Эмигрантка из Ирана планирует заработать $1 млрд на лекарствах от рака

После революции в Иране 48-летняя Назли Азими приехала в США по студенческой визе. Сейчас она CEO в Bioniz Therapeutics, расположенной в Калифорнии биотехнологической компании, которая привлекла $20 млн венчурного капитала и разрабатывает лекарства против рака и аутоиммунных заболеваний вроде целиакии и алопеции. Ее теория: бороться необходимо с так называемыми цитокинами, многочисленными молекулами белка, которые блокируют иммунитет.

Прежде чем в 2010 году основать Bioniz, Азими делала карьеру в бизнесе по уходу за кожей, в том числе создала собственную линейку продуктов. Прибыль это этого бизнеса она использовала в качества стартового капитала для Bioniz, где сейчас работают 13 сотрудников. Bioniz не приносит выручки, и Азими говорит, что ей нужно еще по меньшей мере $300 млн дополнительного финансирования, прежде чем препарат будет готов к продаже. Текущая оценка компании: примерно $100 млн. В этом интервью она рассказала, почему не намерена оставаться в компании до стадии окончательного создания продукта.

Forbes Woman: Каково было расти в Иране?

Назли Азими: Я была ребенком, но хорошо помню революцию 1979 года. Мой отец был офицером и вынужден был скрываться, а мы не знали, где он. Многих из его друзей казнили. Мы боялись за свою жизнь. Я поступила в университет, но мне казалось, будто я задыхаюсь. Со всех сторон я слышала, что не могу делать то, что хочу, потому что я женщина.

Как вы смогли уехать в США?

Я поехала в Турцию, и посол США решил дать мне шанс. Я получила студенческую визу и поступила в магистратуру Университета Мэриленда, где изучала фармацевтику.

У вас остались родственники в Иране?

Все мои три брата — предприниматели в Иране. Один открыл стоматологическую клинику, у второго есть сеть спортзалов, третий основал сеть ресторан. С тех пор, как я уехала, многое в стране изменилось к лучшему.

Как вы получили работу в Национальном институте здравоохранения (NIH)?

Через знакомого, которому понравились моя страсть и наивность. Я получила стипендию на проведение исследований.

Этот опыт подтолкнул вас к созданию собственной компании?

В NIH я работала над редким неврологическим заболеванием, которое называется HTLV-1-ассоциированная миелопатия, оно схоже с рассеянным склерозом.  Мое исследование превратилось в работу в качестве научного сотрудника. Так я попала в сферу аутоиммунных заболеваний. Наш подход заключался в том, чтобы идентифицировать нарушения иммунной реакции в этом конкретном заболевании. Но я считала, что на самом деле множество реакций и компонентов были разрушены, и можно было разработать лекарство, которое бы восстанавливало их все.

Куда вы направились после NIH?

Я получила место в Центре исследования рака имени Фреда Хатчинсона в Сиэтле, чтобы изучать реакцию иммунной системы на вирус герпеса. Для меня это был поворотный момент. Я считала своим долгом попытаться создать молекулу, которая могла бы восстановить несколько проблемных зон иммунной системы. Но я ничего не знала о ведении бизнеса. Поэтому я присоединилась к стартапу.

Где вы работали и чему вы научились?

Я стала научным директором NuGene в Ирвине (Калифорния). Они предлагают генетическое тестирование, чтобы определить оптимальный образ жизни, говорят вам, в каких витаминах вы нуждаетесь или как вам следует изменить режим питания и тренировок. С научной точки зрения ничего выдающегося, но я узнала, как регистрировать компанию, как привлекать средства, как общаться с инвесторами. Я узнала об интеллектуальной собственности. Там были только я и два основателя, и они предоставляли мне большую свободу действий. Мы привлекли $1,5 млн и запустили компанию.

После этого вы основали Bioniz?

В 2008 году вместе с другом я создала Dermaheal USA, компанию по производству продуктов для ухода за кожей. Цель была заработать денег, чтобы потом уже основать биотехнологическую компанию.

И что получилось?

Норма прибыли в сфере продуктов по уходу за кожей достаточно высока. Мы продавали высококлассный увлажняющий крем и крем для кожи вокруг глаз через практикующих врачей, на Amazon и в некоторых магазинах. Мы вели дела из моего гаража. Производство десяти унций (283 грамма) стоило $12, а продавали мы почти за $100. Мы с самого начала получали прибыль. Наша выручка приближалась к $1 млн, и у нас было три сотрудника. Моей целью было выручить достаточно, чтобы запустить мой собственную биотехнологическую компанию.

Вы продали бизнес по уходу за кожей?

Это было партнерство с другом. Я занималась распространением в США и передала другу свою долю.

Ваш опыт управления этим бизнесом оказался полезен для Bioniz?

Я научилась экономить каждый доллар, управлять финансами, находить лучших сотрудников, устанавливать структуру компании, находить инвесторов. Я решила обойтись без инвесторов, но я узнала об «ангелах», частном капитале и венчурном финансировании.

Сколько денег потребовалось, чтобы запустить Bioniz?

Я вложила $500 000, этого хватило на три года. Затем я еще привлекла столько же от друзей и родных. После этого я начала обращаться к другим инвесторам.

Почему вы не обращались к инвесторам в самом начале?

Наша идея была достаточно оригинальной. Мы пытаемся понять, что нужно делать для конкретных аутоиммунных заболеваний, чтобы восстановить нарушенные иммунные реакции. Но у нас ушло три года на то, чтобы доказать, что у наших препаратов есть эта функция. За этот период мы создали технологическую платформу, которая позволяет нам разрабатывать различные лекарства.

Сложно ли женщине-основателю стартапа привлечь финансирование?

Я столкнулась со множеством препятствий. Я была иммигранткой. Я говорила с акцентом. У меня был академический бэкграунд. У меня не было типичного опыта в биотехе. Но я знала, что эта технология может значить для миллионов пациентов. Я связалась с несколькими бизнес-ангелами, которые знакомы с фармацевтической индустрией. Они поверили моему рассказу и поверили в меня. Это был первый рывок. После этого мы получили финансирование от венчурного подразделения Takeda — крупнейшей фармацевтической компании Японии.

Сколько времени понадобится, чтобы доказать действенность препаратов?

В нашем случае потребуется провести многочисленные клинические испытания. Все зависит от того, с какой болезнью вы боретесь. Мы работаем над множеством препаратов. Один предназначен для алопеции, которая приводит к выпадению волос и очаговому облысению. В США 600 000 больных алопецией, и ни одного препарата, одобренного Управлением по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA). Болезнь провоцируют цитокины, молекулы белка. Мы боремся с ними, надеясь восстановить нормальную реакцию иммунной системы. Мы начнем испытания препарата против алопеции в следующем году.

Сколько времени займут клинические испытания и что произойдет после них?

Пробный этап занимает 1,5 года. Затем необходимо протестировать препарат на достаточно большом количестве пациентов. Для алопеции это может быть 1000 человек. К тому времени пройдет уже лет пять. Мы работаем также с целиакией и Т-клеточной лейкемией.

Сколько денег вам нужно для проведения необходимых клинических испытаний?

$300 млн или $400 млн.

Как можно привлечь такую сумму с непроверенным продуктом?

Есть определенная группа состоятельных инвесторов, которые знакомы с этой сферой. Они выписывают крупные чеки.

Что, если вам не удастся убедить никого из инвесторов?

Есть другие способы финансирования. Можно сказать фармацевтической компании: «У меня есть такой-то препарат, помогите мне доработать его и вывести на рынок». Есть различные варианты лицензионных соглашений. Это может быть сочетание венчурного финансирования, лицензии или партнерства. Фармацевтическая компания могла бы сказать: «У вас есть технология, помогите мне разработать лекарство от волчанки».

Вы удивились, когда Элизабет Холмс удалось привлечь столько денег для Theranos, не имея реального продукта?

Я удивилась, но там были и тревожные звоночки. О ее работе не было научных публикаций, а ведь наша индустрия основана на информации. Все о Theranos замалчивалось. Кроме того, инвесторы Theranos не были ключевыми инвесторами биотехнологий, которые знакомы с отраслью. И как она могла не пригласить никого из биотехнологической индустрии в совет директоров?

Из-за этого скандала вам или другим компаниям стало сложнее привлекать финансирование?

Не особенно, потому что мы не имеем дел с такими нестандартными инвесторами.

Каков ваш следующий шаг?

Провести клинические испытания, получить положительные результаты, сосредоточиться на разработке других препаратов, чтобы сформировать портфель проектов и суметь предпринять дальнейшие шаги.

Вы разрабатываете препараты только для крупных рынков?

Нет. Мы работаем с болезнями, где от нашей технологии может быть польза. В США всего 2000-2500 больных Т-клеточной лейкемией. Это так называемое орфанное («сиротское») заболевание. Достаточно провести клинические испытания с сотней человек. Это потрясающе, потому что крупные фармацевтические компании игнорируют пациентов с такой болезнью. Для Bioniz это мог бы быть рынок объемом в $200 млн. Мы работаем в этой направлении, потому что ускоренные клинические испытания с маленьким числом пациентов обойдутся дешевле. Мы могли бы сами коммерциализировать разработки. Я могу привлечь $100 млн, чтобы самостоятельно вывести на рынок препарат против орфанной болезни.

Зачем инвестору вкладываться в лекарство с таким маленьким рынком?

В случае с орфанными заболеваниями фармацевтические компании могут требовать до $600 000 или $1 млн за один препарат. Если у меня будет меньше пациентов, логично будет поднять цену.

Кто в состоянии заплатить $1 млн за единственный препарат и этично ли столько требовать?

Заплатят страховые компании. Поскольку им редко приходится это делать, они могут позволить себе такие расходы. Я не говорю, хорошо это или плохо. Это спорный вопрос. Но с точки зрения бизнеса все логично.

Возможно ли, что вы продадите компанию, прежде чем начнете получать доход?

Это весьма вероятно. В случае с биотехнологической компанией вроде Bioniz более вероятно, что нас приобретут, чем мы продолжим самостоятельное существование. Если я скажу вам, что лекарство от алопеции может обеспечить ежегодные продажи на $1 млрд, продемонстрирую, что препарат работает, и вам остается провести только последний этап испытаний, вы как инвестор осознаете ценность предложения.

Перевод Натальи Балабанцевой