«Если я не дойду до миллиарда, будет смешно»: как Тина Канделаки зарабатывает на масках и сериалах

Деятельность Тины Канделаки давно уже вышла за тесные рамки российского медиа- и шоу-бизнеса — телеведущая активно пробует себя в ресторанном деле и индустрии красоты. Оставаясь генеральным продюсером на телеканале «Матч ТВ», Канделаки владеет рестораном грузинской кухни «Тинатин» и долей в элитном спа-салоне «В Копернике», а также развивает собственный косметический бренд AnsaLigy, под которым выпускаются маски-патчи для лица. В косметику от Тины Канделаки успел вложиться бывший вице-президент Mail.ru Group Александр Кабаков, который с ходу оценил AnsaLigy в €1 млн. Диверсификация бизнеса пошла Канделаки на пользу: за прошлый год ее доходы выросли более чем в два раза, превысив 130 млн рублей. О том, как управлять косметической компанией, будучи звездой телевидения, и помогает ли в деле муж из «Ростеха», бизнесвумен рассказала журналисту Елене Тофанюк.

Сегодня у нас в гостях человек, который не нуждается в представлении, — Тина Канделаки. В прошлом году ваш муж (директор по особым поручениям «Ростеха» Василий Бровко. — Forbes) опубликовал декларацию, и весь мир узнал, сколько вы заработали — 130 млн рублей. Вы с этим вообще как? Вам комфортно?

А мир давно знает, сколько я зарабатываю. Forbes неоднократно публиковал мои доходы. В 2013 году, если я не ошибаюсь, опубликовали, что у меня доход составляет $3,3 млн. То есть я в принципе давно много зарабатываю. Просто в силу того, что Василий работает в «Ростехе», мои доходы теперь стали частью доходов жен госчиновников, они приобрели некую «новую искренность».

Так что я к этому вполне себе нормально отношусь. Я ничего не скрываю. И, наоборот, я этому отчасти даже рада. Я, например, всем людям, которые меня окружают, говорю: «Мы сейчас живем в эпоху такой цифровой откровенности, что лучше самому все рассказать — а если есть такая возможность, я ею воспользуюсь, — чем что-то скрывать». Можем подробно пройтись по составляющим этой суммы.

Ловлю вас на слове. The Bell подсчитал, что 90 млн рублей из этих денег вы заработали на концертах и выступлениях. Они правильно подсчитали?

Да, абсолютно точно.

А все остальное, получается, это ваш бизнес?

Я состою в нескольких бизнесах как собственник в разном долевом участии. Это ресторан «Тинатин», это AnsaLigy и это спа-клиника «В Копернике», которая мне принадлежит 10 лет.

Что из них более доходно сейчас?

AnsaLigy, конечно, — с точки зрения дивидендов. То есть смотря что вас интересует. Если чистые дивиденды, то это, конечно, AnsaLigy. Но, например, по отношению к клинике «В Копернике» в AnsaLigy все, что в принципе я буду зарабатывать, на данном этапе было бы здравым вкладывать обратно, потому что в таком бизнесе, как вы понимаете, расходы на маркетинг и пиар должны только расти. Потому что очень агрессивная среда.

А «В Копернике» — это уже состоявшаяся история. Мы пока, честно говоря, не знаем, будем ли ее развивать с точки зрения мультиплицирования. Потому что там все хорошо получилось – на тех 150 кв. метрах, которые у меня есть, чистая прибыль очень высокая. Там правда хорошо. Поскольку мы научились зарабатывать на столь небольшом пространстве такую прибыль относительно других салонов, мне, конечно, поступают предложения или расширяться, или продавать франшизу. Но я к этому очень деликатно отношусь, наблюдая за тем, как продают франшизу коллеги. Я много езжу по регионам и понимаю, что это как плюс с точки зрения капитализации, так и дикий минус, потому что если что-то идет не так, то люди сразу вспоминают тебя, а ты на виду.

Один салон для личности вашего масштаба — это как-то…

По дивидендам, если бы я могла публично озвучить сумму, вы бы поняли, что для личности моего масштаба это вполне себе приличный рекламный контракт. Это VIP-салон, там очень высокие цены — одни из самых высоких в Москве. Ну и AnsaLigy — конечно, я верила в успех этого предприятия и начала верить в него все больше и больше с какого-то момента. Но я не верила, что это будет вот так серьезно и так по-взрослому. И, наверное, самые большие свои деньги я уже заработала и еще заработаю здесь. Это же компания. Вот вы, например, часто публикуете списки коллег, кто сколько заработал — корпоративы, праздники, мероприятия, зарплаты, «золотые парашюты» и так далее. Но все это же очень ситуативно и сиюминутно. Ты выступаешь — ты зарабатываешь. Завтра ты подвернул ногу — ты не выступаешь, ты не зарабатываешь.

Нужен рентный доход.

Конечно. А компания — это навсегда, капитализация компании — это навсегда, доля в такой компании — это навсегда. Дальше ты просто определяешь, кому продаешь, перепродаешь или завещаешь. Взять хотя бы Эсте Лаудер — я не знаю, в курсе ли вы ее истории или нет — все начиналось с одной веселой женщины, которая ходила по салонам и всем предлагала свою косметику, а закончилось великой империей, которой принадлежит масса сегодняшних современных брендов и которая агрессивно скупает появляющиеся бренды.

Вы туда метите?

Да. На всех стратегических сессиях Эсте Лаудер была для меня одной из ролевых моделей, безусловно, потому что, например, в том же «В Копернике» я уже эту долю завещала своей дочери. И понятно, что мой бизнес отчасти и family бизнес. Мы с Линдой Петровной Гусевой (совладелица спа-салона и подруга Канделаки. — Forbes), которая со мной с трех лет, понятно, будем оставлять свои доли детям.

Вы за кадром говорили, что меряете кварталами, но все-таки есть у вас какая-то стратегия или цель? Допустим, ваша компания должна стоить столько-то в таком-то году…

Конечно, на горизонте, условно говоря, 3-5 лет мне хочется довести стоимость компании до миллиарда в рублях. То есть я не схожу с ума и не говорю, что, условно, Charlotte Tilbury (британский косметический бренд. — Forbes) оценили уже в миллиард долларов. Не свойственно мне, конечно, делать консервативные прогнозы, но бизнес научил. Лучше сделать консервативный прогноз, чтобы понимать, ниже какой планки падать нельзя.

Так что если за 3-5 лет (пять — это даже я очень много беру) я не дойду до миллиарда в рублях —  это смешно. Я дойду, но просто еще раз повторю: с маской (патчем) я столкнулась с тем, что, как мне говорили многие мои товарищи, у кого производство, например, вынесено в Китай, очень сложно в России делать люксовый продукт.

И  у нас нет пока таких производств в России, кроме одного в Чехове. Я туда съездила, выкладывала видео. Там очень интересный бизнесмен, который занимался фармацевтикой, в том числе и в Швейцарии, армянин. Он и купил предприятие в Чехове. И там, конечно, уже такое высокотехнологичное производство косметической продукции.

А вы не хотите производить в Китае?

Понимаете, в чем дело — это разные модели развития. То, что я увидела в Чехове, в принципе, если мы с ним (бизнесменом) сумеем договориться — для меня это прекрасный шанс все-таки сделать национальный продукт полного цикла. Если мы с ним не договоримся, тогда уже все понятно. Мы уже круг сделали по всей стране. Мы со «Сколково» сотрудничаем и более-менее все понимаем. Главная проблема с любым российским продуктом: мы можем собрать телефон, мы можем собрать самолет, мы все можем собрать, но дальше мы не можем довести это до конца и до ума.

Возвращаясь к миллиарду: если в первом квартале выручка у вас была 29 млн рублей, то сколько вы ожидаете по итогам года?

Я не знаю, поэтому еще раз скажу: все очень сильно зависит от маски. Мы же тогда маску выпустили, 29 миллионов-то откуда получилось? Это же из-за патчей.

Я эту историю много раз рассказывала и объясняла. Так как у нас есть спа-салон, то мы через InterCHARM (крупнейшая в России парфюмерно-косметическая выставка. – Forbes), естественно, общаемся с большим количеством людей, задействованных в этой индустрии. На  InterCHARM мы познакомились с Валентиной Ивановной (Деменко, генеральный директор косметической компании «Лаборатория ЭМАНСИ». — Forbes). Мы знали, что есть технолог, который может делать российскую косметику и прочее. Вообще я считаю, что в российской косметике нет бренда, к которому не имеет отношения Валентина Ивановна. Она профессор, доктор биологических наук, то есть это очень интересный человек...

Бабушка российской косметической промышленности…

Да, да. Она очень хорошо выглядит, она молодая женщина. Ей только исполнилось 70 лет. Поэтому Валентина Ивановна — красавица и умница.

Бабушка — это не про возраст, а про заслуги.

Да, это патриарх, скажем так. В общем, когда в нашей клинике уже пошли чувствительные дивиденды, я всегда говорила: «Линда, мне не нужны эти деньги, давай будем их вкладывать в разработки. Что интересного появляется?»

В клинике? Вы имеете в виду «В Копернике»?

«В Копернике», да. Если вы обращали внимание, у меня в Stories в Instagram есть графеновая маска. В России я первая, кто ее купил. Я слежу за всем и все покупаю. Уже практически во всех компаниях, когда от меня звонят, люди говорят: «А, это Тина? Ну наверняка она любит все первая покупать и тестировать!» А у меня был вопрос о смывке (жидкости для снятия макияжа. — Forbes), что-то мне не нравилось. И я говорю Линде: «Слушай, давай Валентине Ивановне закажем. Ну, что ей — сложно? У нее завод, пусть сделает». И вот так реально я заказала на 100 000 рублей смывку, а потом и тоник. Это так быстро все завязалось и выросло в линию. Она (Деменко) мне просто сказала: «Тина, я очень рада, что ты все время заказываешь на 100 000 рублей, но ты хоть на миллион заказывай. Ну просто неприлично».

И мы заказывали (косметику) и просто ставили ее в салоне. Мы особо не планировали расширяться, мы не понимали еще, что это может оказаться бизнесом. У меня в салоне множество средств — от Esthederm до Yon-ka. И вместе со всем этим еще и стояла моя косметика. Ну, стояла и стояла. А потом я летела «Аэрофлотом» и купила в duty free патчи от одной известной фирмы. Но это были какие-то клеенки. Я прилетела, эти клеенки сняла и говорю: «Слушайте, такая интересная тема, а тут какая-то клеенка. Можно ведь круто сделать». На что Валентина Ивановна, выдохнув, мне говорит: «У меня есть один рецепт, прям как в сказке, это фантастическая вещь, такого нет в мире». Вы понимаете, «такого нет в мире» — мне же нельзя такое говорить. «Такого нет в мире, но вряд ли ты захочешь это делать, это очень дорогая штука, очень тяжелая и, самое главное, она хендмейд». Я говорю: «Валентина Ивановна, я уже хочу. Что надо делать?»

В общем, мы стали пробовать это делать. Там просто история в чем? Все патчи — это заводская форма, то есть идут (с конвейера) вот эти огромные рулоны и (из них) автоматически вырезается форма. А у меня это такой конус, в котором гидрогель, и сидит обычный человек, который подкладывает формочку и как бы выпекает в ней такой «блинчик». Потом мы его кладем на стол, и сверху — это было мое пожелание, нигде в мире такого не было — еще гиалуронка заливается.

Какова себестоимость этого производства?

20% я зарабатываю, давайте я скажу вам так. Вообще в этом бизнесе — сейчас многим может быть очень неприятно, обычно не принято говорить правду — по 200-300% прибыли. То есть на самом деле это очень высокомаржинальный бизнес, космически высокомаржинальный.

То есть вы хотите сказать, что вы взяли дорогую технологию, которую, как вам говорили, вы не будете использовать, потому что это очень дорого, запустили производство и продаете дешевые патчи?

Да-да. Это правда так. Я могу это все показать, свозить вас на завод. Вы обалдеете, когда увидите маски, вам вообще страшно станет.

Завод пришлось настроить на две смены безостановочной работы, потому что никто не ожидал такого спроса. И для  нас сейчас это очень важный пункт в стратегии — что мы делаем, как мультиплицируемся.

То есть если мы производим, условно говоря, миллион продуктов в месяц, то какими усилиями? И нам надо вложиться в модернизацию машин, которые существуют для этого процесса. То есть, условно, сейчас у нас один конус и насадка одна. А по логике, чтобы мультиплицировать процесс, нужно заказать 5 или 10 насадок. Понимаете? Чтобы 10 человек сидели и одновременно делали вот эти штуки.

Все это звучит так, что с вашим ростом себестоимость будет только расти.

Себестоимость не растет. Там даже можно автоматизировать процесс. Пиццу же автоматизировали, почему тогда патч нельзя автоматизировать? Что такое пицца? Все же то же самое! В Англии, например, — я видела блестящий ролик — вообще людей убрали из процесса, это все будет делать робот. Это просто вопрос — делаем ли это мы сами, находим ли каких-то партнеров, «размываемся» или не «размываемся»? Здесь очень много вопросов, на которые я где-то на 30% получу ответы к концу года.

А кто будет такое решение принимать? Ваш первый инвестор, по-моему, это приятель вашего супруга?

Саша (Александр Кабаков. — Forbes) — да, это однокурсник моего мужа.

Он участвует в создании стратегии?

У нас 4 человека, которые принимают операционные решения, — это Саша Кабаков, это Линда, это я и Александра Цветкова — генеральный директор компании. Саша работала с Александром в Mail.ru Group, она приняла такое решение и перешла в частный бизнес — к нам.

Мы собираемся раз в неделю, то есть у нас такой СД, вроде совещания. Очень много занимаемся операционкой все вместе. А по-другому не бывает. Когда стартап, всегда так — если нет вот этой одержимости, то ничего не получится. Просто наши совещания надо видеть: все в этих патчах, орущие, кричащие.

Сейчас мы разрабатываем еще один продукт, я пока про него даже не хочу говорить. У всех женщин проблемы, правда же, вот с этой частью? И мы с вами прекрасно понимаем, что если это не коррекция прикуса, то кто бы вам какие сказки ни рассказывал, здесь можно «заколоть» все. Коли не коли — это просто профилактика для кожи, но она когда виснет, то виснет.

У Валентины Ивановны есть одна идея, как с этим справиться. Сейчас мы будем пытаться, во-первых, создать (продукт), во-вторых, — протестировать его на себе и на большом количестве волонтеров. Потому что куда бы я ни приезжала, ко мне подходят люди и говорят: в любом качестве — бесплатно берите, хотим тестировать, давать обратную связь. А дальше, когда все получится, уже будем рассчитывать экономику. Я для себя решила: если я остаюсь в России и если я хочу делать российский бренд, то маржи больше 20% быть не может. Люди просто не выдержат, понимаете.

Так вот к вопросу о 29 млн рублей...

Это все из-за патчей, конечно. Когда мы выпустили первую партию патчей, то обалдели. В какой-то момент мне стали звонить какие-то люди со словами: «Патчи-то продай». То есть мы стали печатать их (патчи), сделали 5000, 10 000, и тут — хоп! — и их нет. Они стали локомотивом (продаж). Как мне объяснила Валентина Ивановна, и до меня были приличные российские бренды. Но все они ломались на том, что не было денег на маркетинг и пиар.

Нет-нет, я понимаю, что вы хорошо заработали на патчах, что это успешный, звездный продукт. Я другое хочу спросить. Вот вы сейчас запускаете маску, у вас какой план по выручке на год?

Еще раз говорю — не знаю.

Его нет?

Конечно, у меня есть очень четкий план по выручке. Я знаю, к какой выручке я хочу прийти. Более того, у меня для менеджмента четко обозначена сумма дивидендов, потому что от нее зависит их зарплата. Но мы следим за многими российскими компаниями и понимаем, что у нас всегда все волатильно. Ваш вопрос абсолютно справедливый, потому что все рассказывают о том, что есть перья, есть пух, а в итоге денег-то и нет живых. Я смотрю в сторону, условно говоря, плюс-минус 200 миллионов рублей (выручки) с очень хорошими дивидендами, которые зафиксированы. И при каких-то интересных новых вводных мы в принципе можем сократить сумму дивидендов, вкладывая их в развитие.

Дивиденды зафиксированы в рублях или в процентах?

Да, в рублях, там четко все, чтобы все понимали. У нас пока еще не такая высокотехнологичная компания, чтобы фиксироваться в процентах или в чем-то еще. Вот у меня должны быть дивиденды, и если бы я учла их в обновленной декларации, то доход был бы на 10-15% больше. Но я, скорее всего, вложу их обратно, я уже это вижу.

Но вам все равно придется их показать в декларации.

Да, конечно, я и не скрываю. Если мы план выполним по выручке, то я их с удовольствием покажу.

Так сколько дивидендов? Все равно показывать.

Дивиденды не буду пока озвучивать, зачем? Я, конечно же, в декларации их озвучу, но зачем бежать впереди паровоза? Еще даже второй квартал не окончен. Плюс у меня же там партнеры. Дальше вы спросите, а что у Кабакова, что у Гусевой? А это...

Нет, это мне не очень интересно.

Я расскажу, не переживайте, я свои деньги не скрываю. В этом смысле мне дико повезло, потому что локомотив сумел вытянуть всю компанию и сделать ее непотопляемой.

Мы с вами все-таки поняли, что план по выручке плюс-минус 200 млн рублей на год?

Да, конечно, плюс-минус 200 млн.

И 20% маржа? То есть вы получите прибыль примерно в 40 млн рублей?

А вы же не знаете, какое у меня долевое участие в компании.

Нет, я про прибыль компании.

Да, но вы учитываете дальше, что я мажоритарный акционер.

Хорошо. Ваши блоги в соцсетях вам доход приносят?

Нет, я не продаю рекламу. Не потому, что я к этому негативно отношусь — я к этому очень позитивно отношусь. Более того, я сама наблюдаю за многими селебрити, рассматриваю их как потенциальных амбассадоров нашей косметики. Пока нам везет, и очень многие люди с удовольствием рекламируют бесплатно. Но чем громче будет звучать бренд AnsaLigy, тем больше селебрити будут хотеть за это денег. И я в этом смысле больше смотрю не на количество подписчиков, а на конверсию.

Что касается меня — для меня просто принципиально, что это за бренд, чего они (рекламодатели. — Forbes) от меня хотят, как это будет выглядеть. То есть деньги не первичны. Деньги очень нужны и очень важны, потому что мне есть куда инвестировать, но репутация важнее. И я точно не хочу людей обманывать. Есть короткие деньги и длинные. Когда занимаешься бизнесом, это хорошо понимаешь. Я могу в моменте заработать, а, собственно говоря, уже на длинной дистанции — потерять.

Например, начну я рекламировать что-то, что я не пью, не ем. Все знают, что я ем, пью, занимаюсь спортом и очень внимательно к этому отношусь. Если вдруг я начну рекламировать алкоголь или какие-нибудь соки, которые я на самом деле не пью, — это же все неправда. И люди это тоже понимают. Поэтому, слава богу, как-то держалась все эти годы и надеюсь держаться и дальше.

У меня нет никакого контракта, но когда я дома снимаю какие-то ролики — я люблю (показывать) технику Bork. Мне вообще Bork нравится не только как техника, я очень хорошо знаю Максима Бирюлина, владельца этой компании. И для меня они тоже некая ролевая модель в бизнесе, потому что сумели построить люксовый бренд. У них производство в Китае, но тем не менее это люксовый бренд, про который многие россияне до сих пор думают, что Bork — это немецкая техника. Это же круто, правда? И это же наш бренд.

У меня есть люди, у которых я консультируюсь, советуюсь, смотрю, как они строят свои сети. Вот, например, у Максима консультируюсь, Рубена Варданяна — я его очень люблю и тоже во многих вопросах с ним советуюсь.

Он помогал вам?

Вы знаете, очень часто. Когда у меня бывают какие-то ключевые моменты (в бизнесе), у меня есть несколько людей, к которым я хожу. Надеюсь, они не будут в обиде, что я это публично озвучила, но это достойнейшие люди. Хочу сказать, что в нашей стране есть к кому сходить и посоветоваться. По бизнесу, конечно, я всегда у Рубена спрашиваю совет, если есть такая возможность, если он в России. Я советуюсь с Натальей Изосимовой — это бывшая глава McKinsey по Восточной Европе. У меня есть ряд людей (к которым можно обратиться), включая еще и членов семьи и партнеров, но я в этом смысле стараюсь учиться у тех людей, у которых получилось быть в бизнесе гораздо более успешными, чем я, и гораздо раньше меня.

Возможность попросить совет по бизнесу у Рубена Варданяна — это дорогого стоит.

Да, мы давно знакомы, и, знаете, я у очень многих (бизнесменов) замечала: если они видят в тебе одержимость, то они ее очень ценят, потому что они сами были когда-то суперодержимыми или остаются таковыми. Потому что только одержимые люди могут придумывать вещи, о которых вы даже не думаете.

У людей, которые занимаются банками и сидят в банках, примерно такое представление о российском бизнесе: каждый из них стоит на какой-то особенности, которая им позволяет быть успешными.

В России или в мире?

Нет, это в России. В мире может быть по-другому. Они считают, что очень важно найти вот эту ключевую деталь…

…то есть как бы в чем секрет?

Да. Вот у вас?

Я понимаю подоплеку этого вопроса. Вася мне настолько никогда не помогал, если, например, про мужа говорить…

Может, еще кто-то вам помогал?

Вообще никто не помогал. Мы вчера с ним разговаривали, и я сказала: «Ты знаешь, у меня такое ощущение, что я единственная жена из всех жен госчиновников, которая точно может сказать, что у нас даже совместного имущества нет». Вот реально, я не шучу. Мы как-то так построили жизнь. Он мне очень хорошие слова сказал: что гордится тем, что не сделал меня слабее за эти 10 лет, а сделал только сильнее.

Все, что я приобрела, приобретено мной, приобретено в кредит, я об этом публично рассказывала, он к этому не имеет никакого отношения. Все сразу записано на моих детей. У него никогда, кстати, не было желания приобретать со мной совместное имущество, так как он гораздо младше меня, он из числа тех мужчин, которые считают, что владеть ничем не надо, их поколение абсолютно по-другому смотрит на вещи.

Надо иметь возможность, условно говоря, позволить себе достойное жилье не в кредит или съемное, позволить себе питаться нормальными продуктами, чтобы следить за своим здоровьем и легче переносить нагрузки, летать бизнес-классом. У него никаких других амбиций реально нет, и у него ничего нет.

У вас есть и другие влиятельные друзья — Рамзан Ахматович (Кадыров), Рубен Варданян. Может, кто-то из них помогал?

Безусловно, но тут я тоже могу вам объяснить одну очень простую вещь. Я знаю, что такое вступить с друзьями в бизнес. Если ты хочешь потерять друзей, вступи с ними в бизнес. Прежде, чем ты в него вступишь, — я даже с Линдой через это проходила — тебе такой надо будет путь пройти, чтобы объяснить роли в этом бизнесе. Потому что вы за пределами бизнеса друзья, а в бизнесе вы не друзья, а партнеры — это вообще другая роль.

Вы все-таки где больше времени проводите сейчас — на «Матч ТВ» или в своей компании?

У меня время распределено так: я просыпаюсь, с утра тренируюсь, потом — «Матч ТВ», после «Матч ТВ» — AnsaLigy и «В Копернике», они в одном здании находятся. Вечером в основном я уже остаюсь там. То есть где-то 50 на 50. Еще у меня команда, которая занимается всеми моими соцсетями, сидит в другом офисе. Это такое микроагентство, занимающееся производством контента под меня.

Сколько человек делают ваши соцсети?

Вы имеет в виду прямо руками?

Да.

Сейчас я посчитаю... 4 человека. С корректором — 5.

Во сколько вам обходится содержание офиса?

У меня достаточно большой фонд, я, скажем так, не хотела бы эту сумму озвучивать, но я объясню, откуда я ее беру. Из своих выступлений — допустим, €50 000 (гонорара) — 50% я забираю себе, а другие 50% — вкладываю, инвестирую в себя и в то, что я хочу делать. У меня, например, девелопмент фильмов — за него надо давать деньги, это мои личные деньги.

Объясню, почему я пошла по этому пути. Понятно, что я спокойно могу сама писать, выкладывать и сама кому хочешь вести соцсети.

Времени нет?

Нет, даже не так. Я этот процесс структурировала. Вот, например, я каждый понедельник получаю верстку всего, что у меня будет во всех соцсетях на основе того, что я предложила. Это как верстка программы, ничего нового. Дальше, соответственно, эту верстку мы наполняем фотографиями и текстами. Тексты все мои, безусловно, если у меня есть время.

Тексты сами пишете?

Смотрите, я их, например, наговариваю, мне их райтер расшифровал, прислал болванку, я эту болванку поправила, мы ее отправили корректору. Я знаю, что многие известные люди пишут с ошибками, торопясь, путая знаки препинания, и это считается нормальным. Я никого не критикую, но я считаю, что я достаточно зарабатываю, чтобы позволить себе иметь корректора, потому что я все равно в определенной степени СМИ и люди меня читают. Я точно не хочу быть тем человеком, который показывает людям, что небрежность в грамматике, небрежность в написании текстов является нормой поведения известного человека.

Вы недавно сказали, что на «Матч ТВ» теперь занимаетесь визионерством?  Что это значит? Что вы не занимаетесь ничем?

Нет, почему. Я только что прилетела из Екатеринбурга, где вела чемпионат мира по боксу — открытие, и в субботу опять улетаю — буду вести закрытие. Я занимаюсь околоспортивным контентом, но не руками, а с точки зрения обсуждения того, какие вещи запускаются, какие вещи (должны быть) в эфире. С Наташей Билан (главный продюсер «Матч ТВ». — Forbes) мы как сидели вместе друг напротив друга, так и сидим каждый день. Ничего глобально не изменилось. Канал вышел на свою траекторию. Как вы видите, мы поделили контент, и есть теперь контент платный, который необходимо развивать и в который нужно вкладываться, и контент бесплатный. Все, что касается околоспортивного контента – это прямая зона заработка, потому что там нет стоимости прав. И здесь уже такого, так сказать, операционного управления от меня точно не надо.

У вас есть план, как бороться с «Яндексом» и «Рамблером», которые уже купили права на НХЛ? Это же удар прямой?

По экономике — нет, мы не планировали участвовать в этой конкуренции. Надо посмотреть, чем все это закончится, потому что для «Яндекса» это имиджевая покупка. Вы же понимаете, стоимость прав на НХЛ никогда не отобьется на российском телевидении. Мне тоже казалось, как жене болельщика, когда я приходила на «Матч ТВ», что все запоем готовы смотреть, например, английскую Премьер-лигу. Оказалось, что не все и не запоем, а отдельно взятые матчи. А пакет огромный, и как его экономически оправдать — большой вопрос. Поэтому я, например, очень рада экспериментам коллег с «Яндекса», которые, поскольку они тоже будут отвечать на эти вопросы, четко нам ответят через год, насколько эта покупка была оправданна.

Наоборот, это хорошо даже для «Матч ТВ», потому что канал все больше и больше будет показывать российский спорт, что тоже немаловажно. Нам надо научиться смотреть свой спорт. Я всегда рассказываю удивительный случай, как я была на домашнем матче «Фиорентины» (итальянский футбольный клуб. — Forbes). Это был какой-то двор, реально, в котором очень приличный стадион — где-то на 20 000 человек. Ладно люди пришли семьями с детьми — туда женщины компаниями приходили болеть. И это даже не матч «Милан — Рома», это «Фиорентина»!

Если мы так же активно начнем посещать стадионы, так же начнем смотреть внутренний спорт, внутренние чемпионаты — на них будет гораздо легче и проще зарабатывать, потому что стоимость прав просто будет другая. Хотя, еще раз скажу, для «Матч ТВ», конечно, самые жирные годы — это когда проходят большие международные события с участием наших национальных сборных. Они становятся просто локомотивом смотрения и, конечно, локомотивом заработков. Олимпиада, «Евро» и чемпионат мира по футболу не сравнятся ни с чем, потому что в это время вся страна смотрит телевизор. Это по-прежнему самое главное противостояние — ничего не изменилось с советских времен, мы всегда смотрим и ждем побед от наших спортсменов.

Давайте поговорим об убытках «Матч ТВ» и слухах про ваш уход? Связано ли то, что вы стали заниматься визионерством, со всеми этими историями?

Нет, вы знаете, когда ты начинаешь с операционки, ты все равно переходишь в какой-то момент в стадию…

Не то чтобы вас отодвинули?

Нет. От чего?

Оперативного управления.

Я никогда не отвечала, например, за те же финансы. Я много раз отвечала на этот вопрос. Если под оперативным управлением подразумевается принятие финансовых решений — так я их никогда не принимала.

Нет, все-таки в медиа оперативное управление подразумевает принятие контентных решений. И от этого тоже часто зависит финансовый результат.

Я хочу вам сказать, так как мы с Наташей (Билан) работаем в одной связке и сидим в одном кабинете, что вообще, скажем так, нонсенс, наверное, для многих телевизионных руководителей, уже не первый год, у нас с ней в этом смысле абсолютное взаимопонимание, комфорт. Нет такого, что какие-то решения принимаются Наташей, а я категорически с ними не согласна

Хорошо, какие решения вы вместе принимали для того, чтобы вывести «Матч ТВ» на прибыль? Потому что по итогам 2017 года канал все-таки стал прибыльным. Это сокращение штата?

Сокращение штата было в самом начале. Дальше все время были какие-то слухи и, скажем так, больше телеграм-волны, нежели действительность. Сокращение было в самом начале, когда объединяли два больших канала. Потом были регулярные плановые… даже не сокращения, а правильные движения творческих кадров в разные теперь, слава богу, организации.

«Матч ТВ» вышел в прибыль, потому что были жирные годы, вы не забывайте. Мы только запряглись, и дальше пошло первое событие, которое дало возможность развернуться, — это было «Евро». А потом уже были зимняя Олимпиада и чемпионат мира по футболу, который позволил практически всем, кто занимается спортом в России, заработать. Потому что это было феноменальное событие и с точки зрения контента, и с точки зрения спонсорского интереса.

Получается, это какая-то разовая история?

Я же вам сказала — жирные годы. Мы к этому относимся следующим образом: от того, насколько спортивный год, сколько больших международных соревнований, конечно, зависит в том числе и выручка. Потому что рекламодатель приходит на большие события, и от этого никуда не деться. Но дальше, так как вы научились зарабатывать на околоспортивном контенте, только-только начали расти бренды. И с появлением этих брендов, их укреплением, укреплением той же студии «Матч ТВ», которая была перепродана, у нас появилась эта подушка безопасности, которая будет защищать канал в те периоды, когда нет громких и больших событий. Но «Матч ТВ» уже вовсю готовится к «Евро-2020» и Олимпиаде в Токио.

Последнее – про сериалы. Расскажите про ваш сериал «Порно». Какой бюджет, кто финансирует, какой план по отбиванию?

Мне приятно, что я, наверное, была первой, кто заговорил о малобюджетных сериалах. Потому что теперь уже в малобюджетное сериальное производство пустились все. Я тогда пришла к Леониду Блаватнику (миллиардер, совладелец компании «Амедиа». — Forbes), сказала, что за 400 000-500 000 рублей можно и нужно снимать «пилоты». В целом «пилот» сел где-то под миллион, и мы сняли полноценный такой «пилот» на 12-15 минут. Когда мы его сняли и посмотрели, вообще все были дико удивлены, потому что очень хорошее качество получилось. Это благодаря моему партнеру – Давиду Кочарову, основателю Goose Goose Films.

Давида я до этого долго уговаривала. Он говорил: «Слушай, ну это совсем, никто этого не делает». А я ему доказывала: «Это надо начать делать, надо начать снимать быстрый, остросюжетный контент, недорогой — принципиально». Короче, сняли мы это за миллион рублей, но так как это про порно и Аглая (Тарасова, исполнительница главной роли. — Forbes) безумно хороша в роли главного персонажа, то я вам честно скажу: мне по-женски хочется снять это красиво.

Там есть постельные сцены, достаточно откровенные, но мы все сняли это очень клипово — понятно, там ничего не видно. Дело не в том, что я хочу, чтобы было видно. Дело в том, что хочется все-таки снять это честнее. А чтобы снять это честнее, это должно быть дороже, потому что постельные сцены — это очень дорогая вещь, если их снимать красиво.

Сейчас небольшой диссонанс: «Хочется снять порно честнее». Окей.

А как? Это же не порно как «порно», и там история не про порно. Там просто история про то, что сегодня в России очень тяжело мириться с несколькими вещами: с этим классическим американским diversity, с пониманием того, что люди имеют право быть другими. Людям так и не дали это право. Мы очень хотим всех как-то классифицировать, систематизировать, как в СССР, и навешать ярлыки. Но этого делать уже не стоит, потому что мир изменился, принципиально изменился. И да, у вас могут быть знакомые, которые работают в порнобизнесе, и да, если они работают в порнобизнесе — они не подлецы и не негодяи, и не факт, что они хуже вас. Может быть, это вы хуже них, будучи топ-менеджером в большой компании. Это как раз про эмпатию. Это же кино про отношения. Аглая очень хороша, правда, очень хороша — мы многих известных актрис пробовали на эту роль, но она в эту роль (вжилась) прямо блестяще.

Хорошо. Кто платит, вы?

«Амедиатека». Она заплатила миллион за «пилот», и сейчас, честно говоря, я пришла и сказала, что мне нужно на эпизод 4-5 млн рублей, и тогда это будет очень хорошо.

И они согласились?

Они ищут рекламодателя, спонсоров. Хотя я честно предложила выкупить. Я сказала: «Без проблем, я выкуплю за миллион и тогда профинансирую все сама». Но так как материал очень хороший, они с ним не хотят расставаться, мне сказали: «Нет, давай мы найдем лучше спонсоров и сделаем это вместе».

У вас еще есть план снять сериал со Стасом Михайловым в роли самого себя. На какой стадии этот проект?

Там уже, на самом деле, пробы начинаются. Это был «метр», идея была снять «метр», но к нам с Давидом Кочаровым присоединилась Нателла Крапивина, известная по фильму «Кислота», и все это переделалось под «9 песен», и теперь это про певицу. Там полностью закончен девелопмент, сегодня мы уже обсуждали кастинг.

Какой бюджет у этой истории?

Вообще такой фильм стоит от 100 млн до 150 млн рублей. То есть ты собираешь, скажем так, полный девелопмент, а это значит…

Это просто полноформатный фильм, который будут прокатывать где-то.

Да-да, это абсолютно прокатная история. Вы смотрели «Вокс люкс» с Натали Портман? Я вас сегодня завалила лайфхаками. Посмотрите, пожалуйста.

Будет что посмотреть.

Да, это очень интересная история, и сейчас все хотят сделать такое музыкальное кино, но в нашей стране мало музыкальных продюсеров, кто может рискнуть. Наверное, Нателла один из немногих, потому что она сегодня продюсер артистки номер один — Светланы Лободы, поэтому у нее есть очень хорошее чутье. В фильме будут 9 песен, и среди того музыкального материала, который уже ею куплен, я могу вам сказать, что точно будут хиты. Это будет незаурядное явление, потому что такой музыкальный фильм с таким количеством современной музыки, треков, которые потом отдельно могут выйти пластинкой, еще никто не делал.

Кто же финансирует это все?

Девелопмент — мы сами, на свои деньги, конечно. Цены ни для кого не секрет, все прекрасно знают.

А дальше?

Классическая схема: ты оплачиваешь девелопмент — условно 3-5 млн рублей. Так как нас там несколько партнеров, мы можем себе это позволить, а дальше люди идут разными путями: ищут инвесторов, ищут спонсоров, идут в Минкульт, то есть способов миллион, как это сделать.

В Минкульт?

Люди идут в Минкульт, конечно.

А вы пойдете?

Я пока не знаю даже.

Интервью снято в жилом комплексе ЖК бизнес-класса D1, застройщик MR Group