Переосмысляя красоту: как изменились наши представления о маскулинности и феминности
О переменах в мужском и женском
Архитектор Адольф Лоос, автор знаменитого «Орнамента и преступления», был большой любитель порассуждать о костюме. Его эссе об одежде — это рассуждения, по тональности располагающиеся где-то между социальной критикой и легкомысленными глянцевыми статейками. Вот их названия: «Обувь», «Белье», «Мужские шляпы».
А вот цитата из его статьи «Женская мода»:
«Женщина завоюет равенство с мужчиной не провокацией его чувственности, но благодаря экономической независимости <…>. Женщина не будет расти и падать в цене в зависимости от вожделения мужчины. И тогда бархат и шелк, цветы и ленты, перья и краски окажутся бессильными. Они исчезнут».
Они действительно исчезли, и о них мы помним почти благодаря одним лишь вечерним платьям. Женский костюм сегодня, хоть и испытывает отчаянное тяготение к девичьей нежности, все же в массе своей весьма прост и неказист. И под стать ему костюм мужской — скорее, городская униформа, чем собственно костюм.
Современная одежда обоих полов удивительно десексуализирована и похожа на удобные детские вещи, в которых хоть сейчас можно отправиться в песочницу:
«Мужчины и женщины в «малышовой» одежде словно бы декларируют, что стратегии поиска партнера вообще никогда не занимали их умы; секс может разве что захватить их врасплох», — это уже Энн Холландер, историк моды, образца 1994 года.
Индустрия вокруг мужского тела
Размышления об идеалах красоты — только на первый взгляд эстетская безделка в духе видеороликов «Женский макияж за 1000 лет». Но все, конечно, куда глубже, ведь сама рефлексия понятия красоты — явление элитистское. Красота, какой мы ее знаем по истории искусств, — это по большей части красота глазами богатых. В огромной степени она есть отражение социального запроса на отдельность и инаковость, красота-стигма.
В «Истории красоты» — масштабной монографии, вышедшей под редакцией Умберто Эко, — подробно выписаны мельчайшие изменения идеала в его связи с эпохой. Интересно не только то, как меняется «модное тело» в зависимости от обстоятельств, но и то, как оно живет и двигается: так, женщин XVII века как будто бы расколдовывают — они «начинают» не только добродетельно сиять красотой, но и проявлять индивидуальный характер. Причины? Как минимум одна: укрепление женской монархии. Женщины начинают масштабно действовать — и это действие немедленно приковывает к себе внимание.
Причины наших игр в переодевание в огромной степени социальные, и было бы наивно полагать, что распределение гендерных ролей в современном мире никак не влияет на наш внешний вид. Конечно, влияет. Правда, сегодня человек любого пола — это прежде всего работающий человек; консервативность в распределении гендерных ролей очень хорошо заметна в костюме элит — пожалуй, это та область, в которой перемены происходят медленнее всего: вспомним хотя бы наряды Мелании Трамп или Кейт Миддлтон, которые традиционно принято обсуждать больше, чем поведение их носительниц, известных в первую очередь как жены своих мужей.
Как и во все времена, феминность и маскулинность в образе формируются не в вакууме, а на основании наших ожиданий друг от друга. И с этими ожиданиями явно что-то происходит. Вот например: согласно прогнозам Allied Market Research, мужчины в 2022 году будут вовсю ухаживать за собой в общей сложности на $166 миллиардов — в таких цифрах оценивают рынок мужской косметики. За 2018 год продажи мужских уходовых продуктов выросли на 7% — это данные из официального отчета NPD. Другая интересная цифра — из прогноза все тех же NPD: сегодня порядка 40% людей в возрасте 18-22 демонстрируют интерес к гендерно-нейтральной косметике.
От того, как выглядит эйдос мужчины сегодня, зависит, что будут шить для отделов мужской одежды и ставить на «мужские» полки в магазинах косметики. А ведь мужская репрезентация тела всегда неразрывно была связана с его социальной значимостью, считает социолог Брайан С. Тернер. (Один из авторов понятия «социология тела» и пионер исследований телесности. — Прим. Forbes Life). Вот только в наше странное время само понятие социальной значимости трансформировалось так, что, кажется, едва ли не вывернулось наизнанку.
Традиционный «успех» в виде увесистых благ как-то подрастерял свою привлекательность, стоило им стать доступными и для женских отрядов тоже. Что мы знаем о социально успешном мужчине сегодня? Довольно мало, и то от противного: что он не злоупотреблял своими полномочиями и не ущемлял кого-нибудь потенциально уязвимого. Что может быть сегодня более отталкивающим эстетически, чем пресловутый «сильный лидер»? Нет, мужская «красота» сегодняшнего дня явно куда как более феминна в том смысле, что позволяет себе чуткость и мягкость. Более того: обязана позволять, поскольку решения о ее успешности или неуспешности принимаются не одним лишь мужским кругом.
Что это значит для ее нового внешнего облика — быть может, мужское тело ждут (наконец-то) платья, а лица — арт-макияж? Появятся ли «мужские» шопперы, в которые можно будет уместить памперсы, бутерброды и ребенка? Быть может, нас ожидает нечто прямо противоположное «великому мужскому отказу»? (Радикальная революция в мужском костюме рубежа XVIII-XIX веков, обусловившая отказ от декоративной избыточности, дорогих тканей, драгоценных камней в пользу минималистичного мужского стиля, — прим. Forbes Life).
О мужской телесности и чувствительности
Разговор о мужском теле и одежде (шире: мужской красоте), как и о женском теле и одежде (также и о макияже и украшениях, шире — женской красоте), следует вести отталкиваясь от социального. Во-первых, потому что о внешней красоте вообще можно говорить лишь в контексте социального (превосходящего единичное). А во-вторых, потому что иначе не получается: самая громкая современная дискуссия о теле — это разговор о его взаимодействии с другим телом и о последствиях такого взаимодействия.
Социальное выясняют в социуме, чтобы узнать о стандартах современной мужской красоты, мы провели опрос в сети. Разнообразные женские предпочтения удивили в меньшей степени — главным откровением стали комментарии мужчин. Кто-то мудро подписался на комментарии и ничего не сказал. Кто-то сразу сильно обиделся (кто-то всегда сильно обижается, притом сразу). Кто-то высказался в том духе, что, мол, «мужиков портит пиво». (И это была не женщина)
Но главным сокровищем, преподнесенным в тот вечер мужчинами, была растерянность. Автор растерянного комментария робко признался: он понял, что чувствуют девушки, которые постоянно с такими обсуждениями сталкиваются, — и подвел лаконичный итог: «Довольно ужасные ощущения».
Мужчинам сегодня действительно не всегда просто воспринимать себя и как тело тоже. Краса ногтей, а вместе с ними и прочих заметных частей, — это «традиционно» удел женский, украшательный. Мужская же красота — это красота соответствия. Соответствия — по эпохам: божественному идеалу, идеалу универсального человека, человека просвещенного — или, наконец, человека, лишенного привычной телесности, переставшего замечать свое тело — как, скажем, академик Сахаров в любом из своих скульптурных воплощений. Или роденовский Бальзак. Это соответствие идеальному образу мужественности — относительно, понятно, идеального же образа женственности.
О женской сексуальности
Еще недавно идеальный образ женственности пережил большое потрясение. На некоторое время его стали определять исключительно через тождественность мужественности, тождественность во всем: даже порностудии обильно пополнили свой ассортимент видео со страпонами.
И костюм заблудился, формы поплыли. Когда-то похожим образом они уже плыли — в 1920-е годы. Но если тогда 1920-е они поплыли, превращая взрослую женщину в мальчика-подростка (наиболее подходящий парадигматический аналог образа мужчины на женском материале) — долой талия, долой волосы, долой подол! — сейчас эта внешняя оплавка происходит уже где-то на совсем других планах. Потому что равноправие, в сущности, было завоевано с брюками; женщины, надев штаны, получили формальную свободу движения в той же степени, в какой она была доступна мужчинам. Но одно дело юридическая свобода, совсем другое — свобода тела.
Переживания недавнего прошлого — это еще и попытка переосознания женской сексуальности. Она дошла до своего карикатурного расцвета в образе условной Ким Кардашьян — женщины-тела, которое полностью и даже в движении видели все (включая тех, кто не собирался этого делать).
Популярность этого образа лишена сложных причин (человечество по-прежнему ценит идеалы каменного века, и кто мы, чтобы себя за это осудить), но в нем, как и в любом хорошем образе, интересен не он сам, а то, что за ним скрывается. Неприкрытая и живая сексуальность все той же условной Ким Кардашьян (Саши Грей, Джессики Стоядинович) стала достоянием миллионов — и тут-то и вышла странность. Женщинам на экране как будто вообще не было стыдно. Хуже того — кажется, им нравилось происходящее. (Важно: речь идет именно об образе, а не о реальных условиях жизни женщин, работающих в порноиндустрии).
В недалеком прошлом женская сексуальность — конструкт, существующий в тесных рамках семьи. Не «патриархата», потому что, честно говоря, важен не доминант, а само устройство системы. Системы из мужчины, женщины и их потомства — неизбежного и неотвратимого, как антитела к SARS-CoV-2. И потому женский идеал всегда вращался вокруг ее возраста: идеальным, «красивым» возрастом женщины всегда была юность, изобилие.
В этом смысле история к женщинам беспощадна: быть красивой и желанной якобы можно было лишь в юности или в почтенном замужестве (в приемлемых рамках). Образ женщины зрелой — это всегда образ старухи, образ Деметры, тоскующей по утраченной дочери-юности. Образ грустной осени. Радикальное отличие современной женственности от любой другой — это ее необязательная детность. А это кое-что меняет.
О новой женственности и мужественности
Что делает вещи, образы или детали кроя «актуальными»? То, что мы решили на них смотреть больше, чем на другие, а почему мы это решили, надо спросить у нас самих. Причины всегда разные.
Почему сегодня так современно выглядят женщины в длинных платьях? Почему так хороша и свежа эта «девственная» женственность эдакой Gibson girl— одетой очень по-взрослому, но все-таки остающейся «девушкой»? Это ведь еще и образ прекрасной дамы, заправляющей сотней рыцарей и носящей при этом все то же длинное платье. Это, вероятно, невинность, неуловимый и древний белый кит.
Это и, как ни пародоксально, образ матери. Если это так, то и вывести идеал современной мужской красоты тоже несложно. Как и у феминности, распадающейся вполне ожидаемо на «вульгарную» и «возвышенную», у маскулинности тоже есть свои проявления. «Низким», земным здесь будет очевидно образ ребенка — те самые джинсы-футболка, шорты, кепка, классная заметная цацка на шее и Очень Большая Машинка.
Что же до возвышенного сияющего идеала, то это, безусловно, тело йогическое. По аналогии с женским зрелым телом, вышедшим из замкнутого круга самовоспроизведения, мужское идеальное тело — тело аскета, устремившегося прочь от ипотеки и престижной частной школы в интеллигентном районе. Тело, стремящееся к опыту, который превосходит предначертанный, «природный», условно-нормальный, — опыт встречи с собой.
Рассуждения о такой материи, как тело, невероятно сложны. И дело не в мужчинах и женщинах, а в самой попытке разговора на эту тему в публичном пространстве: где тело, там всегда кто-то обижен, ущемлен, оговорен или подвергся харассменту. Но тело — не только сексуальность и скандал. Это еще и полотно для творчества, и предмет для удовольствия, и духовный инструмент, и единственное, благодаря чему мы в принципе способны валяться на траве и смотреть в небо. Тело — хорошее. Не замечать его нельзя. Говорить о нем — можно.