«Женщины рожают по 12 детей и не умеют читать». Как врач-инфекционист из России лечит жителей племени майя в Гватемале

«Принимая роды, я укололась сифилитической иглой», — вспоминает врач-инфекционист Виктория Валикова. После окончания Башкирского государственного медицинского университета она пару лет работала в инфекционной больнице в Уфе, а потом получила дополнительную специальность тропиколога в Институте тропической медицины в Антверпене и в 2015 году вместе с подругой Кариной Башаровой запустила проект Health & Help — некоммерческую организацию, которая помогает получить медицинскую помощь людям в странах Центральной Америки, живущим вдали от цивилизации. Чтобы построить клинику для племени майя в Гватемале, Валикова запустила сбор средств на краудфандинговой площадке Boomstarter, — пользователи перечислили 1,3 млн рублей. В 2017 году клиника открыла двери для жителей местных деревень. В начале 2020 года волонтеры проекта построили вторую клинику, на этот раз в Никарагуа, но из-за коронавируса ее официальное открытие перенесено на неопределенный срок. Мы поговорили с Викторией Валиковой о правах женщин в Гватемале,  проблеме сексуального насилия и труде волонтеров вдали от цивилизации.

Как коронавирус повлиял на работу клиники?

Очень сильно увеличилось число случаев домашнего насилие в Гватемале. Все сидят дома, мужчины пьют и лупят женщин. Была попытка ввести запрет на продажу алкоголя, но она провалилась — люди просто начали употреблять самогон. Из-за этого все больше женщин приходят с бытовыми травмами, ожогами, ведь все готовится на открытом огне. Хроническим пациентам наши врачи выдают лекарства на некоторое время вперед, чтобы они лишний раз не ходили в клинику, — сидя в очереди, есть риск заразиться. Мы измеряем температуру всем пришедшим, рассаживаем их в разные очереди. Если у человека есть признаки респираторных инфекций или температура, то его осматривают в отдельном помещении. У врачей есть специальные средства защиты, которые они меняют после каждого пациента. Наша клиника находятся на краю земли, вдали от цивилизации, а в Гватемале сейчас не работает общественный транспорт, поэтому мы надеемся, что коронавирус до нас не дойдет. Если же будет кто-то с признаками коронавируса, мы обязаны позвонить на горячую линию Министерства здравоохранения и сообщить об этом, изолировав человека.

Соблюдают ли местные жители ограничения, вводимые правительством? 

В Гватемале комендантский час, люди действительно сидят по домам. Но это, пожалуй, единственное ограничение, которое они соблюдают. Маски никто не меняет — в лучшем случае она грязная висит на одном ухе. Более того, далеко не везде есть вода. Чтобы помыть руки, в некоторых поселениях нужно идти за водой на речку, в деревнях в принципе удручающие состояние гигиены — люди порой моются раз в две недели. Покупать новые маски жители не в состоянии, потому что, если мужчина зарабатывает несколько долларов в неделю, ему этого на еду еле хватает. При этом цены на маски и лекарства выросли в несколько раз, спекулянты все скупают и перепродают втридорога.

Большую часть лекарств вы привозили из соседних стран. Как сказалось на вас закрытие границ?

Наши волонтеры не могут больше привозить лекарства, а значит, пациенты с хроническими заболеваниями под угрозой. Те, кто страдает эпилепсией, астмой, диабетом, без необходимых лекарств могут просто умереть. Поэтому мы вынуждены покупать медикаменты в 10-15 раз дороже. А для нас это катастрофа, поскольку в нынешний период пожертвований стало значительно меньше.

В одном из интервью вы рассказывали, что не раз перевозили лекарства нелегально. И как-то вас даже поймала таможня с семью сумками медикаментов. Почему приходится прибегать к таким схемам? 

Необходимо платить пошлину за ввоз, стоимость которой превосходит порой цену лекарств. Таможня, видя, что вы иностранец, пытается всячески выманить деньги, апеллируя к тому, что у вас не те бумаги. Дружественные аптеки делают нам скидку на лекарства, срок годности которых может истекать менее чем через год, при этом, естественно, с ними все в порядке. По такой схеме работают все некоммерческие организации, не мы это придумали. А в Гватемалу и Никарагуа вы можете ввезти лекарства только при условии, если у них срок годности истекает минимум через год. Получается, что нормальные непросроченные лекарства со сроком годности, например, 11 месяцев мы ввести не можем. При этом аптеки и лаборатории в Гватемале частные, поэтому они могут установить любую цену на лекарства. Приходится как-то выкручиваться.

Какие заболевания характерны для региона? С чем чаще всего приходят люди?

В стране огромное количество голодающих детей, которые не растут, потому что не получают достаточного питания. Рацион крайне скудный — кукурузные лепешки, рис, очень мало овощей и фруктов. Парадокс в том, что дешевле купить бутылку кока-колы и упаковку чипсов, чем воды и яблок, — запросто можно увидеть, как двухлетний ребенок хлебает колу. Очень много пациентов с диабетом. Есть заболевания, вылечить которые можно буквально за $1, но лечение диабета обходится очень дорого.

Много заболеваний связано с тем, что женщины готовят на открытом огне и постоянно дышат дымом. Это и бронхиты, и пневмония, и астма. Из-за того, что люди живут в горном районе довольно скученно, нередок и туберкулез. Огромное количество кожных инфекций. Распространен гепатит, потому что находятся умельцы, которые делают одним шприцом уколы нескольким людям. Очень часто к нам приходят пациенты, которые вообще никогда не видели врачей, у них пять-десять разных заболеваний, и не знаешь, как подступиться и что делать. Это еще происходит потому, что в основном деревенские жители разговаривают на своих наречиях, не знают официального языка страны — испанский, из-за этого не могут объясниться в больнице. Женщины старшего возраста очень часто вообще неграмотные.

«Dolor todo el cuerpo» (в переводе «у меня болит все тело») — это самая частая наша жалоба. Люди приходят к врачу в очень запущенном состоянии. У меня был случай, когда я снимала носок у пациента, и в процессе отвалился палец.

Для наших волонтеров это огромный опыт, который в цивилизованной стране не приобретешь никогда. Большой спектр болезней, и все как по учебнику.

Насколько актуальна проблема ВИЧ?

Большинство людей живет в одних и тех же закрытых сообществах, поэтому среди деревенских жителей это не очень распространенная проблема. Есть такие районы, где очень много ВИЧ-инфицированных людей исторически, потому что там было много чернокожих рабов, завезенных из Гаити. Но в целом ситуация не катастрофичная.

Мы пытаемся внести свою лепту с точки зрения сексуального образования — на базе клиники проводим обучающие лекции. Например, в рамках профилактики ВИЧ объясняем, как надевать презервативы, тренируемся на бананах.

За пять лет жизни в Гватемале вы сами заражались чем-то?

Чем я только не болела. Лихорадками Денге и Чикуньгунья, пневмонией, дизентерией, стронгилоидозом — это когда в ногах поселяются черви. Как-то раз я укололась сифилитической иглой, когда принимала роды у больной девушки. После этого пришлось пропить профилактическим курсом гору таблеток.

В Гватемале аборты запрещены законом. Были ли ситуации, когда вас просили его делать?

С этой просьбой к нам обращаются постоянно. Аборты действительно запрещены, но в то же время не распространена контрацепция. Во многих государственных учреждениях до сих пор, если женщина хочет получить какой-то контрацептив (например, поставить спираль), она должна прийти с мужем, чтобы врач мог убедиться, что тот не против. В нашей клинике мы ведем большую просветительскую работу. Девочки не знают, как можно предохраняться. Кто-то всерьез думает, что не может забеременеть, если не будет свадьбы. Поэтому многие приходят на поздних сроках, когда уже начинает расти живот. Даже если женщина обращается к нам с головной болью, мы предложим ей взять презервативы.

Мы не делаем аборты, за это медработнику светит восемь лет тюрьмы, а женщине — три года. Если факт обнаружится, то клинику тоже закроют. Конечно, врачам ужасно тяжело отказывать тем, кого изнасиловали родственники, например, но приходится думать о более глобальных последствиях.

В Гватемале остро стоит проблема сексуального насилия. Решается ли эта проблема как-то на государственном уровне?

Когда я еще работала в Бельгийской клинике Vivir en amor в Гватемале сразу после университета, столкнулась с ситуацией, когда после смерти матери отец совокуплялся со своими старшими дочерьми, которым было 14, 15 и 16 лет. И каждая от него беременела. Все они приходили вместе с ним рожать в клинику. Это было ужасно. И все всё знают, но никто ничего не делает.

Почему? Боятся?

Да. Девушки, которые не умеют ни писать, ни читать, не могут без разрешения отца никуда выехать. Они даже подпись на заявлении поставить не могут. 80% населения Гватемалы живет в деревнях, там зачастую нет вообще никакой помощи.

Неужели ничего не меняется, и жертвам сексуального насилия некуда обратиться? 

Потихоньку, конечно, что-то меняется. Например, недавно была массовая рассылка смс с номером, на который можно позвонить, если вы подвергаетесь насилию. Это прекрасная инициатива, но проблема в том, что телефон чаще всего есть только у главы семьи, и женщина просто не имеет к нему доступа. Я скептически к этому отношусь, потому что в полиции в больших городах работают мужчины, которые закрывают на проблему глаза.

Есть ли все-таки хоть какие-то изменения у женщин в целом в последние годы?

Да. Стали больше девочек отправлять в школы. Хоть образование и бесплатное, родители вынуждены платить за книжки, учебники, еду, форму, проезд учителю, за свет, газ в школе — в результате набегают достаточно приличные суммы. Поэтому часто родители из своих 12 детей скорее отправляли в школу мальчиков, ведь девочке все равно скоро рожать.

Это огромный шаг, потому что, если женщина необразованная, она вообще ничего не может сделать и социально не защищена. Чем более образованная женщина, тем меньше у нее детей. На административных зданиях висят плакаты, на которых написано, что дети не должны иметь детей. Гватемала — первая страна по количеству предподростковых беременностей, когда девочки беременеют до 14 лет.

На одном из своих выступлений вы рассказывали историю, когда женщины просят смесь для детей, говорят, что у них нет молока, а потом добавляют эту смесь в кофе мужу. Как часто вы сталкивались с обманом со стороны пациентов, такая ситуация не исключение?

Да, часто они пытаются перепродавать лекарства, которые мы им выдаем. Поэтому мы просим, например, вернуть флакончик от лекарства, после его использования. За прием пациент жертвует $2, это делается для того, чтобы люди не ходили к нам просто так, чтобы пожаловаться на жизнь и получить витаминку. Если у человека нет денег, мы примем его бесплатно и окажем помощь в том же объеме.

Но есть умельцы, которые дают фальшивую крупную купюру, допустим, 200 кетсаль, это порядка $26. Вы ему сдачу, и в результате он уходит при деньгах. Это, конечно, обидно. Или, например, мы даем одежду женщине для ее пятерых детей, а потом оказывается, что их у нее всего двое, а одежду она продала. Бывает всякое, значит, им нужнее.

Помимо Гватемалы, ваша организация запустила проект в Никарагуа. На каком этапе он находится?

Мы закончили строительство в феврале. Могли бы достроить ее намного раньше, если бы не волнения 2018 года, когда все НКО выгоняли из страны. Я сама была в тот момент в Никарагуа, было страшно, над головой летали коктейли Молотова.

Клиника должна была открыться в марте, но из-за пандемии закрыты все учреждения, и мы не получили лицензию. Сейчас врачи могут оказать только какую-то экстренную помощь. В Никарагуа у нас два человека, в Гватемале осталось четверо. Возможность уехать была — российское посольство предлагало их эвакуировать, но они решили остаться.

Ваш проект запустился в 2015 году. Сколько волонтеров работало у вас за это время? 

Порядка 150 человек. Прежде чем к нам приехать, нужно выучить испанский — примерно полгода наши репетиторы занимаются с добровольцами онлайн. Большинство ребят приезжают из России и стран СНГ. В регионах молодой врач может получать 20 000-30 000 рублей, которые он тратит на съем квартиры, еду, проезд. У нас волонтеры живут прямо в клиниках, там есть отдельные помещения, где они спят. Питание мы обеспечиваем, билеты тоже, при условии приезда к нам на год. Врачи говорят, что нет никакой разницы, работать ли за зарплату в России или у нас.

Организация все пять лет существует на пожертвования. Сколько нужно денег для функционирования клиник сегодня? 

В прошлом году наш бюджет составил $576 000. Это не та сумма, которую мы потратили наличными. Самая большая статья расхода, которую мы пишем и тут же на ней экономим, это труд волонтеров — порядка $300 000. Только в гватемальской клинике в прошлом году врачи отработали более 30 000 часов, один час условно стоит $10, но это их вклад в проект, пожертвование, которое нужно как-то обозначить. Плюс есть труд онлайн-волонтеров: переводчиков, рекрутеров, дизайнеров, программистов, бухгалтеров. Огромная сумма, которую мы потратили наличными в этом году, — это деньги на строительства корпуса клиники в Никарагуа — более $60 000.

Но не все так плачевно при открытых границах — $104 000 мы получили физическими пожертвованиями в виде лекарств и расходников (например, клиника Esperanza в Гондурасе передала нам лекарств на сумму около $90 000, также мы выиграли гранты  Brother’s Brother Foundation ($13 000) и Help Impact (около $5000). Не стоит забывать и про лекарства, привезенные волонтерами и частными спонсорами.

Для работы нам нужно порядка $130 000 наличными, чтобы покупать лекарства внутри страны, оплачивать билеты волонтерам. Сейчас из-за карантина эта сумма увеличится в разы, потому что в страну ничего не ввести.

Есть ли у вас зарплата? За счет чего вы живете?

Изначально мы не думали, что проект так разрастется. Когда я уезжала из России, сдала квартиру в Уфе — на 25 000 рублей в Гватемале можно жить. К сожалению, очень часто у людей есть такой стереотип, что если вы работаете в благотворительности, то должны это делать бесплатно. У наших ребят, конечно, невероятная мотивация, раз мы держимся так долго. Сейчас мы в поисках спонсора именно на зарплаты, потому что мы не можем надолго удержать крутых профессионалов у себя в команде, рано или поздно они уходят на оплачиваемую работу.

Вы сейчас вернулись в Уфу, это временное решение из-за пандемии?

Нет. Вместе с мужем мы решили обосноваться здесь, планируем усыновить детей. Это было сложное решение, к которому мы шли несколько лет. В начале марта, когда начали отменять все рейсы, мы прилетели в Россию. Пересадка была в Нью-Йорке, вероятно, там что-то подцепили, потому что по прилету мы сильно заболели. Тогда еще тестов не было, отсиделись дома. Сейчас я перевела свою работу в онлайн.

Как врач-инфекционист может работать онлайн?

Я сейчас занимаюсь организацией всего процесса, продвижением, отвечаю за коммуникации, помогаю с рекрутированием. Несмотря на то, что мы некоммерческая организация, к нам не так просто попасть — нужно пройти несколько этапов интервью. Кроме того, я отвечаю за всю медицинскую часть: в основном это заказ лекарств, логистика, собеседование новых кандидатов на знание медицинских тонкостей, иногда консультации врачей, которые остались работать в Гватемале и Никарагуа. Больше всего времени у меня уходит на поиск инвесторов и потенциальных спонсоров.

• У этой войны женское лицо: 5 историй врачей, которые каждый день сражаются с пандемией
• «Ощущение, что медицинская система создана, чтобы угробить человека». Онколог из рейтинга Forbes об оттоке мозгов, выгорании и идеальных врачах
• Еда, жилье, антисептики: как бизнес помогает врачам, которые борются с коронавирусом