В рамках деловой программы ПМЭФ-2018 состоится панельная сессия «Золотая» рыба: факторы долгосрочной устойчивости рыболовства». В мероприятии примут участие руководитель Росрыболовства Илья Шестаков, председатель Норвежско-Российской торговой палаты Лив Моника Стабхольд, директор департамента океанического рыболовства Министерства морских дел и рыболовства Республики Корея Дон-Йоб Йанг и другие иностранные гости форума.
Для Росрыболовства эта панельная сессия будет очень кстати. Те, кто привык регулярно читать победные реляции на сайте ведомства о рекордных темпах добычи рыбы, наверняка обратили внимание, что в последние два месяца статистические панегирики во славу отечественных промысловиков куда-то исчезли. Причина банальна. Уловы в нынешнем году пока что на 1,3% уступают прошлогодним. В принципе российских потребителей это мало волнует, равно как и наоборот, успехи рыбодобытчиков. Цены на отечественную рыбу определяет не российский рынок, а азиатский и в меньшей степени европейский, где потребление рыбы с каждым годом увеличивается. Нашим покупателям остается только мириться с традиционным ползучим ростом цен, который в первом полугодии находится в рамках общей инфляции.
А вот с точки зрения имиджа отрасли рыбаки лишились одного из главных информационных поводов. Больше ведь хвалиться особо нечем. Перераспределение квот, в том числе инвестиционных, — процесс долгий и технический, его результаты будут видны на прилавках через 5-6 лет, не раньше, несмотря на ожидаемые 300 млрд частных инвестиций. Программа импортозамещения после шага вперед сделала почти ленинские два шага назад, в виде 15%-ого увеличения импорта рыбной продукции в 2017 году по сравнению с 2016-м. Оптимистический прогноз относительно предстоящей лососевой путины в 492 000 тонн уступил место более осторожным ожиданиям. Перезапуск программы продвижения российской продукции «Русская рыба» уперся в неразрешимую проблему — как переименовать минтай, чтобы он не воспринимался как рыба для кошек, а находился в подсознании на одном уровне если не с осетриной, то хотя бы с лососевыми.
Когда на внутреннем фронте идут затяжные бои с переменным успехом, всегда полезно переключаться на внешнюю повестку. В этом смысле ПМЭФ для рыбопромышленников — это незапланированный, но очень удачный имиджевый прилов, когда в пиаровские сети сам по себе приплывает красивый информационный повод, особенно под эгидой ФАО ООН, которая и выступит модератором этой панельной сессии.
Отдельное мероприятие в рамках ПМЭФ — это статус. С функциональной точки зрения дополнительной смысловой нагрузки это мероприятие не несет. На уровне министерств у России и так отлажены деловые и эффективные отношения и с Норвегией, и с Южной Кореей, и с Японией, да и вообще фактически со всеми крупными игроками на рыбном рынке. Океан общий, рыбе паспорт не положен, так что приходится договариваться, несмотря ни на какие санкции. И по объемам допустимого улова, и по совместной борьбе с браконьерством, и по экологичным технологиям промысла.
Рассмотрим ключевые вопросы повестки.
Как создать благоприятную инвестиционную среду для масштабной модернизации российского промыслового и транспортного флота, для увеличения производства продукции глубокой переработки, внедрения современных логистических технологий?
Какой должна быть система управления рисками ННН-промысла в условиях увеличения численности и производительности промыслового флота?
Как обеспечить доступность рыбной продукции для всех категорий потребителей на внутреннем рынке?
Может ли рыба перейти в деликатесную категорию?
Начнем с конца. Чтобы ответить на последний вопрос, сначала нужно представить себе облизывающегося олигарха в элитном ресторане, перед которым на тарелке лежит крохотный кусочек филе минтая, как в случае с заморской баклажанной икрой у «Ивана Васильевича, меняющего профессию». Понятно, что пока мировые запасы минтая, пикши, наваги, сельди и другой дешевой рыбы в океане относительно стабильны и неизменны, то этот пункт повестки можно воспринимать исключительно как пиаровскую «фишку» по привлечению внимания к мероприятию. То есть сначала можно напугать народ риском, что барабулька будет стоить, как икра белуги, а затем уверенно его опровергнуть и поймать информационный хайп. Реальный шанс стать деликатесной позицией сейчас только у лососевых (кеты, нерки, кижуча, горбуши), да и то в долгосрочной перспективе, благодаря «стараниям» дальневосточных рыбаков в вопросах установки цен. Отметим, что хорошего в этом мало, как и в любом искусственном завышении цен, тем более что рыба – продукт, пригодный для диетического и детского питания.
На вопрос о доступности может визуально ответить прилавок любого рыбного супермаркета. Замороженая навага без головы по цене в 120 рублей за килограмм и хамса менее чем за 100 руб/кг будут по-прежнему доступны даже пенсионерам, ибо дешевле только сухая лапша в стаканах, а филе трески однократной заморозки по розничной цене в 800 рублей за кг и выше – да, это будет покруче курицы зернового откорма. Одной хамсой, конечно, сыт не будешь. Так что открытия Америки в этом вопросе на ПМЭФ не предвидится – понятно, что каждый найдет на прилавке что-то свое.
Другой вопрос — насколько можно снизить цены на выращенную рыбу, развивая российское производство аквакультуры. Если в форели мы достигли успехов, то в разведении осетровых мы движемся непозволительно медленными темпами и импортируем с каждым годом все больше черной икры и осетровых из Китая — уже признанного, к сожалению российских и иранских производителей, лидера в данной области. В 2016 году импорт осетровой икры из Поднебесной составил 5500 кг, в 2017 – 5700 кг, а так называемые серые поставки — в разы больше. Конечно, это не тот продукт, который волнует рядового потребителя, но ситуация такая же по всем аквакультурным фронтам. Отсутствие собственной кормовой базы, поддержки акваферм на государственном уровне и программы по развитию аквакультуры как таковой – основные факторы, сдерживающие рост направления. Следовательно, сделать выращенную рыбу более доступной для потребителя можно только при внедрении комплекса мер, направленных на решение указанных вопросов. Что касается промысловых пород, без регулирования экспортной и импортных составляющих понижения цен добиться практически невозможно.
Выражение «система управления рисками ННН-промысла» — это явно не шедевр лингвистической безукоризненности, поскольку в переводе с «бизнесового» языка на русский это означает контроль над браконьерским выловом. Хотя его в принципе надо не контролировать, а искоренять. Что имеется в виду — понятно. Чем больше строится промысловых судов во всем мире, тем больше вероятности, что возрастет процент браконьерской добычи, к примеру в чужих территориальных водах. Ловить-то чисто технически можно не только по квотам. Но проблем здесь на самом деле не так уж много.
С одной стороны, цифровизация наконец-то настигла российских промысловиков, теперь весь свой улов они обязаны регистрировать в Электронном промысловом журнале (ЭПЖ), что существенно снижает процент махинаций с добычей и ее нелегальной перевалкой в море на суда сопредельных стран. С другой стороны, на незаконные промысловые маневры в Мировом океане уже давно не закрывают глаза пограничники, даже если речь идет о скромной рыбацкой шхуне. Так что говорить о какой-то мировой рыбной мафии тут не приходится, и смысл докладов на сессии ПМЭФ сведется к статистике браконьерских задержаний.
С другой стороны, борьба с незаконной добычей — важнейший вопрос для всех участников рыбного рынка, от производителя до розничных продавцов.
Браконьерская продукция, оказываясь на прилавках, не только несет угрозу несоответствия стандарта, но и влияет на ценовую политику. Региональное решение этого вопроса лежит в повышении требований не только к ветеринарному контролю всей добывающей и производственной составляющей, но и к стандартам качества конечного продукта. По обоим фронтам в 2017 году в России была проведена колоссальная работа, и теперь благодаря постепенному внедрению новых ГОСТов на икру лососевых и системы «Меркурий» браконьерской продукции стало сложнее попасть в продажу. К сожалению, этих мер явно недостаточно для полного уничтожения незаконного вылова. На Дальнем Востоке это само собой разумеющийся вариант заработка, и браконьеры живут в тесной связке с официальными заводами, через которые можно получить документы на продукцию. В осетровых ситуация гораздо лучше, но только благодаря тотальному контролю со стороны государственных органов.
Вопрос создания благоприятной инвестиционной среды в отрасли — он, наверное, самый интересный с точки зрения бизнеса. «Высокая, по сравнению с большинством отраслей реального сектора, рентабельность рыбного промысла — ключевой драйвер инвестиционного процесса. Необходимо сформировать такие условия и формы привлечения частных инвестиций, которые будут понятны и приемлемы для широкого круга инвесторов. При этом важным аспектом инвестиций будет сохранение ресурсной базы рыболовства. Учитывая международную повестку, инвестиции в модернизацию российской рыбной отрасли должны обеспечить выход на оптимальные мощности по вылову водных биоресурсов, основанные на научных оценках допустимого улова, обеспечение 100% переработки рыбы», — отметил руководитель Росрыболовства Илья Шестаков, анонсируя отраслевое участие в ПМЭФ.
Ключевые слова в цитате — последние, про 100% переработки рыбы. Это в чистом виде мировая политика. Для ФАО ООН есть две главные головные боли: это голодающее население Африки и гигантский процент отходов в рыбопереработке, в том числе и в российской. У ООН, как у единственной мировой организации, относящейся к России более-менее нейтрально, нет вопросов к российским рыбакам, которые обеспечивают полмира дешевым рыбным сырьем. За исключением именно одного — процент отходов в отечественной рыбопереработке составляет 30-40%. Вместо того чтобы делать из рыбьих голов, хвостов, костей и чешуи такие продукты, как рыбная мука, жиры, кремы, шампуни, мы эти части рыбы попросту выбрасываем, в том числе и за борт траулеров, загрязняя Мировой океан и вызывая праведный гнев защитников природы.
Более того, бизнесом в более широком понимании этого слова рыбный рынок сейчас воспринимается как далекий от прозрачности, серый сектор. Инвестировать большие деньги в далекие от столицы регионы, в производства, требующие тотального контроля, без поддержки государства рискнет далеко не каждый. Строить рыбоперерабатывающий завод на Дальнем Востоке, когда в Китае их уже сотни, а в Японии они оборудованы по последнему слову техники, тоже нерентабельно, если можно просто продавать сырье на экспорт и не тратить ресурсы на переработку. В переработке нуждаются в государственной поддержке и в разработке грамотных программ не меньше, а возможно, и больше, чем в добыче.
Поэтому можно не сомневаться, что немалая часть выступлений отечественных спикеров на сессии ПМЭФ будет посвящена именно этой проблеме, причем в оптимистическом ключе, чтобы в ООН увидели правильный международный вектор. При этом пойдут ли реальные инвестиции в глубокую переработку — это большой вопрос. Первый этап приема заявок на инвестквоты показал, что бизнес интересует только строительство крупных траулеров. Желательно для добычи краба, чтобы не тратить денег на высокотехнологичное оборудование. С береговой переработкой все намного сложнее, равно как и со строительством малого промыслового флота, который бы позволял эффективно выбирать квоты на вылов рыбы во внутренних водоемах.
Малые суда в последнее время попросту не строят, главным образом из-за разрозненной системы речного и озерного судоходства. Можно быстро выловить щуку или судака в нужном количестве в одном небольшом озере, но как передислоцировать рыбацкий катер в другое, соседнее озеро? Тащить волоком, а-ля бурлаки на Волге? Да и продать в ту же Японию эту щуку не получится, придется ориентироваться на внутренний рынок, который для российского рыбака априори менее привлекателен, чем внешний.
Собственно говоря, вопрос, как повернуть российского рыбака к российскому потребителю, и является главным «драйвинговым» вопросом для развития всей отрасли. Хочется верить, что при участии Росрыболовства и другой государственной поддержке ситуация начнет хоть немного меняться в лучшую сторону.