Леонид Парфенов — о том, как закончилось ТВ. Олег Кашин — о том, как оно начиналось
В четверг Леонид Парфенов, получая премию имени Владислава Листьева, сказал речь о том, что нормальное, качественное телевидение в нашей стране закончилось. За несколько часов до этого Леонид Парфенов взял интервью у Олега Кашина.
Примечательно, что именно Олег Кашин год назад, в июле 2009 года написал для Forbes статью — о том, как четверть века назад на советском ТВ началась оттепель. Вот она.
Говорит и показывает перестройка
Двадцать лет назад политическая либерализация началась с телевидения. Как этот процесс зародился?
В конце 1984 года на Южный Урал обрушились страшные снегопады, железную дорогу заносило снегом, несколько раз приходилось прерывать движение поездов, для расчистки заносов привлекали солдат. В программе «Время» ежедневно выходили репортажи о чрезвычайной ситуации — из Москвы в Челябинскую область главная редакция информационных программ советского Центрального телевидения командировала специального корреспондента Александра Тихомирова, ранее специализировавшегося на репортажах с Байконура. Тихомиров рассказывал о самоотверженном труде работников железной дороги, трудовом энтузиазме и тому подобных вещах, о которых в те годы было принято говорить в программе «Время». Когда снегопады закончились и Тихомиров вернулся в Москву, его пригласил к себе министр путей сообщения СССР Николай Конарев — за цикл репортажей о челябинских железнодорожниках министр решил наградить телерепортера знаком «Почетный железнодорожник».
— Мы разговаривали в его кабинете поздно вечером, — вспоминает Тихомиров, ныне работающий на спутниковом телеканале «Кто есть кто». — Он был в пижаме, потому что в задней комнате рядом с его кабинетом была кровать, и он, как настоящий сталинский нарком, часто оставался ночевать на работе. Николай Семенович сказал, что награждает меня почетным званием, а я уже был в курсе, что никаких льгот вроде бесплатного проезда этот значок не подразумевает, и поэтому сказал, что очень ценю такую награду, счастлив быть ею отмеченным, но давайте вы поощрите нас, программу «Время», немножко иначе.
За 10 лет до разговора в кабинете министра Тихомиров учился в Высшей партийной школе в Хабаровске, и когда Леонид Брежнев встречался во Владивостоке с президентом США Джеральдом Фордом, слушателей хабаровской ВПШ возили изображать ликующих трудящихся по пути следования гостей. Там Тихомиров впервые увидел спецвагон, в котором путешествовал Брежнев.
— Это был настоящий дом на колесах, — вспоминает журналист. — С ванной, большим холлом, двумя купе для охраны и так далее. И с тех пор у меня была мечта — ездить с техникой в таком вагоне по стране, делать репортажи. И вот я попросил Конарева отдать этот вагон программе «Время». Он удивился, но сказал, что идея ему нравится. Придвинул к себе пачку бумаг и прямо при мне написал приказ: «Всем начальникам дорог и служб. МПС СССР совместно с программой «Время» организует выездную редакцию». И приказал выделить нам вагон — правда, не брежневский, но точно такой же, в нем на Дальнем Востоке начальник местной дороги ездил. С этим приказом я пришел к своему начальству, оно перепугалось вначале, но потом даже обрадовалось.
Путешествие телевизионного вагона, обеспечивавшего программу «Время» проблемными репортажами из отдаленных регионов, началось в феврале 1985 года на Сахалине. Репортажи под рубрикой «Выездная редакция сообщает» были посвящены намеченному на февраль-март 1986 года XXVII съезду КПСС, и первые выпуски цикла были выдержаны в обычных для советского телевидения патетических тонах.
— Темы были такие, — перечисляет Александр Тихомиров. — Об успехах трудящихся, о суровых буднях дальневосточников. К марту мы доехали до Комсомольска-на-Амуре, а потом умер Черненко, мы продолжили свой путь на запад и по мере движения почти физически чувствовали, как меняется обстановка в стране, как власть отпускает вожжи, на которых она нас держала.
К концу 1985 года телевизионный спецвагон добрался до Средней Азии. В Аламединском районе Киргизии героем очередного репортажа выездной редакции стал директор богатого совхоза, с которым воевал первый секретарь райкома Мамаркалиев. Мамаркалиев приходился племянником первому секретарю республиканской компартии Турдакуну Усубалиеву, и, как говорит Тихомиров, их клан боролся с руководителями успешных хозяйств, меняя их на родственников первого секретаря. Репортаж из Аламединского района снимали тайком от руководства республики. Директор совхоза и рабочие рассказывали в кадре о коррупции районного и республиканского начальства, открытым текстом обвиняя партийных руководителей в воровстве.
— Был семиминутный репортаж, — вспоминает Тихомиров. — И ключевым художественным образом в нем был камень, который торчал посреди реки Чу. Течение его толкало, разбивалось об него, и было понятно, что рано или поздно река этот камень свалит, когда наполнится. Монтировали мы этот репортаж у себя в вагоне, потом передавали из Фрунзе в Москву, и техники, которые работали в аппаратной, выдергивали штекеры из нашей аппаратуры: «Такое нельзя передавать, такое нельзя передавать». Но я в конце концов все передал, мы быстренько собрались и улетели в Ашхабад, а вагон отправили пустым. И по дороге, на территории Киргизии, его обстреляли.
Материал о коррумпированном райкомовском начальстве вышел в эфир не сразу. Тихомиров говорит, что решение о демонстрации этого сюжета на свой страх и риск принял новый зампред Гостелерадио СССР Леонид Кравченко. Сам Кравченко подробностей этой истории не помнит, но в 1985 году он, бывший главный редактор газеты «Труд», состоял при многолетнем председателе Гостелерадио Сергее Лапине своего рода либерализационным комиссаром. Летом Лапин уезжал в отпуск, и за месяц отсутствия начальника Кравченко самостоятельно переформатировал информационный блок советского телевидения.
«Когда Лапин вернулся из отпуска, он был в ужасе», — вспоминает Кравченко. Председатель Гостелерадио спрашивал своего зама: «Ты партбилет не боишься потерять? Тебе Горбачев не звонил?» — не понимая, что острые репортажи и критика — это уже не антисоветские проявления, а новая политика руководства КПСС. Характерный для того времени случай вспоминает один из авторов популярной юмористической телепередачи «Веселые ребята» Андрей Кнышев. Когда в декабре 1986 года в эфир вышел музыкальный выпуск программы с участием Жанны Агузаровой, группы «Центр», Бориса Гребенщикова и прочих неочевидных для официальной советской культуры артистов, Кнышева вызвали на «серьезный разговор» к начальству. Время было предновогоднее, начальство было занято, поэтому разговор назначили на один из дней в начале января.
— А в самом конце декабря, — вспоминает Кнышев, — Горбачев приехал в Останкино записывать новогоднее обращение к советскому народу. В присутствии главного редактора музыкальной редакции ЦТ Виктора Шалашова и председателя Гостелерадио (Сергея Лапина к тому времени сменил Александр Аксенов. — Forbes) Горбачев сказал, что сам он телевизор смотрит редко, но из того, что видел в последнее время, ему очень понравились выпуск «Музыкального ринга» про бардов и передача, «где молодые ребята так остроумно и интересно говорили о музыке, это было оригинально». Может быть, он хотел сделать комплимент музыкальной редакции, но в итоге спас нас от себя самого, потому что психология начальства очень проста: не дай Бог огорчить высшее руководство. Наступил новый год, мы ждали вызова к начальству, а его все не было и не было, и только в конце января Шалашов нам пересказал слова Горбачева.
Возможно, Михаил Горбачев действительно хотел сделать комплимент главной редакции музыкальных программ, но в этом случае комплимент был не по адресу — «Веселых ребят» производила не музыкальная, а молодежная редакция ЦТ, которая сыграла, может быть, ключевую роль в преобразованиях на советском телевидении.
— Все очень просто, — объясняет особый статус главной редакции молодежных программ Анатолий Лысенко, работавший в этой редакции с 1968 года. — На Центральном телевидении была главная редакция пропаганды, которая занималась общественно-политическим вещанием, была главная редакция информации, была музыкальная редакция. А молодежная редакция занималась и общественно-политическими передачами, и музыкально-развлекательными, и информационными, и международными — всякими. То есть мы делали все. И на этом мы себе немного развязывали руки. Как только нас пытались ограничить по тематике, мы начинали объяснять, что, мол, понимаете, это же для молодежи, нужен особый подход, ведь это совершенно другая аудитория. И нам это разрешалось. А когда нас начинали давить и говорить: вы занимайтесь своими молодежными проблемами и не лезьте никуда больше, — мы отвечали, что нельзя же делать возрастное гетто, молодежь интересует все. И вот, лавируя между этими ограничениями, мы добились определенной самостоятельности.
Отправленный в отставку председатель Гостелерадио Сергей Лапин стал советником министра иностранных дел СССР, и когда через несколько месяцев в мидовских коридорах его случайно встретит Анатолий Лысенко, Лапин скажет ему: «Лысенко, что вы делаете, вы же губите страну». «Махнул рукой и пошел дальше, не прощаясь», — вспоминает Лысенко. В 1987 году он, 50-летний редактор главной редакции программ для молодежи ЦТ, стал руководителем программы «Взгляд» — ночного общественно-политического шоу в прямом эфире, определившего лицо перестроечного телевидения.
Как вспоминает Кравченко, решение о создании «Взгляда» было принято секретарем ЦК КПСС Александром Яковлевым после того, как Политбюро ЦК КПСС решило отказаться от практики глушения иностранных радиопередач. «Яковлев сказал, что есть такое мнение и нужно предпринять некоторые шаги, чтобы удержать аудиторию, особенно молодежь, у телеэкранов рано утром и поздно вечером — у «голосов» это был самый прайм-тайм», — вспоминает Кравченко. Журналистам было предложено внести идеи по заполнению утреннего и ночного эфира, и главный редактор молодежной редакции Эдуард Сагалаев нашел в своем столе более чем десятилетней давности заявку на программу под названием «У нас на кухне после одиннадцати».
— Эта идея возникла в семьдесят пятом или семьдесят шестом году, — вспоминает Анатолий Лысенко. — Мы как-то решили сделать передачу в виде таких посиделок на кухне: приходят люди в гости, их встречают такие сумасшедшие хозяева, у них в холодильнике лежат пленки, молодые ребята, такой молодежный огонек, но на кухне, потому что кухня — это в любой квартире место сбора.
Не принятая когда-то заявка оказалась очень кстати, программу запустили в производство. Предполагалось, что делать ее будут совместно информационная и молодежная главные редакции, но журналисты конкурирующих редакций вместе не сработались, поэтому на ЦТ появились две очень похожие друг на друга программы — «До и после полуночи» и «Взгляд».
Ведущими «Взгляда» стали радиожурналисты Иновещания. Один из них, Александр Любимов, до «Взгляда» два года проработавший в редакции вещания на датском языке, вспоминает об этом времени со смесью гордости и неловкости:
— Все общество было объединено одной идеей, даже не протестом, а вот этим — «Мы ждем перемен», «Так жить нельзя». Мы были антикоммунистами и по мере сил упражнялись в этом. Иногда нам удавалось что-то сделать, иногда нет, но так уж получилось, что, хотя мы имели в виду многое — и свою любовь к стране, и свою любовь к людям, и свою любовь к музыке, — осталось от нас только вот это, борьба с коммунистами.
Формальным поводом для отставки председателя Гостелерадио СССР Александра Аксенова стало выступление режиссера Марка Захарова во «Взгляде» — Захаров призывал похоронить Ленина, а эта тема по меркам 1989 года еще считалась табуированной. На место Аксенова пришел Михаил Ненашев, который в конце семидесятых был главным редактором газеты «Советская Россия» и пользовался уважением фрондирующей интеллигенции. Ненашев говорит, что «пришел не подавлять, а в какой-то мере унять телевидение», но это ему уже не удалось. По мнению Ненашева, всеми переменами, которые произошли в конце восьмидесятых, страна обязана именно телевидению:
— Получилось так, что коммунистическая партия перестала быть партией политической. Она стала административным органом и утратила многие свои политические качества. И телевидение во многом заменило партию, прежде всего в ее политической работе. Партия не смогла объяснить ни одной из существовавших тогда проблем, и эту роль пришлось брать на себя телевидению.
Может показаться забавным, но такая ситуация — телевидение, замещающее партию, само придумывает слова, которыми она говорит, — существовала задолго до 1989 года. Александр Тихомиров вспоминает, что, когда после триумфального завершения железнодорожной экспедиции программы «Время» он (высшая форма признания для советского тележурналиста) работал на XXVII съезде КПСС в Кремле, ему и его коллегам приходилось заниматься совсем странными и не свойственными «новому мышлению» вещами:
— От нас требовалось давать отклики на доклад Генерального секретаря, мы называли их «каклики». Нужно было показать какого-то рабочего или крестьянку из делегатов съезда, чтобы они давали оценку социально-экономического положения в стране. Людям самим это тяжело, поэтому у каждого корреспондента программы «Время», который работал на съезде, был свой набор говорунов, которым писали на ватмане большими печатными буквами тексты их выступлений. Цинизм был жуткий, как и вообще в стране.
Где цинизм — там и обман. Андрей Кнышев вспоминает, как он сдавал начальству тематические планы «Веселых ребят». Программа, состоявшая из абсурдистских скетчей, видеоарта и рок-музыки, проходила по документам как цикл серьезных проблемных передач:
— Надо было написать, кто в программе принимает участие. На первое место мы ставили Героя социалистического труда Сергея Образцова, или там заслуженного художника РСФСР такого-то, или Андрея Вознесенского. Глаз цензора скользил по ним, он говорил: ну понятно, про что программа. А что между ними — так это что-то молодежное. На деле это было наоборот. В коллаже, фильме появлялись известные люди. Мы их называли великими. «Следующий выпуск — кто великие?»
— Многое строилось на самоцензуре, — уверен Александр Тихомиров. — И перестройка на самом деле значила — выгнать из себя цензора. Журналисты выгоняли из себя цензоров, и это давалось гораздо тяжелее, чем внешнее освобождение. Очень долго это сохранялось, когда люди сами говорили: «Нет, про это мы снимать не будем, это не пропустят».
В этом смысле показательно выглядит еще один случай из практики «Веселых ребят». В одном из выпусков программы звучала песня на мотив We Will Rock You группы Queen — в версии «Веселых ребят» это была как бы реклама пятновыводителя: «Вывел, вывел пятна!»
— И сидит наш главный редактор и говорит: «Я, честно говоря, похолодел, так как в эфире только понял, с каким огнем мы играем, понял вдруг, какие пятна мы имели в виду». То есть он подумал, что кто-то мог решить, что речь здесь идет о пятне на челе Михаила Сергеевича Горбачева. Вот какой еще была сила генетического страха и внутреннего цензора, — говорит Кнышев.
Телевизионный цензор, впрочем, был не только внутренним — даже уже в более свободные годы расцвета перестройки. В 1988 году журнал «Огонек» опубликовал статью кинорежиссера Эльдара Рязанова «Почему в годы гласности я ушел с телевидения». Рязанов жаловался на то, что из его документального фильма о Владимире Высоцком без объяснения причин вырезали стихотворение «Мой черный человек в костюме сером». О цензуре вспоминает и Анатолий Лысенко — по его словам, создателям «Взгляда» даже приходилось идти на подлог:
— Когда начальство вмешивалось и просило снять какой-нибудь сюжет, который уже вышел на «Орбиту», мы иногда соглашались, а сами в выпуске для европейской части страны ставили новый сюжет, еще более скандальный с точки зрения начальства. Это была очень хитрая борьба, со своей специфической стратегией и тактикой.
Одной из жертв этой борьбы весной 1988 года стал и Александр Любимов — после публикации статьи Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами» в Политбюро обострилась борьба между секретарями ЦК КПСС Александром Яковлевым и Егором Лигачевым, и во «Взгляде» поменяли ведущих — вместо Александра Любимова, Владислава Листьева и Дмитрия Захарова программу стали вести Владимир Мукусев и Сергей Ломакин, выглядевшие более умеренными.
Вспоминая об этом времени, Любимов обращает внимание прежде всего на материальные, а не политические обстоятельства жизни «Взгляда» — в штат молодежной редакции его долго не принимали («Кравченко не брал меня на работу, как утверждают, потому что он лично меня не любил — слишком развязный, слишком американизированный»), а гонорары во «Взгляде» были мизерные — от 3 до 7 рублей за эфир:
— Я работал в Иновещании, зарабатывал своим трудом в советское время от 300 до 600 рублей в месяц. Оставался на ночь, перехватывал голоса западных радиостанций. Интервью бесконечные, авторские материалы, смены на выпуске. Все было построено на понятной мне модели: я работал — мне платили. Когда я пришел на телевидение, мне предложили взамен денег славу. Слава меня не устроила, потому что это были чудовищные, неприличные суммы.
По словам Любимова, в первый год существования «Взгляда» основным источником доходов его ведущих были творческие вечера в регионах. «Буквально чес — я, Владик Листьев, Дима Захаров, Толя Лысенко выступали с концертами: на разогреве какая-нибудь малоизвестная рок-группа, которая соглашалась выступать за небольшой гонорар, потом мы. И за это получали деньги». Воспоминания об этом времени у Любимова самые мрачные и абсолютно аполитичные: эфир заканчивался далеко за полночь, а добраться до дома на «прокуренной, страшной» машине удавалось лишь под утро, после чего часто еще приходилось лететь в дальнюю командировку.
Самые неприятные воспоминания Андрея Кнышева тоже связаны совсем не с политической цензурой:
— Мы пережили трех или четырех председателей, точно не помню, а к девяностому году просто развалилось оборудование, на котором мы работали. Видеоинженеры вставляли отвертку в аппаратной в блок и на нее вешали молоток, чтобы плата компьютерная контачила в нужном месте. Или с той же целью нужно было подпрыгнуть в определенном углу комнаты… Я сидел по десять смен в этих компьютерных аппаратных, монтажных, потом с красными глазами появлялся в редакции, а мне задавали вопрос: «Что-то вас не видно на работе».
Политическая обстановка вокруг перестроечного телевидения менялась с каждым месяцем. Леонид Кравченко говорит, что критическое телевидение в первые годы перестройки было выгодно прежде всего самому Михаилу Горбачеву, который с помощью журналистов расправлялся со своими политическими оппонентами.
— Горбачев часто цитировал Петра насчет того, «чтоб дурь каждого была видна», — вспоминает Кравченко, — но когда мы начали показывать прямые репортажи с заседаний Совмина — а дури там было достаточно! — их очень быстро свернули, потому что к тому времени большинство министров были выдвиженцами Горбачева и позорить их было некстати.
«Взгляд» и другие популярные общественно-политические программы к этому времени уже всерьез раздражали власть. Анатолий Лысенко вспоминает, как Генеральный секретарь посещал останкинский телецентр, и председатель Гостелерадио Ненашев привел его в студию, где ведущие «Взгляда» готовились к очередной передаче:
— Я подошел попозже, и кто-то из наших руководителей говорит Горбачеву: вот, мол, руководитель программы, все гадости — это все он. И он говорит: а почему вы критикуете, не поддерживаете меня? Я говорю: вы знаете, Михаил Сергеевич, это не совсем верно, вы, наверное, не смотрите передачу, вам о ней рассказывают. А мы полностью поддерживаем курс Горбачева. Но как только Горбачев начинает отходить от курса Горбачева, тогда мы начинаем его критиковать.
По словам Лысенко, Горбачев, которого Любимов пригласил в передачу, сказал, что придет, когда его взгляды будут совпадать со взглядами «Взгляда». Но по случаю 20-летия «Взгляда» создателям программы дали премию «Тэфи», и вручал ее Горбачев.
Ветераны перестроечного телевидения к тому времени, впрочем, уже пересмотрели свое отношение к самому, может быть, славному периоду в своей жизни. Александр Любимов говорит, что даже не считает то время более свободным, чем теперь:
— Свобода для меня — понятие внутреннее. Я был одинаково свободен и при Брежневе, и сейчас. Масштабы общественной реализации определяет общество. Сегодня идеальное время для развития личности. Период «Взгляда» — это период разрушения, когда довольно просто и понятно. Если у тебя достаточно сил, то ты борешься с коммунистической партией и это дает тебе все твои дивиденды.
Сегодня Александр Любимов — первый заместитель гендиректора телеканала «Россия». Среди последних проектов бывшего ведущего «Взгляда» — скандальное «Имя Россия», фильм «Тарас Бульба», раскрашенная версия «Семнадцати мгновений весны». Проекты гораздо более значительные, чем сюжеты «Взгляда» двадцатилетней давности, но стоило ли бороться за свободу слова, чтобы в конце концов раскрашивать сериал про Штирлица?
— Я был наивный, верил в какие-то идеалы, — говорит Любимов. — А сейчас у меня идеалы другие, с возрастом люди начинают понимать, что главным мерилом общественного развития являются не решения власти, а состояние нравов общества.
«По мере превращения гласности в свободу слова все труднее будет на телевидении добиваться успеха с помощью одной лишь остроты тем, — писали в мае 1989 года авторы книги «Нам возвращают наш портрет» Леонид Парфенов (будущая звезда «Намедни») и Елена Чекалова. — Петушиные наскоки на реальность, пусть самую вопиющую, уже приедаются зрителю. Понемногу ему все нужнее становится разговор вдумчивый и по существу. Словом, телевидение девяностых обещает быть сложней и интересней, чем в конце минувшего десятилетия. И этим оно свой предыдущий этап не отрицает, а продолжает».
Впрочем, спустя двадцать лет российское телевидение соотносится с советским телевидением восьмидесятых совсем не так, как можно было ожидать в 1989 году. Битва журналистов с внутренним цензором закончилась сокрушительной победой последнего, а степень цинизма в освещении партсъездов (которые, в свою очередь, и сами вернулись на телевизионный экран как специфический жанр) пожалуй что и превосходит времена «какликов».