На пороге нового катаклизма: почему России и миру предстоят грозные 2020-е
В чем радикальное отличие завершившегося десятилетия 2010-х от предыдущих десятилетий недавней российской истории? Тогда, как и сейчас, Россия пыталась решить свои проблемы и найти свой путь развития.
1990-е, которые на Западе получили прозвище «веселых», для России были периодом глубокого трансформационного спада. Тем не менее, ощущение наличия стабильной мировой системы координат задавало вектор движения. Было ясно, что плановое хозяйство и административно-командная система, которую олицетворял собой СССР, проиграли в конкуренции рыночной экономике. Есть глобальный либеральный миропорядок, которому не осталось альтернатив — и мы можем попытаться в него встроиться либо мы останемся на обочине. Особенно четким и ясным это стало после кризиса 1998 года, когда в головах у элит, которым уже было что терять, стало рождаться понимание, что мы можем добиться успеха, если начнем думать вдолгую, прекратим растаскивать активы, выработаем адекватные законы и правила и сами начнем их соблюдать.
В начале «нулевых» мы следовали этой логике. Власть и бизнес договорились о проведении масштабных реформ в экономике и наведении порядка в системе госуправления. На международной арене Россия была открыта для кооперации и с Европой, и с Америкой – очень показательны в этом отношении российская реакция на теракты 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и последующая поддержка операции США в Афганистане. Эта политика отражала стремление российской элиты вступить в «глобальный клуб».
Но в клуб нас не приняли. Это стало ясно после второй волны приема стран Восточной Европы в НАТО в 2004 году и «цветных революций» в Грузии, Украине, Киргизии. Эти революции, безусловно, были порождены внутренними проблемами и неадекватностью их правящих элит, но важно, что страны Запада их активно поддержали. И эта поддержка «цветных революций» была воспринята новой российской политической элитой как угроза интересам России в нашей традиционной «сфере влияния».
На фоне начавшегося в этот период роста цен на нефть (породивших феномен «тучных 2000х») нежелание Запада принимать нас в свой «клуб» привело к новому повороту в российской политике – c попыткой добиться того, чтобы «им» пришлось с «нами» считаться. Ключевой аргумент на этом этапе – несмотря на технологическое отставание, мы — «энергетическая сверхдержава», и Запад (в особенности ЕС) зависят и будут зависеть от поставок наших нефти и газа. При этом доходов от экспорта энергоресурсов нам хватит для обеспечения экономического развития и проведения независимой внешней политики. Другая линия – кооперация с другими крупными развивающимися странами (прежде всего, группа БРИКС), интересы которых существенно отличаются от интересов развитых стран и при этом близки к интересам России.
Апофеозом этой политики стала известная речь Владимира Путина на конференции по безопасности в Мюнхене в 2007 году. При этом война с Грузией в августе 2008 года, а также «газовый конфликт» с Украиной в январе 2009 года, когда поставки газа европейским потребителям остановились на две недели, показали, что «вставшая с колен» Россия готова силовым образом защищать свои интересы в традиционной «сфере влияния». Тем не менее важным элементом этой политики было то, что Россия все равно стремилась интегрироваться в сложившийся глобальный миропорядок – настаивая реально лишь на учете своих национальных и геополитических интересов. И даже глобальный кризис 2008-2009 годов, показавший, что у этого миропорядка есть свои большие проблемы, не изменил этой установки – медведевская «модернизация» была направлена на интеграцию России в глобальные рынки.
Смена вектора для высшей российской элиты началась после событий «арабской весны» 2011 года – когда падение режимов Мубарака и Каддафи (с персональными последствия для обоих лидеров) было воспринято как сигнал того, что любые уступки в ответ на происки «либерального Запада» могут привести к политической катастрофе. Именно с этого момента пошел разворот к модели «осажденной крепости», а присоединение Крыма и конфликт на Украине, приведшие к острой и открытой напряженности в отношениях с Западом, стали лишь звеном этого процесса.
Смутные годы
Однако отличие 2010-х заключалось в начавшемся изменении системы координат глобального миропорядка. Если в предшествующие двадцать лет за исключением короткого периода начала 2000-х мы все время были «особыми» — как подросток, который «не так себя ведет», — то в 2010-х оказалось, что, во-первых, не мы одни такие, а во-вторых, у взрослых, которые «учили нас жизни», тоже не все в порядке.
Поэтому 2010-е можно охарактеризовать как смутное десятилетие, которое в чем-то схоже с 1970-ми. Тогда тоже закончился определенный большой этап: к концу 1960-х сложившаяся система, опиравшаяся на разветвленное государственное регулирование экономики и породившая «общество всеобщего благосостояния», исчерпала свой потенциал. Признаками кризиса этой модели стали затяжная стагфляция (т.е. инфляция без экономического роста) и всплеск терроризма (достаточно вспомнить «красные бригады» в Италии и Rote Armee Fraktion в Германии). Выход из этого кризиса начался с приходом к власти Рональда Рейгана в США, Маргарет Тэтчер в Англии и Дэн Сяопина в Китае, которые с очень разных стартовых позиций начали движение к иной экономической модели и тем самым дали старт новому циклу.
Окончание этого цикла, опиравшегося на приватизацию и либерализацию экономики и приведшего к формированию глобальных рынков, можно связывать с кризисом 2008-2009 годов, который многие сравнивали с Великой депрессией 1930-х. Однако методы регулирования экономики за эти десятилетия стали гораздо более изощренными и во всех больших странах – от США и Германии до Китая и России – этот кризис был «залит деньгами». Тем самым последствия кризиса были сглажены, вместо «депрессии» получилась «рецессия». Но в результате кризис не создал для правящих элит достаточных стимулов к изменениям в экономической модели – на фоне снизившихся темпов роста и изменившихся ожиданий по сути она осталась прежней. Что привело к эскалации политических проблем – от революций в арабских странах и гражданских войн в Ливии и Сирии, приведших к потоку беженцев и миграционному кризису в ЕС, до «брекзита» в Великобритании и победы Трампа на президентских выборах в США. Эти политические проблемы сегодня уже очевидны для всех. Во всех странах на них накладываются растущие проблемы с экологией (кстати также игравшие существенную роль в Европе в 1970х – именно тогда «зеленые» оформились в самостоятельную политическую силу в Германии).
- Последнее интервью Березовского, ошибка президента и конкистадор Сечин: лучшие материалы Forbes за десятилетие
- Время затянуть пояса: что пошло не так в 2019 году и чего ждать от 2020 года
Но если к концу 1970х уже стали понятны общие рецепты выхода из кризиса, то по итогам завершившихся 2010-х пока нет не только внятных решений, но даже общего понимания того, как и куда двигаться. Причины этого, на мой взгляд, в том, что из кризиса 1970-х отдельные большие страны могли выходить и выходили поодиночке. Напротив, сегодня все экономики стали настолько взаимосвязанными, что формирование более эффективного экономического и политического порядка, открывающего новые пути для развития, возможно лишь через диалог и поиск компромиссов между ключевыми игроками – к чему они сами пока явно не готовы. Возможно, я пессимист, но мне кажется, что без очень серьезных катаклизмов, по масштабу сопоставимых с Великой депрессией 1930-х и Второй мировой войной, у глобальных элит не будет стимула договариваться и искать варианты решения. При этом новые идеи, скорее всего, появятся вместе с новыми харизматическими лидерами.
Где место России?
В 2010-е, всячески демонстрируя Западу свою независимость и суверенность, мы хотели, чтобы они от нас, наконец, отстали. И по факту мы этого добились. Да, совсем экстравагантные действия России за пределами наших границ по-прежнему будут вызывать международные санкции, но по большому счету США и Европе сегодня не до нас, у них масса собственных проблем, требующих решения.
И поэтому в полный рост встает вопрос: насколько мы сами теперь окажемся способны решать свои проблемы? Ответ на этот вопрос вряд ли возможен без понимания места России в мире, где реальными экономическими центрами являются США и Китай, а Япония и даже ЕС могут уйти на периферию. Насколько обоснованы на этом фоне наши претензии на построение своего «центра силы»? Или же мы готовы превратиться в сырьевой придаток Китая? Очевидно, что все эти вопросы адресованы не к массам, которые после присоединения Крыма и международных санкций согласились «затянуть пояса», но за пять лет ничего не получили взамен. Это вопросы к элитам, которые все эти годы, мягко говоря, ни в чем себя особо не ограничивали.
Так же, как на глобальном уровне, искать решения можно только в диалоге между ключевыми стейкхолдерами. Однако, судя по событиям 2019 года, готовности к такому диалогу между разными группами в нашей элите пока даже меньше, чем между глобальными игроками. И для того, чтобы наши сегодняшние элиты оказались способны задуматься о будущем, ограничили собственные аппетиты и попытались договориться друг с другом, по-видимому, потребуется новый серьезный кризис. А это значит, что скорее всего нам всем предстоят грозные 2020-е.