Экономист Рубен Ениколопов — Forbes: «Доходы падают, и перспектив особо не видно»

Рубен Ениколопов в международном экономическом сообществе фигура известная — выпускник физического факультета МГУ и Российской экономической школы (РЭШ), специалист в области анализа экономических данных. Работал в Институте перспективных исследований (IAS) в Принстоне (США), участвовал в оценке эффективности проектов Всемирного банка и Организации Объединенных Наций. В 2008 году Ениколопов стал профессором РЭШ, а в 2018-м возглавил свою альма-матер, которую называет лучшим экономическим вузом страны. В интервью редакционному директору Forbes Russia Николаю Ускову экономист рассказал, каким он видит новый мир после кризиса, оценил действия российского правительства во время пандемии и назвал плюсы российской приватизации, которой в этом году исполняется 30 лет.

Экономические перспективы развитых стран после пандемии

«Сейчас, в момент кризиса, развитые государства могут себе позволить сильно увеличить свои расходы, потому что беспрецедентно низкие процентные ставки. Они могут брать в долг практически под отрицательную реальную процентную ставку. Деньги бесплатно лежат, почему бы не взять и не раздать их людям.

Другой вопрос, как долго может длиться такое счастье. И когда надо остановиться, и успеют ли остановиться. Этот вопрос о возможной потенциальной инфляции на самом деле очень важен. Потому что эти гигантские стимулы (прежде всего мы говорим о долларе как о валюте, которая как бы якорит общую инфляцию) — уже многие достаточно серьезные экономисты говорят, что такой объем в триллионы долларов может быть серьезной проблемой. И споры между экономистами заключаются в том, поверит ли рынок, что это беспрецедентные меры и больше такого не будет, или рынок решит, что политикам понравилось и они будут делать так и дальше.

Если это первый вариант (гигантский, но единовременный объем помощи), то, скорее всего, на инфляции это не сильно отразится. Если второй — тогда нам действительно грозит очень сильный разгон инфляции, потому что надо понимать, что прежде всего инфляция определяется ожиданиями людей».

Право наций на самоизоляцию: как этническое разнообразие влияет на эффективность карантинных мер

О безусловном базовом доходе в России

«В чем была проблема брежневской экономики? В том, что был некий доход, даже не совсем базовый, но вполне нормальный. А дальше, даже если вы напрягались, вы не жили сильно лучше тех, кто ничего не делал.

Идея базового дохода [в том], что мы всех людей, которые наименее обеспечены, доводим до некоего приемлемого, нестыдного уровня жизни, а дальше, если вы работаете хорошо и зарабатываете много, у вас нет никаких ограничений.

Основная критика безусловного базового дохода — их две, и надо их четко разводить. Одна — это снижает стимулы, вторая — мы не можем себе его позволить. <...> Речь идет о том, чтобы выместить существующую сложную, непонятную систему социальной поддержки более простой системой с безусловным базовым доходом и отстаивать только какие-то совсем необходимые дополнительные меры поддержки (инвалидов и так далее). То есть [нужно] существенное упрощение системы. Тогда все равно (даже при таком маневре в поддержке) потребуется собирать больше денег. То есть тот факт, что надо будет [их] собирать, является основным тормозом на пути введения этого безусловного базового дохода».

Что изменится в новом мире после кризиса

«Есть еще пока нереализованные риски — это рост конфликтов между государствами. Почти все экономические кризисы в том или ином виде провоцировали конфликты, потому что мы можем вместе бороться с пандемией, но потом оказывается, что Европа блокирует поставки вакцин и так далее. Поэтому рост конфликтов между странами после кризисов — это вещь, которая, к сожалению, часто наблюдается, и боюсь, что мы сейчас это тоже увидим. Вопрос в том, насколько далеко это зайдет. И есть надежда, что все-таки [это будет] не Великая депрессия, что дело не кончится Второй мировой войной. Сейчас методы все-таки другие, не столь безжалостные и бесчеловечные. Но хотя бы в экономическом плане конфликтная конкуренция, скорее всего, вырастет».

О деглобализации

«Мы действительно наблюдаем, что начала падать торговля товарами между странами. Многие цепочки разорвались. Но надо учитывать, что в современной экономике товары играют все меньшую и меньшую роль. Гораздо большую роль играют услуги. И международная торговля услугами на самом деле растет гораздо большими темпами, чем падает торговля товарами. И в этом плане мы не наблюдаем совершенно никакой деглобализации, мы видим смену того, чем именно торгуют между собой страны.

Вместо того чтобы торговать товарами, они торгуют знаниями, технологиями, услугами. Поэтому здесь даже организация больших мультинациональных компаний меняется. Раньше ведь как: технология разрабатывается, допустим, в США, потом это производится дешевой рабочей силой в Китае и развозится по Европе, продается. Сейчас эта модель меняется — во-первых, потому, что не такая дешевая рабочая сила, во-вторых, если даже у вас дорогая рабочая сила с развитием роботизации, автоматизации, не обязательно ехать за тридевять земель, а можно построить более автоматизированный завод и производить у себя. Поэтому локализация производства очень сильно растет, и это тренд, который, скорее всего, останется с нами.

Производиться все больше и больше будет на месте. Но потоки информации, все, что связано с технологиями, — маркетинг, брендирование — это растет и будет расти, потому что в нашей экономике, особенно [если говорить про] цифровые услуги, их роль растет очень сильно, и они практически не ограничены в пространстве. Это одна из особенностей цифровых технологий, что существенная часть этих услуг не имеет географической привязки, и географические барьеры не играют роли.

Там тоже какая-то тенденция к деглобализации наблюдается в регулировании между странами на уровне государств. Поскольку это вообще такая территория Дикого Запада в интернете, где нет никаких правил и полная свобода. На самом деле она уникальная, и это, скорее, ненормально, что у вас есть такой рынок — практически нерегулируемый и вообще без каких бы то ни было государственных границ. То есть в этом плане, скорее всего, будет какое-то торможение. И государства пытаются вводить трансграничное регулирование перехода данных, но мы уже видим, что хотеть-то они хотят, а вот реально этого добиться очень тяжело, ввиду особенности технологий».

Действия российского правительства в кризис

«С точки зрения падения ВВП Россия прошла кризис гораздо мягче, чем предсказывали. Почти все мировые прогнозы (всех агентств, даже собственного правительства) оказались хуже, чем мы прошли. Это положительная вещь. Отрицательная — что, скорее всего, с медицинской точки зрения мы прошли [кризис как] одни из худших в мире. Если мы посмотрим по смертности, не по официальной статистике, а по реальной, то на душу населения у нас один из самых высоких уровней смертности в мире.

<...> Если брать львиную долю экономики, а это именно крупный и средний бизнес, то там мы прошли достаточно удачно. Никакой волны банкротств крупных и средних предприятий мы не наблюдаем. Проблемы начинаются с поддержкой малого бизнеса, который быстрее всех закрывается, уходит в серый сектор. Ему оказывали помощь, что вообще удивительно, обычно его просто игнорируют. Но на самом деле он, конечно, пострадал очень сильно.

<...> У нас заметно упали доходы населения, поэтому оказывали помощь прежде всего бизнесу, а не конкретным людям. То есть один пакет помощи семьям с детьми и увеличение пособий по безработице — это были меры, направленные на помощь людям, но этим все ограничилось. И мы видим по цифрам, что реальные располагаемые доходы населения, конечно, сильно сократились.

<...> Тот факт, что из адресных мер социальной поддержки были только [выплаты] семьям с детьми, пока это отражение того, что сама система адресной социальной поддержки, о которой большевики говорят уже лет 10-15, что ее надо настроить, — ее нет, и прежде всего инфраструктурно. У нас нет данных о людях, чтобы оказывать адресную помощь, у нас нет технических возможностей быстро довести до людей эти деньги, если даже мы вдруг решим. Это такие бытовые, технические подробности, почему у нас не развита система адресной социальной помощи. Просто многие годы об этом говорили и терпели, а сейчас оказалось, что это важно».

Война с ценами: как российские власти пытаются сломать рынок

О политических последствиях кризиса в России

«Это очень трудно предсказать, потому что видно, что недовольство растет. Во-первых, это некий тренд, оно медленно накапливается, поскольку ситуация в том, что доходы падают и перспектив особо не видно. Не видно, за счет чего страна начнет резко расти, то есть оптимизм у людей тоже подорван. Но приведет ли это к каким-то резким проблемам политическим — не факт. Потому что иногда недовольство и такое вялотекущее падение доходов приводят к апатии, а не к резким действиям.

Поэтому что-то мы увидим, наверное, на выборах в сентябре — как общество на это отреагирует. Но тут не факт, что произойдет что-то такое значимое. Что выберет общество — либо апатию полную, либо какие-то активные действия, — мы не знаем».

О переходе к рыночной экономике и создании класса собственников жилья

«Я думаю, что капиталистическая революция [в нашей стране] завершилась, а буржуазная — нет. Потому что переход к рыночной экономике был совершен, и совершен, я думаю, безвозвратно. Это абсолютно другая модель экономики, гораздо более жизнеспособная и адаптивная. Именно поэтому при всех проблемах этой экономики — это может быть государственный капитализм, негосударственный, но это все управляется рыночным механизмом — мы прошли кризис 2008-2009 годов и страна не развалилась, в отличие от того, что произошло в конце 80-х — начале 90-х, когда сама экономическая система была такая, что она рухнула под внешними обстоятельствами.

Когда рушится экономическая — это трагедия, поскольку она полностью прогнила и была нежизнеспособна. К процессу приватизации в 1991-1992 годах сейчас можно очень много предъявлять претензий. Но на самом деле во многом, конечно, все это определялось политическими ограничениями — с такой скоростью, когда все рушится, сложно осознанно принимать многие решения.

<...> С моей точки зрения, это недооцененный абсолютно гигантский шаг вперед — приватизация жилья, которая тоже могла пойти по-другому. <...> Это создало гигантский класс собственников. Поэтому, если говорить о капиталистической революции, что это рыночная экономика, основанная на праве собственности, хотя бы личной, хотя бы частной, это был гигантский шаг вперед. Это абсолютно базовая вещь, которую потом можно развивать».

«Копить на старость надо с 30 лет». Ректор РЭШ о пенсионной реформе, скрытых налогах и цене дела Калви для экономики

О руководстве Российской экономической школы

«У РЭШ всегда были амбициозные цели — поднимать общий уровень экономического образования, науки, дискуссии, экспертного мнения в стране. Эту школу так создавали в 1992 году. Ее создавали с нуля в стране, в которой вообще не было никакого нормального экономического образования и понимания базовых основ мировой экономики. Ее создавали по лекалам лучших зарубежных экономических факультетов. И я думаю, что амбиции получилось реализовать. Она действительно стала совершенно полноценной школой, включенной в мировую экономическую науку, работает абсолютно на мировом уровне. Мы сейчас уже нанимаем профессоров только на международном рынке и конкурируем со всеми университетами мира.

<...> У нас один из первых эндаументов. Он появился, поскольку мы изначально ориентировались на мировые стандарты, а это в мировой, во всяком случае в англо-саксонской модели университетов, абсолютно стандартная вещь, которая позволяет университету работать на долгую перспективу.

<...> Идея эндаументов в России недавно появилась и еще не до конца проникла в сердца и умы филантропов. Потому что горизонт планирования, к сожалению, у нас в стране достаточно короткий, и это отражается на том, как доноры думают. Они делают [так, что] вот здесь и сейчас должно помочь. Поэтому и вложение в эндаумент, и вложение в образование и науку во многом недостаточно. Видно, что доля меньше, чем в других странах, потому что это вещи, которые [работают] в долгую перспективу.

На самом деле ситуация меняется. И мы видим, во первых, что сейчас гораздо больше открытых доноров, потому что вкладывают в эндаумент и понимают, что я сейчас дал [средства], и на протяжении всей жизни, на десятки и десятки лет вперед мой вклад будет продолжать приносить пользу той организации, которой я дал. И, во-вторых, мы видим, что больше людей начинают вкладывать в долгосрочные проекты — например, в образование и науку».