Девочка — на аборт! Что значит быть женщиной и матерью в Южной Корее

Южная Корея ассоциируется с прорывными технологиями и прогрессивной современной культурой. Но так ли это? В книге «Госпожа Ким Чжи Ен, рожденная в 1982 году» рассказана история девушки, которая на протяжении всей жизни сталкивается с гендерной дискриминацией. Перевод книги выходит в издательстве «Эксмо» в конце марта. Forbes Woman публикует отрывок о  первых детских воспоминаниях главной героини.

Самое раннее воспоминание Чжи Ен — как она ест молочную смесь, которой кормили ее брата. Она была на пять лет старше, так что ей в этот момент было лет шесть или семь. Сухое молоко почему-то казалось ей очень вкусным и сладким. Когда мать смешивала порошок с водой, Чжи Ен садилась рядом и подбирала с пола рассыпавшиеся крошки смеси пальчиком, смоченным слюной. Время от времени мама разрешала ей раскрыть рот и медленно высыпала туда полную ложку сладкого, вкусного порошка. Смесь таяла во рту, превращаясь в липкие карамельные хлопья, которые постепенно растворялись, оставляя за собой странное послевкусие на кончике языка.

Ко Сун Бун, бабушка Чжи Ен, терпеть не могла, когда та ела молочную смесь брата. Если она заставала ее за этим, то шлепала по спине до тех пор, пока смесь не выходила у нее изо рта и носа. Старшая сестра Чжи Ен, Ким Юн Йонг, вообще не прикасалась к детской смеси с тех пор, как бабушка побила ее за это.

— Ты что, не любишь детскую смесь?

— Люблю.

— Тогда почему ты ее не ешь?

— Она жадина.

— Это как?

— Она ее жадничает. Я никогда не буду ее есть. Никогда.

Чжи Ен не знала, что значит «жадничать», но понимала, что чувствует сестра. Бабушка ругалась не потому, что Чжи Ен была слишком большой, чтобы есть смесь, и не потому, что смеси не хватало для брата. Это было нечто совершенно другое. Это нечто выражалось в тоне бабушкиного голоса, в выражении лица, в наклоне головы, поднятых плечах и тяжелом дыхании, но это было трудно сформулировать.

Лучший способ описать чувства бабушки: «Как ты смеешь брать что-то, что принадлежит моему драгоценному внуку». Брата холили и лелеяли, все его вещи были лучшими из лучших, и к ним не мог прикасаться абы кто. Чжи Ен чувствовала, что она была чуть меньше, чем «абы кто», и Юн Йонг, должно быть, чувствовала то же самое.

Во время еды горячий свежесваренный рис подавали, естественно, сперва отцу, затем брату, затем бабушке. Было также естественно, что самые красивые и вкусные кусочки тофу, пельмени и обжаренные тефтели предназначались брату, а Чжи Ен и Юн Йонг получали те, что развалились во время готовки. У брата, конечно же, были парные палочки для еды, носки и длинные штанишки, а его старшие сестры обходились непарными палочками. Если в доме было только два зонтика, брат брал один, а обе сестры — другой. Если было только два одеяла, брату доставалось одно, а девочки делили второе. Если было только две порции какого-нибудь угощения, повторялось все то же самое.

В детстве Чжи Ен искренне не замечала, что брат как-то особенно выделяется, и поэтому не завидовала. Время от времени ей казалось, что тут что-то несправедливо, но она привыкла говорить себе: «Так уж заведено». Она объясняла эту ситуацию тем, что старшие должны заботиться о младших, а сестры делятся всем, потому что они девочки. Мать часто хвалила сестер за то, что они хорошо заботятся о своем маленьком брате и не завидуют ему. После этого Чжи Ен было еще труднее проявлять зависть и ревность.

Отец Чжи Ен был третьим из четырех братьев. Самый старший его брат погиб в автокатастрофе, даже не успев жениться. Второй по старшинству уехал с семьей жить в Америку.

Из-за споров о наследстве и о том, кто будет заботиться о матери, самый младший брат разорвал все связи с семьей. Отец Чжи Ен и его братья родились и росли в то время, когда сам факт выживания не был гарантирован. Люди гибли от войн, голода и болезней. Их мать Ко Сун Бун сумела пережить это и вырастить детей, работая на чужих полях, убирая чужие дома и торгуя, одновременно следя за собственным хозяйством и воспитывая четырех сыновей, что требовало неуклонной стойкости. С другой стороны, дедушка, их отец, всегда сохранял светлую кожу и мягкие, ухоженные руки. За всю свою жизнь он не коснулся руками земли. Он не мог и не хотел кормить семью. Но бабушка не возмущалась. Она считала, что у нее достойный муж — ведь он не бил ее и не изменял ей. Несмотря на то что из четверых выращенных с большим трудом сыновей только про одного, отца Чжи Ен, можно было сказать, что он выполняет сыновний долг, она со странным вывертом логики считала, что это оправдывает ее существование.

«Я ем свежий рис, сваренный моим сыном, и сплю в тепле, созданном моим сыном, потому что у меня было четверо сыновей. У каждого должно быть по меньшей мере четверо сыновей, чтобы о нем позаботились в старости».

Рис варил не отец, а мать Чжи Ен, и она же стелила постели на теплом полу, но бабушка всегда говорила, что все это благодаря ее сыну. По сравнению с другими свекровями своего поколения и с учетом того, что ей пришлось перенести, бабушка еще была великодушна и искренне заботилась о невестке, хоть и всегда напоминала ей: «Надо рожать сыновей, ты должна рожать сыновей, ты должна иметь хотя бы двух сыновей...»

Когда родилась Юн Йонг, ее мать опустила голову и заплакала, обнимая новорожденную дочку.

— Простите, матушка, — извинялась она перед свекровью.

Та утешила свою невестку:

— Ничего, я не в обиде. Следующий будет мальчик.

Когда родилась Чжи Ен, ее мать снова заплакала, опустив голову.

— Прости меня, малышка, — извинялась она перед младенцем.

Бабушка снова утешила свою невестку:

— Я не против. Но третий должен быть мальчик.

Меньше чем через год после рождения Чжи Ен ее мать была снова беременна третьим ребенком. Однажды ночью ей приснилось, что из ворот выскочил огромный тигр и вцепился ей в юбку. Она была уверена, что на сей раз будет мальчик, но пожилая врач-гинеколог, которая принимала и Юн Йонг, и Чжи Ен, была озабочена.

Водя ультразвуковым датчиком по животу вверх и вниз, она огорченно повторяла:

— Такая красивая малышка... Прямо как сестрички.

Когда мать Чжи Ен вернулась домой, она горько плакала и ее сильно рвало. Прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за закрытой двери в ванную, бабушка поздравила свою невестку.

— Тебя никогда не рвало во время Юн Йонг и Чжи Ен. На этот раз все по-другому.

Но мама все не могла выйти из ванной. Она провела там долгое время, ее рвало, и она продолжала плакать. Позже, уже ночью, когда девочки заснули, мать спросила отца, который метался и ворочался в постели:

— А что, если, ну, гипотетически, что, если у нас родится третья девочка? Что ты будешь делать?

Она ждала, что он скажет, что она не должна задавать таких вопросов, что, конечно же, они будут растить детей со всей возможной заботой и не важно, какого они пола. Но он ничего не сказал ей.

— Ну же? Что ты будешь делать? — настаивала она.

И наконец он ответил, отвернувшись от нее к стене:

— Не говори таких вещей. Ты нас сглазишь.

Давай спать.

Закусив губу, она беззвучно проплакала всю ночь, пока ее подушка не промокла насквозь. На следующее утро губы матери так распухли, что она не могла закрыть рта и из него капала слюна.

Примерно в то же время правительство стало внедрять политику контроля рождаемости под лозунгом «семейного планирования».

Аборты по медицинским показаниям были разрешены десять лет назад, и «это девочка» стало вполне достаточным медицинским показанием для избирательного аборта женских эмбрионов. Это продолжалось в восьмидесятых годах и привело к всплеску нарушений гендерного баланса в ранних девяностых. Соотношение мужчин и женщин было особенно высоко среди третьих и следующих детей в семье — мальчиков рождалось вдвое больше, чем девочек. Мать в одиночестве отправилась в больницу, чтобы «стереть» сестру Чжи Ен. Это был не ее выбор, но это стало ее виной. Никто в семье не утешил ни ее страдающего сердца, ни больного тела. Она выла, когда из нее выскребали ее младенца. Только пожилая врач-гинеколог, держа ее за руку, сказала, что ей очень жаль. Если бы не эти ласковые слова, мать могла бы лишиться рассудка.

Прошло много лет, прежде чем она снова смогла забеременеть.