чем просто большой московский музей) понимаю, что это отнюдь не стены, а нечто больше. Это концентрированная энергия, которая соединяет нас с теми людьми, которые хотят получить наш опыт, атмосферу, мировоззрение. Компания этих людей – и есть наш дом. Мы сейчас много об этом рассуждаем, и приходим к выводу: дом шире, чем просто пространство внутри стен. Хорошую атмосферу можно создавать в самых разных пространствах. Было бы с кем, и было бы кому ее создавать.
— Как сейчас развивается музей?
— Я внимательно слежу за процессом, пока рано говорить о том, что выставки стали принципиально иными. Когда музеи откроются, будут по-прежнему проходить выставки, а блокбастеры путешествовать по миру. Зрительские предпочтения все те же: ожидание яркого, мощного, сильного впечатления. Интеллектуальные выставки почти не путешествуют. Возможно, их в будущем оценит поколение, выросшее на виртуальной коммуникации, те, кто привык самостоятельно искать нестандартные решения. Как мне кажется, именно им будут нужны выставки-концепции, которые подают неожиданные социокультурные сигналы.
А выставки шедевров в далеком будущем, как мне кажется, перестанут быть остро востребованными, такими массовыми. То есть знакомство с особо ценным предметом искусства перейдет в категорию долгожданного и труднодосягаемого. Не все зрители захотят или будут готовы пойти на этот контакт. Потому что возможности, которые дают новые технологии, позволяют в огромной степени замещать впечатления от оригинала. Огорчает ли меня это? Да, огорчает. Но я предполагаю, что желание почувствовать энергию подлинного, если и не будет массовым, как сейчас, то всегда будет определенный круг людей, которым это важно. Так же как, я уверена, в будущем бумажной книги, как бы ни развивались сейчас электронные форматы. Невозможно ими заменить тактильность бумаги или атмосферу пространства, в центре которого находится произведение искусства. Эти переживания не из области информации.
В тоже время работа с музейными знаниями должна приобрести более актуальный оттенок, стать более глубокой, более осмысленной. Вообще, точечный подход, локальность интересов – тренд сегодняшнего времени, который в будущем усилится. Уже сейчас, в том числе в пространстве интернета, Пушкинский музей перестал быть одним из немногих учреждений, куда люди стремились исключительно за знаниями об искусстве. Мы по-прежнему сильны в этой области, и наш уникальный опыт, наработанный материал трудно переоценить. Но мы понимаем, что надо придумывать новые, точечные, локальные подходы внутри этого важного поля.
— Верно ли, что за время карантина музею больше всего пригождается опыт образовательных, просветительских программ? И сегодня, платные образовательные программы составляют значительную часть бюджета ГМИИ им. А.С. Пушкина?
— Да, безусловно. Доходы от образовательно-просветительской деятельности приносят 15-20% внебюджетных поступлений в музей. Например, наш проект «Пушкинский.Youth», задуманный еще до пандемии, помог нам сориентироваться в этом турбулентном времени и ребята сами во многом придумали, как организовать виртуальную жизнь. Но все-таки, наши проекты, придуманные до карантина, предполагают не только виртуальность, но прежде всего присутствие в музее. У нас, кроме «Пушкинского.Youth», много всего. Около 3000 человек образовываются только в «Мусейоне». И изостудия, где дети соединяют свои новые знания с творческой рефлексией. Рисуют, лепят, делают эстампы, – выражают свои впечатления от увиденного, узнанного. А есть еще «Беседы об искусстве», куда дети ходят два раза в неделю, слушают лекции, глубже изучают музей. Есть Клуб юных искусствоведов (КЮИ) для подростков, куда многие из участников готовы ходить хоть пять раз в неделю. Они, по сути, живут внутри музея. И наконец-то, упомянутый ранее «Пушкинский.Youth», который вырос из этой жизни и стал сейчас полем для наших экспериментов с участием прекрасных, умных, интеллигентных, очень хороших людей. Не хочу называть их детьми, они уже вполне взрослые люди от 14 до 21 года.
Мы стараемся не просто образовывать, а хотим, чтобы наши «сталкеры», наши «пушкинские дети», были высоконравственными, моральными людьми. Мы предлагаем им не только музейный круг общения, но и набор самых важных знаний из разных сфер жизни. Это подход, напоминающий лицейский пушкинских времен. С помощью наших «лицеистов» мы стремимся решить сложные, интеллектуальные задачи.
— Но у вас ведь теперь образовательный процесс полного цикла? Есть программы для людей любого возраста?
— Это наш проект, который мы развиваем последние два года. Но можно сказать, что образовательные программы для всех возрастов и социальных групп от пяти лет до так называемого третьего возраста — часть хромосомного набора Пушкинского музея, то, что заложено в его ДНК Иваном Владимировичем Цветаевым. Другое дело, что недавно мы решили дифференцировать наши программы и курсы более подробно. Главный инициатор этого движения – Ирина Александровна Антонова. Сейчас в режиме онлайн занимаются более 150 000 человек. Тут масса возможностей, о многих из которых мы и не догадывались раньше. Зато в результате все слушатели и зрители наших программ становятся людьми музея, разделяют наши представления о жизни. Уже сейчас в нашей «Академии Пушкинского» 40 000 слушателей. Большинство из них — из регионов.
До пандемии мы стали вести программы для беременных, для тех детей, что еще не появились на свет. Но эти дети уже наши. Они родятся, чуть подрастут, и спустя немного времени начнут приходить к нам с мамами, может быть, еще мало что понимая, но ощущая атмосферу музея. И так, шаг за шагом, будут приходить в музей самостоятельно, на разных этапах своей жизни. У них есть особенный опыт, который помогает в жизни.
— Как Пушкинский работает с теми, кто у кого нет привычки ходить в музей?
— Наша миссия – просвещать, находить ключ к каждому, вести индивидуальную работу. Поэтому у нас есть разнообразные социальные программы, в том числе для людей, испытывающих трудности адаптации в обществе. У нас есть проекты для детей из интернатов и коррекционных школ, многодетных семей, людей в трудной жизненной ситуации. Мы готовим специальные, доступные и понятные видеоматериалы с переводом на жестовый язык и с тифлокомментированием для людей особенных, для тех, кто чувствует себя незащищенным в большом городе. Рассказываем о том, что ждет человека в музее. Чтобы, придя к нам впервые, он не чувствовал себя чужим, выстраиваем коммуникацию заранее.
Мы провели большую работу, создали для особых посетителей так называемую сенсорную карту музея. Теперь любой посетитель музея может увидеть на сенсорной карте, где для него благоприятная зона, а где — нет. Какие залы имеют большие риски с точки зрения сенсорной чувствительности, а какие меньшие. Этот материал очень важен для людей с аутизмом и эпилепсией, потому что помогает им снизить беспокойство и возможные негативные ощущения и сконцентрироваться на содержании выставок.
— Как музей находит средства на свои проекты? До пандемии госзаказ напрямую был связан с посещаемостью: чем больше зрителей, тем больше бюджет. А теперь массовость неактуальна.
— В последние годы мы научились мощно зарабатывать на собственном интеллектуальном продукте. В таких странах, как Франция, например, государство практически полностью берет на себя содержание музея. Серьезную государственную поддержку получают музеи Германии. Мы работали по британской модели, когда 50% музейного бюджета – государственные деньги, а 50% наши доходы. Для этого мы провели огромную работу, запланировали множество выставок. Но сейчас непонятно, как в ближайшее время мы будем их проводить. Расчеты за организацию выставок идут в евро и долларах, потому что подавляющее большинство наших выставок связаны с сотрудничеством с мировыми культурными институциями. Как это делать при режиме локдауна и нынешнем курсе валют – серьезный вопрос. Тем не менее, мы считаем, что выставочные проекты должны продолжаться и намерены демонстрировать лучшее, из того, что нам предлагает мировая культура.
Выставки — это наша забота, они делаются на деньги, которые нам удается привлечь. Любая крупная экспозиция на основной выставочной оси в Главном здании музея (на колоннаде и в Белом зале) стоит не меньше €1 млн. Как бы мы ни старались сэкономить, это дорогое удовольствие, затраты связаны с транспортировкой, страхованием вещей, которые привозят из-за границы, из мировых музеев. Отказаться от этой миссии – знакомить с выдающимися произведениями мирового искусства – мы не можем. Выставочный план на будущий год – сильная духоподъемная история, проекты, которые позволяют людям чувствовать себя внутри большого мирового культурного пространства. Я надеюсь, что наш план осуществится, несмотря на наши скудные бюджетные возможности. Сейчас у каждой важной выставки будущего года есть дублер. То есть, если по традиции у нас в год проходят три большие выставки на главной оси, сейчас мы на всякий случай планируем шесть. Если отменится одно, сработает другое. Наши планы были построены до конца 2023 года. Сейчас многое рухнуло, изменилось, перенеслось. Это как карточный домик: все выставки включают произведения, у которых свой календарь путешествий, меняется что-то одно – падает все следующее. В такой ситуации, я уверена, наша энергия, наша любовь к искусству и наше уважение к зрителям, помогут нам удержаться и выстоять.
— Кто вас сейчас поддерживает?
— С момента пандемии мы зарабатываем в шесть раз меньше, чем прежде. Во много раз упало число посетителей. Музейные магазины, которые приносили 17-20% дохода в бюджет музея (у нас очень активная мерчандайзинговая деятельность), сейчас столько не зарабатывают. Бизнес-модель Пушкинского, выстроенная за последние годы, разрушена. А сейчас, с закрытием до 15 января, надо признать: музейная экономика потерпела крах.
Живем за счет поддержки друзей, патронов, спонсоров. И, конечно, при активной поддержке государства, которое нас поддержало в очень трудный для музеев момент.
Генеральный спонсор, банк ВТБ, нас не бросил ни на один день. Благодаря ВТБ мы можем продолжать работу, воплощать наши новые проекты. При поддержке спонсоров мы стали музеем-лидером по широте охвата аудитории в области инклюзии. На этом поле мы создаем множество проектов. Например, четвертый год проходит международный инклюзивный фестиваль, в этот раз – в театральном формате. Это направление полностью поддерживает группа компаний «Абсолют» и ее глава Александр Светаков.
Недавно у нас появился новый технологический партнер в цифровом пространстве — LG Signature. Совместно мы планируем создать серию виртуальных туров высочайшего уровня по нашей основной экспозиции. Это сотрудничество реализуется по цифровому направлению национального проекта «Культура».
Yamaha Music поддерживает наши музыкальные проекты, включая фестиваль молодых талантливых исполнителей «Стайеры». Этой осенью в пространстве «Пушкинский.Youth» мы открыли интерактивную площадку Drive с электронными музыкальными инструментами и запустили направление молодежных программ музея, посвященное музыке.
Несмотря на то, что этот год невероятно тяжелый и в моральном и финансовом отношении, в нашем музее появились новые партнеры. Помимо LG Signature, Yamaha Music, Shell, к нам присоединяются Bulgari, Берингер Ингельхайм и Абсолют Страхование. Со всеми партнерами мы строим планы на будущее, что особенно приятно.
В целом, это очень широкий круг людей, и не просто представителей крупных компаний, а наших друзей, которые чувствуют, ценят музей и последовательно, системно, на протяжении долгого времени выделяют деньги для того, чтобы он развивался. Мы это очень ценим. Есть такие люди, как например, Михаил Карисалов, мой советник, член правления «Сибура». От Михаила буквально каждый месяц мы получаем какой-то значимый для нас подарок. Не только для нас, но и для целого ряда музеев он около 15 лет делает важные вещи. Прежде он совершал это тихо, незаметно, но мне хочется, чтобы все знали, какие люди есть и как они нам помогают. В 2019 году Михаил Карисалов подарил нам 100 предметов в античную коллекцию, Музеям Кремля – коллекцию холмогорской костяной резьбы. Нас окружают соотечественники, среди которых много моральных людей, чтобы ни говорили про наши циничные времена. Важно знать, что традиции меценатов благополучно продолжаются.
— Что происходит на стройке музея?
— Мы строим. Много сложностей. Но как бы ни было тяжело, идем по графику, может быть, чуть-чуть отстаем, но не прерываем стройку. В период весенней пандемии мы останавливались всего лишь на 12 дней. И уже есть что показать.
Я каждый день бываю на стройке, вижу, как трудно, много заболевших. Но стройка идет.
— У вас есть своя фирменная каска, спецовка, сапоги?
— Нет, только каски. Разных цветов. Дома уже целая коллекция. В ней есть и фирменная, пушкинская, белая.
Сейчас мы начинаем мощную пиар-программу в поддержку музея и беспрецедентного проекта в стране – нашего музейного квартала. По примеру того, как это делал Иван Владимирович Цветаев. Потому что каждый экспонат музея, наши прекрасные залы, практически все, что у нас есть, – результат поддержки меценатов. Прежде всего, это был Нечаев-Мальцов, который выделил гигантские деньги на строительство, и на оформление залов, буквально разорившись под конец жизни. Множество людей участвовали в создании музея. Кто-то давал деньги на целый зал, кто-то на один слепок. И вот сейчас, сто с лишним лет спустя музей обращается к обществу с тем же призывом. Потому что денег, которые нам сейчас выделяет государство, не хватает на то, чтобы воплотить все наши мечты. Уже есть люди, которые помогают. Например, тот же Михаил Карисалов взял под опеку наш будущий «Дом текста». Я уверена, что круг меценатов расширится.
— Что происходит с вашим главным блокбастером будущего сезона, выставкой Морозовых? Она не открылась по плану в Париже, в Fondation Louis Vuitton. Это значит, что и в Москве тоже перенесли?
— Выставка Морозовых должна была открыться в Париже в октябре этого года. По мере того, как развивался первый этап пандемии, мы с руководством Фонда Louis Vuitton, с Жаном-Полем Клаври решили перенести выставку на декабрь, а потом еще раз изменили сроки. Сейчас выставка запланирована на 24 февраля 2021 года. Мы решили, что в Москве выставка обязательно должна открыться в будущем году, в октябре, – как изначально мы и планировали, после парижской выставки в Fondation Louis Vuitton. Пушкинский музей покажет коллекцию Ивана Морозова, а Эрмитаж – коллекцию Сергея Щукина. Поэтому если Париж захочет снова перенести сроки выставки, мы уже не сможем ничего изменить. Тогда они будут показывать эту выставку уже после Пушкинского и Эрмитажа.
Морозов – это мощнейшая история. Это наш главный проект будущего года, хотя и другие наши планы ему не уступают. Вместе с Эрмитажем мы придумали ход, которого не было на выставке Щукина, – он выводит проект за рамки музейного. Делать выставку коллекции Морозова сложнее, чем показ собрания Щукина. Это зависит от личности собирателя. Щукин был открыт всему новому, жаждал впечатлений. Нам удалось представить не только его выдающуюся коллекцию, но и самого Сергея Ивановича; он получился фигурой, вызвавшей цунами в художественном мире. А Морозов – коллекционер другого типа, человек очень закрытый, интроверт. Его коллекция, в отличие от щукинской, не была доступна для посетителей, как и его дом. Нам бы очень хотелось достойно преподнести зрителям превосходное собрание Морозова. Это будет невероятный, исключительный марафон эстетического удовольствия. Так что наш зритель в будущем году точно не останется без впечатлений.
— А что происходит с домом Щукина? Вы обращались к президенту на прямой линии в 2019 году с предложением создать там музей семьи Щукина. Он обещал подумать.
— Ничего не происходит. Хотя было поручение президента. Думаю, причина в том, что сейчас неудачный момент, чтобы начинать что-то столь серьезное. Но когда будем открывать выставку Морозова, начнем активно говорить про дом Щукина.
— Каким блокбастером Пушкинский планирует открыть 2021 год?
— Стучу по дереву. В конце февраля 2021 года на главной оси запланирована выставка великого современного американского художника Билла Виолы. Кураторы Ольга Шишко и Кира Перов (жена художника) подготовили фантастический проект Виолы. Мы выбрали именно те работы, которые говорят нам о том, как в человек в глобальном кризисе способен обновить свою внутреннюю сущность, расширить границы восприятия, и получить надежду на новую жизнь. Нам важно подать сигнал надежды. Я верю в распространенное предположение, что после пандемии все изменится, и что мы будем жить в каком-то совсем другом мире, гораздо лучшем.
- «Это важное испытание для человека». Президент ГМИИ им. Пушкина Ирина Антонова о том, как карантин повлиял на работу музея
- Зачем 65 лет назад из Москвы в Дрезден отправили «Сикстинскую мадонну» Рафаэля и другие сокровища саксонских курфюрстов
- Зачекиниться на выставке: почему поколение Z ходит в музеи и разбирается в современном искусстве