«Тюрьма — это отражение нашего общества». Интервью с автором первой российской документалки на Netflix

Стриминговый сервис Netflix впервые в своей истории купил российский документальный фильм, который будет показан на платформе уже в следующем году. Картину о легендарном санкт-птеребургском СИЗО «Кресты» сняла 33-летняя режиссер Ангелина Голикова, автор более 20 документальных фильмов, преподаватель ВГИКа и дочь известного документалиста Сергея Мирошниченко.

Forbes Woman поговорил с Голиковой о том, каково было снимать фильм, в течение нескольких недель непрерывно находясь в мужском следственном изоляторе, о сотрудничестве с Netflix и о положении документального кино в России.

— Как получилось, что ваш фильм стал первым российским документальным проектом, отобранным для показа Netflix? Они сами вышли на вас или вы предложили им свой проект?

— Несмотря на то что картину поддерживали канал «Россия 1», Министерство культуры и частные инвесторы, мы изначально думали о платформах, на которые нам бы хотелось отправить это кино. Так как продакшен, который производил этот фильм, «Остров», имеет большой опыт сотрудничества с международными компаниями и часто делает проекты совместно с зарубежными каналами, это не удивительно. Тем более что тема сама по себе интересная, ведь тюрьма — это всегда что-то закрытое, даже тайное, особенно, для зарубежных зрителей.

После того, как фильм был принят телеканалом «Россия 1», возникла идея предложить нашу картину Netflix. Над сделкой работал целый пул юристов телеканала «Россия 1» и Совтелеэкспорта. Также, по моему мнению, большой вклад в сделку внесли сотрудница телеканала «Россия 1» Ольга Кучменко и исполнительный продюсер нашего фильма Алексей Доронкин. Это была большая сделка, переговоры длились несколько месяцев, фильм им сразу понравился, обсуждения были больше по авторским правам. Тут не было никаких уговоров, потому что, как вы понимаете, Netflix уговорить невозможно.

Мы не можем раскрывать секреты сделки, но, если коротко, права на фильм принадлежали «России 1», а Netflix забирает права для показа по всему миру. Но глупо было бы не отдавать фильм платформе, чтобы сохранить за собой права, ведь таким образом фильм увидят зрители по всему миру, особенно во времена пандемии, — его увидит больше людей, чем в кинотеатрах и даже на телевидении.

Кино в нашей стране — это лотерея, а документальное кино — тем более

— Вы как автор получили соответствующее вознаграждение от Netflix?

— Нет, на этом проекте я ничего не получила. Сумму от сделки с Netflix получил канал. И я вам могу сказать, что свой заработанный на этой картине гонорар я вложила в фильм для того, чтобы он получился таким, какой он есть. Я закончила мастерскую игрового кино во ВГИКе и привыкла снимать на хорошую аппаратуру с профессиональными людьми, поэтому у меня были коптеры, свет, генераторы. «Ленфильм» привозил мне дополнительный свет внутрь тюрьмы, и весь мой гонорар я вложила в кино. Это один из таких моментов, когда ты всем сердцем веришь в свой продукт, вкладываешь в него инвестиции, понимая, что кино в нашей стране — это лотерея, а документальное кино — тем более. Оно может остаться никем не увиденным, если не пройдет цензуру и его не покажут по телевизору. В кинотеатрах никакой судьбы у документального кино нет, и в прокате оно не зарабатывают ничего, просто копейки, которые несоизмеримы с бюджетами самих фильмов. Индустрии проката документального кино в стране нет, и все эти единичные случаи, как Софья Капкова, основательница Центра документального кино, с которой мы сотрудничаем, — все это, по сути, идейные меценаты, благодаря которым у документального кино есть хоть какой-то прокат в нашей стране. Наш зритель, к сожалению, не приучен к тому, чтобы смотреть в кинотеатрах документальные фильмы: если выпустить док в России, то он не наберет столько, сколько мог бы заработать в Америке и в Европе. Поэтому для меня уход фильма на платформу был счастливым билетом, и это как раз стратегические инвестиции, которые принесут плоды, — не только финансовые, но и репутационные.

Тема фильма «Кресты» настолько тяжелая, что я даже рада, что ничего на нем не заработала. Я поняла, что есть вещи, на которых не надо зарабатывать. Возможно, «Россия 1» поверит в документальные арт-проекты, которые во всем мире котируются так же, как и игровые. По просмотрам на платформах и по заинтересованности зрителя в мире подобное кино не уступает художественному.

— Возможно, и в России переход документального кино на цифровые платформы послужит толчком и для авторов, и для зрителей и создаст хотя бы какую-то вменяемую финансовую модель, когда режиссеры будут получать авторские отчисления?

— Уже 12 лет я являюсь директором документальной программы Московского кинофестиваля, и каждый год в программу из десяти фильмов попадала только одна российская картина. И в программу «Свободная мысль», и в программу Документального кино попадали в основном зарубежные проекты, и это большая сложность — найти российскую картину, которая по уровню контента и реализации, съемкам и качеству соответствовала бы тому, что снимается за рубежом. Демонстрация этих фильмов происходит не на телефоне, а в кинотеатре, во втором зале «Октября», в IMAX, а на этом огромном экране видны все дефекты изображения. 12 лет назад было горе и слезы, потому что звук плохой, камера трясется, смотреть это невозможно. И мы с отборочной комиссией страдали от этого.

Все прекрасно понимают, что снять хорошую картину за 2 млн рублей, которые тебе выделяет Министерство культуры, просто невозможно. Что касается бюджета «Крестов», мы не можем его разглашать, но это абсолютно рыночные европейские суммы. Большую сумму дал канал «Россия 1». Вообще мы очень благодарны Министерству культуры за то, что выделило деньги на фильм на такую серьезную тему. Есть много разговоров о нашей бесконечной цензуре, а у меня есть ощущение, что у нас люди занимаются самоцензурой. Я читала заявки, которые подаются в Министерство культуры, и я могу сказать, что винить чиновников не стоит, потому что многие темы, которые предлагают документалисты, настолько скучные и настолько самоцензурированные, что диву даешься. При этом никто не запрещает подавать на конкурс любые темы.

Я думаю, что платформы будут супердопингом для режиссеров-документалистов, потому что бюджеты у них намного больше, чем на телевидении. К тому же сами платформы (мы общались и с «Яндексом», и с «Окко») имеют постоянный запрос на идеи, на сценарии, и хотят финансировать интересные проекты.

— Как будет строиться ваша работа с Netflix в дальнейшем?

— Контракт подписан, и 1 января 2021 года фильм появится на платформе. Вообще это символично, что фильм «Кресты» появится сразу после Нового года, надо обладать особым чувством юмора. Все отпразднуют Новый год и откроют страницу Netflix с фильмом о питерской тюрьме. Отчисления авторам, кроме композитора, в нашей стране не предусмотрены, но платформа еще только заходит на нашу землю, и наша картина стала стартом в новых взаимоотношениях Netflix с Россией. Думаю, что в дальнейшем они будут вкладываться и в производство, как это делается в европейских странах, или просто выкупать целиком права, или выкупать проекты на уровне пилотов.

— В прошлом году в России прошла международная конференция под председательством В. И. Хотиненко, посвященная тому, что режиссерам нужно возвращать право на авторский сбор с их фильмов за трансляции в кинотеатрах и интернете. В России такой сбор предусмотрен для композиторов, но не для режиссеров. Меняет ли приход платформ эту ситуацию?

— Я задумывалась о том, почему из режиссеров, из творческих людей, получаются не очень хорошие чиновники. Потому что режиссер вдохновляется на некую короткую дистанцию, у него есть проект и он им живет, и этот проект — на данном этапе жизни — самый важный, как ребенок. Мне даже мой сын говорит: «Вот ты сейчас закончишь один проект, начнешь другой, а как же я, я же твой постоянный проект!» Поэтому режиссерам в роли чиновников очень сложно, ведь приходится вдохновляться одним и тем же в течение долгого времени.

Понятно, что авторские отчисления — это очень здорово, и важно, если они будут поддерживать режиссеров, но я уверена, что победят режиссеры, которые смогут управлять своим временем и ресурсами и делать проекты для платформ на постоянной основе. Какие-то фильмы можно снимать и год, и два, но это в любом случае движение от проекта к проекту. Потому что конкуренция очень большая, и если ты снял один фильм, а дальше ты сидишь на авторских, то не факт, что через годы кто-то вспомнит про то, кто ты такой. Я в этом смысле очень хорошо знаю, что когда тебе вручают приз или когда тебя купил Netflix, об этом через две недели уже все забудут, потому что появятся другие новости. Режиссер может сойти с ума на своих призах и потерять возможность производить что-то новое. К сожалению, таких примеров очень много.

— Что, на ваш взгляд, важно, чтобы документальным фильмом из России заинтересовались зарубежные платформы и байеры?

— Может быть, отчасти мне легко говорить, потому что я выросла в киносемье, и не просто в киносемье, а в семье режиссера, которого, когда я родилась, уже знали на международной арене (Отец Ангелины Голиковой — Сергей Мирошниченко, режиссер-документалист, автор проекта «Рожденные в СССР».  — Forbes Woman). Когда я пошла в кино, он мне сказал, что мое поле битвы далеко за пределами страны, если ты делаешь продукт, который интересен только соседям, это не индустрия.

Меня недавно спрашивали в интервью: вы, наверное, сняли «чернуху» про Россию, поэтому ваш фильм купили. Нет, это не «чернуха». Если дистанцироваться и посмотреть на фильм со стороны, это очень качественный продукт, он качественно снят, в нем есть универсальные вопросы, которые касаются не только России, но и всего мира. В тюрьме отражается история страны, и это касается всех тюрем в мире. Что бы ни происходило в странах, это в первую очередь отражается на тюрьмах, потому что это государство в государстве. Плюс в этой картине есть философия: люди, которые сидели в этой тюрьме, известны по всему миру. И конечно, очень хорошее техническое исполнение, все снято на RED, записан суперкачественный звук 5.1, музыку вживую исполняет оркестр. Такой контент может быть интересен, потому что есть определенные технические правила, которыми в наше время нельзя пренебрегать. Хотя никогда не угадаешь, почему один проект выстреливает, а другой — нет. Кино должно заставлять людей смеяться или плакать, если этих эмоций нет, я такой фильм выключаю.

Тюрьма — это отражение нашего общества, только гипертрофированное, это государство в государстве, и в нем все переломы, кризисы, революции видны в первую очередь

— Давайте поговорим о самом фильме: как возник замысел картины, как долго проходили съемки? Продюсером и сценаристом фильма выступил Сергей Мирошниченко, как шла ваша совместная работа?

— Сергей Валентинович присоединился в тот момент, когда я сказала, что было бы здорово снять это кино. Он стал автором сценария, потому что уже снимал в «Крестах», например, Георгия Жженова, который там сидел. В силу своего возраста он помнит и знает историю этого места лучше, чем я, поэтому все историческое наполнение легло на его плечи. Сама идея зародилась странным образом: я ехала в «Сапсане» и, подъезжая к Санкт-Петербургу, увидела белые строения. Оказалось, что это новое здание тюрьмы «Кресты» и тюрьма переезжает. Построили новый изолятор, это длилось десятки лет. Я позвонила Сергею Валентиновичу, который вместе с начальником службы документальных фильмов «Россия 1» Марией Финкельштейн обратились во ФСИН для того, чтобы уточнить информацию и понять, сможем ли мы запечатлеть это событие: ведь это первый в России случай, когда весь следственный изолятор целиком переводили из одного здания в другое. При этом надо понимать, что это супероперация, ведь там сидят очень разные люди, от чиновников до убийц и маньяков. Оказалось, что переезд назначен через месяц, и у нас не оставалось времени. Мы сами собрали съемочную группу, еще не получив никаких денег, благодаря «России 1» мы договорились с ФСИН и поехали на съемки. Я рада, что мы успели снять жизнь людей внутри, потому что мы понимали, что это — уходящая натура и больше такой возможности просто не будет.

У нас было две недели, первое время было очень тяжело, потому что, когда ты приходишь, ты оставляешь телефон, документы, забираешь все это уже ночью, по сути, ты отбываешь там срок. Всей съемочной группе приходилось быть начеку, ведь когда заключенных ведут на прогулку, их не сковывают, и ты каждые пять минут сталкиваешься с разными людьми, некоторые из них  выглядят совершенно невинно, а некоторые могут  выкрикивать тебе  оскорбительные вещи. Один из наших героев, бывший начальник СИЗО, сказал: «Некоторым даже выгодно подольше остаться в следственном изоляторе за какой-то проступок, потому что тут условия лучше, чем в колониях строгого режима».

Во время съемок в мой адрес летели различные нелицеприятные комментарии, а-ля «мой срок не вечен, выйду — найду тебя». При этом сама атмосфера внутри довольно спокойная, каких-то катаклизмов и дебошей мы не увидели. ФСИН пошел на очень рискованный шаг и допустил нас везде, куда мы хотели, у нас не было практически никаких ограничений, и это во многом помогло снять действительно качественный док. С нами были сотрудники для соблюдения элементарных правил безопасности, мы получили все юридические разрешения от людей, которые попали в кадр.

Во время съемок я всегда говорю себе: «я не женщина, я — режиссер», и когда я выхожу на площадку, все половые признаки пропадают

Я не первый раз снимаю в тюрьмах и нередко работала в довольно жестких условиях: и на Северной земле была на полярной метеорологической станции, где только одни мужчины, а я была единственной женщиной за последние 25 лет, и на корабле, на атомном крейсере, где вообще женщин не пускают ночевать, я с ними провела пять дней на учениях. Поэтому для меня съемка в «Крестах» прошла спокойно. Я, конечно, волновалась за группу, у нас большинство ребят были молодые. Потому что люди расслабляются и забывают, что находятся в тюрьме и никто не застрахован от непредвиденных ситуаций.

Во время переезда было нервно, потому что в коридорах была просто толпа людей, задержанных за разные преступления, а ты стоишь среди них. Было немного напряженно, много чего услышали, но ничего криминального ни с кем не случилось.

У меня была история, когда после съемки я прилетела в Москву и попала на премьеру балета «Нуреев» в Большом театре, где был весь наш бомонд. А я три недели до этого провела в «Крестах». Я села в ложу, и поймала себя на том, что когда сзади кто-то шевелится, я оборачиваюсь, в этот момент я поняла, что человек настолько интересное существо, что он адаптируется к экстремальным условиям очень быстро. Я немного времени провела в «Крестах», но ощущение, когда ты спиной чувствуешь, что кто-то идет, и все время начеку было довольно интересным. И я понимала, что многие люди в театре даже не представляют, что переживают люди там, за стеной «Крестов», находясь хотя бы неделю в подобных условиях.

— Вы принимали какие-то меры, чтобы защитить себя, будучи одной из немногих женщин в мужской колонии во время съемок?

— Во время съемок я всегда говорю себе: «я не женщина, я — режиссер», и когда я выхожу на площадку, все половые признаки пропадают, потому что ты в ответе за свою команду, за своих героев, ты не имеешь права их осуждать, преступники они или нет. Ты любишь своих героев, какими бы они ни были, потому что они помогают рассказать то, что ты хотел бы. Я закладывала в каждый эпизод фильма определенные смыслы и заранее знала, чего я хочу добиться, какие эмоции мне хотелось бы вызвать.

В тюрьме работает много женщин-надзирателей, они все ходят без оружия, у них из оружия только дубинка. Многие из них очень симпатичные. У меня в фильме есть целый эпизод, посвященный женщинам: кто-то из них вычитывает письма, кто-то выводит на прогулки людей. Они все рассуждают о том, что такое тюрьма. Директор музе Наташа, очень симпатичная девушка, сказала такую фразу: «Тюрьма — это как мужчина, и ты либо влюбляешься в ее суровую харизму, либо не влюбляешься». Звучит жестко, но так меняется сознание людей в этом месте, такие люди приходят туда работать. Я видела этих женщин, которые каждый день работают с не самым простым контингентом, и в этом плане про себя даже не думала, женщина я или нет.

— Давайте поговорим об основной идее фильма, которую вы закладывали как режиссер.

— Я абсолютно убеждена, что тюрьма — это отражение нашего общества, только гипертрофированное, это государство в государстве, и в нем все переломы, кризисы, революции видны в первую очередь. Спасение или неспасение человеческих душ, которые попадают туда, — этот вопрос тоже меня волновал. Как нет абсолютно виноватых людей, так и безвинных. Мне хотелось разобраться, что было, как наша страна ломалась, как ее ломали и что происходит сейчас.

— Довольно сексистский термин, но он у нас есть — «женское кино», что такое «женское документальное кино», на ваш взгляд? С какими трудностями приходится сталкиваться в профессии? Есть ли какое-то недоверие или пренебрежительное отношение к вам как к женщине-режиссеру?

Безусловно, есть «женское кино», но я не отношусь к этой категории совсем. Потому что если убрать из титров фильма мою фамилию — не факт, что кто-то догадается, что это кино — женское. Я заменила свой голос в фильме, и все вопросы, которые я задавала, озвучила мужским голосом. Это был для меня принципиальный момент, вопросы были серьезными, но когда женщина в мужской тюрьме задает мужчинам эти вопросы, это звучит немного обывательски. Это было правильное решение, потому что в мужском исполнении звучит это совсем по-другому. Кино и смонтировано не по-женски, там нет женских романтических настроений.

В принципе говорить о том, что есть какое-то женское кино или мужское кино в современном мире, тяжело. Мой сын ездил на учебу в Англию, ему было 10 лет, и у них в школе были туалеты для детей, которые еще не знают, к какому полу они принадлежат.

Мужчина тоже может снять добрую сказку о любви, по-хорошему наивную, я недавно посмотрела «Серебряные коньки» — там мужчина режиссер, а фильм снят романтично, восторженно, как будто снимала романтичная девушка в своем самом юном развитии.

— Есть ощущение, что женщины-режиссеры сейчас сосредоточены в документалистике и авторском кино, а пропуска в высокобюджетное кино у них пока нет, видите ли вы в этом проблему?

— Я не вижу в этом проблему. Конечно, есть определенные вопросы, потому что женщине, если она реализуется в семье, нужно заниматься детьми и тратить на это значительную часть времени, но здесь возникает вопрос, почему мужчине не надо заниматься семьей? У меня всегда был этот вопрос.

Почему не берут женщин на такие большие проекты, как «Легенда 17» и «Движение вверх»? Может, самим женщинам пока это не особо интересно. Я с этим пока не сталкивалась.

Моя профессия требует определенной жертвенности и эгоизма, и близкие, которые находятся с тобой рядом, испытывают определенные сложности, когда ты уезжаешь и тебя долгое время нет. Когда я была в тюрьме на съемках, мой сын не мог мне позвонить, я выходила из тюрьмы в 12 ночи и могла ему написать сообщение. Поэтому дискомфорт близкие, конечно, испытывают, и оттого тем более ценно, что они вообще задерживаются.

Я думаю про большое игровое кино, я не разделяю кинематограф на документальный и художественный, для меня это было всегда странно, потому что за рубежом многие режиссеры снимают сначала док, потом игровое кино, потом опять док. Это как разные языки, — неплохо знать несколько. Для меня остро стоит вопрос темы: после серьезных документальных проектов не так просто делать наивные сказки. Мне это было бы не интересно.

— Ваш отец, известный режиссер-документалист Сергей Мирошниченко, автор проекта «Рожденные в СССР». Вы учились во ВГИКе на режиссера игрового кино, но тем не менее также стали заниматься документалистикой. Что это, влияние отца? Или вам интереснее запечатлевать реальность, чем создавать ее?

— Да, я закончила мастерскую игрового кино и в качестве диплома снимала наивную добрую сказку «Девочка со спичками» по Андерсену. Я много реализуюсь в игровых проектах, когда снимаю рекламу, потому что это все равно игровая площадка.

Есть определенные вещи, которые ты не можешь передать на экран, если ты не перестрадал, не переболел, не пережил что-то в своей жизни, что-то не потерял, чего-то не лишился. Очень тяжело передавать на экран то, что ты сам не испытал. Когда ты снимаешь документальное кино, понятно, что какие-то вещи ты переживаешь, и даже если у тебя нет достаточно опыта, но есть любовь к людям и к героям и в принципе любовь внутри, то ты можешь передать зрителям свои эмоции. Поэтому я взяла творческую паузу, чтобы понять, что я хочу сказать людям в игровом кино. Игровое кино — оно более массовое сейчас, а для меня важно, чтобы я делала что-то стоящее. Сейчас, когда мне 33 и я много чего увидела и пережила, опыт, который у меня накопился, помогает понять, о чем бы я хотела снять полный метр.

— Вы являетесь исполнительным продюсером студии «Остров» — расскажите, чем занимается студия и как функционирует в эпоху карантина. С какими сложностями приходится сталкиваться?

— Пережить этот период было очень тяжело, мы были в запуске нескольких проектов, связанных с международными командировками. Так как я второй режиссер на проекте «Рожденные в СССР» и его герои живут по всему миру, у нас возникли сложности в связи с тем, что до сих пор закрыт доступ в Израиль, Канаду, США. Но мы старались найти выход из ситуации: записывали некоторые интервью по интернету. У нас единственная страна в мире, где герои участвуют в подобном проекте совершенно бесплатно, это их добрая воля, и мы им очень благодарны.

У нас не было поддержки, мы не могли снимать, в Москве во время карантина мы должны были сидеть дома и не могли получить пропуска, чтобы выйти на студию. Тем не менее команда работала, мы смогли не отказаться от офиса, что было непросто.

Этот продакшен в какой-то момент стал платформой, на которой мы воспитываем наших студентов во ВГИКе. Сейчас там работают студенты, которых мы воспитали, они очень успешно реализуются. Есть лауреат фестиваля в Санденсе Максим Арбугаев, есть ребята, ставшие лауреатами в Милане, в Палермо, мы сделали проект для канала Fox. Поэтому эту платформу потерять было очень страшно: после советского времени нет больших студий, и поэтому после вуза выпускники киношкол попадают на улицу, максимум, на телевидение, которое трансформирует их под себя. Наша студия — остров для молодых ребят, которых мы приглашаем для реализации своих проектов.

— Над чем вы сейчас работаете?

— Мы вовсю завершаем работу над «Рожденными в СССР». Я болею за этот проект и надеюсь, чтобы через семь лет все состоялось и мы бы снимали продолжение.

Что касается «Крестов», то мы готовим целый сериал, посвященный истории русских тюрем. Мы уже готовим к съемкам два проекта: один фильм будет посвящен Бутырке, второй — Владимирскому централу. Тюрьмы мы выбираем не только исходя из того, кто там сидел, но и по архитектуре: мы выбираем замковую архитектуру, построенную при Екатерине II. Мы активно ведем переговоры с разными платформами о продолжении сериала.

Параллельно работаю над своей первой игровой картиной, пишу сценарий.

• «Почему человек вынужден идти на преступление, пытаясь обезболить одну маленькую девочку?» Интервью с режиссером фильма «Доктор Лиза»
• «Опасно судить о женщине только исходя из ценностей материнства»: правда ли дети мешают женской карьере
• «При помощи страха можно управлять населением целой страны». Интервью с автором романа-антиутопии о последствиях мировой эпидемии