«Это не насморк». Глава РУСАДА Юрий Ганус о тяжелых последствиях новых допинговых обвинений в адрес России
Осенью 2018-го, когда Российское антидопинговое агентство (РУСАДА) восстановили в правах, казалось, что финал допинговой истории близок. России оставалось только передать ВАДА аутентичную базу данных Московской антидопинговой лаборатории за 2011-2015 годы, которую в рамках расследования против Григория Родченкова опечатал Следственный комитет РФ. Но сначала российская сторона опоздала к дедлайну, а в сентябре 2019-го главный допинг-журналист Хайо Зеппельт сообщил, что в ходе анализа данных эксперты ВАДА обнаружили следы недавних манипуляций. Позже это подтвердили и официальные лица. Россию попросили объясниться в течение трех недель. 8 октября министр спорта Павел Колобков заявил, что ответы на все вопросы отправлены ВАДА. Теперь их изучает Комитет по соответствию. Его рекомендации будут основанием для санкций в адрес России от исполкома ВАДА. Сроки вынесения решения пока не определены, но это может случиться уже в ближайшее время. Глава РУСАДА Юрий Ганус в колонке для Forbes объясняет, какие последствия ждут российский спорт и во сколько они обойдутся.
Несколько дней назад я вернулся из Колорадо, где проходила одна из крупнейших конференций по допингу Play the Game. Могу сказать, что история с базой московской лаборатории вызвала шок среди иностранных коллег. В их глазах мы стали отъявленными рецидивистами. Если в прошлом были обвинения в физических манипуляциях с пробами, то теперь речь идет об изменениях электронных данных. И это при том, что министр спорта Павел Колобков дал гарантии по предоставлению аутентичной базы.
На что рассчитывали люди, которые решились на манипуляции? Что изменения не заметят? Они не знали, что в электронных базах все исправления отражаются не только в контенте, но и в оболочке программы? Я неоднократно заявлял и повторю, что нам пора выйти из мира иллюзий и перестать считать всех вокруг наивными. Глава отдела расследований ВАДА Гюнтер Янгер был одним из лучших специалистов по кибербезопасности в Германии, у него мощная команда, а 2 июля они привлекли еще одну группу киберспецов.
В ходе расследования были обнаружены многочисленные удаления/исправления данных, причем эти манипуляции случились в том числе накануне передачи базы экспертам ВАДА, а также после их первого приезда в Москву, когда они не могли получить доступ из-за «несертифицированного» оборудования. Еще раз отмечу — эти изменения зафиксированы! Но, соблюдая процессуальные нормы, ВАДА предложило российской стороне объяснить манипуляции. В пакете документов, которые прислали и в РУСАДА, и в Минспорта, обозначен 31 вопрос. Например, «почему в такой-то период — не имею права цитировать дословно — было удалено более стольких-то тысяч файлов» или «почему в определенную дату января 2019-го файлы LIMS (Laboratory Information Management System, система управления лабораторной информацией. — Forbes) были датированы августом 2019-го». И по каждому вопросу ВАДА просит дать комментарий, кто и почему это делал.
С точки зрения расследования важно установить мотив. Я, например, убежден, что Следственный комитет никакого отношения к подмене данных не имеет. Он просто в этом не заинтересован. Какой смысл следствию разрушать материальную часть собственного обвинения против Родченкова и его помощников? Но тогда что это могли быть за лица, какой властью они должны быть наделены, чтобы попасть в базу данных, которая находилась под контролем СК? У меня нет ответов на эти вопросы. И я не представляю, как спортивные власти страны могут объяснить зафиксированные манипуляции. Некоторые лица в России пытаются запустить дискуссию по техническому характеру измененных файлов. Но никто от нас не ждет дискуссии — ждут приемлемых обоснованных объяснений.
Наш спорт сейчас находится в критической ситуации. Это, пожалуй, тяжелейший момент всего допингового кризиса. Многим кажется, что нас ждут последствия, сопоставимые с прежними санкциями, а они будут гораздо хуже. Дело в том, что с 1 апреля 2018 года вступил в силу Международный стандарт по соответствию Кодексу подписавшихся сторон. Этот документ предполагает очень строгие ограничения за лишение соответствия и особый режим их применения. При этом, согласно юридической логике, ответственность прежде всего возлагается на РУСАДА.
И это едва ли не главный парадокс ситуации, потому что сейчас РУСАДА — и это признают многие иностранные эксперты — одно из лучших антидопинговых агентств в мире и никакого отношения к истории изменения базы не имеет.
За последние пару лет РУСАДА сильно изменилось. Начиная со схемы финансирования — теперь около 550 млн рублей в год мы получаем напрямую от Минфина, а не через Минспорта — и заканчивая очевидным ростом эффективности. К примеру, сейчас показатель целевого тестирования, по которому нас оценивают, близок к 65%, у прошлого РУСАДА — не более 10%. Раньше РУСАДА было, по сути, сервисной организацией российских спортивных властей, бесконечно выпускавшей индульгенции целым сборным, проводя тестирование командами в нарушение международного стандарта тестирования.
Несколько лет подряд мы превышаем заявленные в начале года планы по тестированию: в 2017-м специалисты РУСАДА взяли 6198 проб, в 2018-м — 9502, в этом году — больше 11 000. И, думаю, в нынешнем бюджете мы подошли к пределу числа отбираемых проб.
Еще один важный момент, который почему-то игнорируют многие наши спортивные чиновники, — это соблюдение принципов международного спорта. Сотрудничество, интеграция, транспарентность и доверие — это базовые принципы, но если вы их не разделяете, то оказываетесь вне системы международного спорта.
С августа 2017-го, когда я стал гендиректором РУСАДА, мы инициировали несколько внутренних расследований. В результате первого мы выявили более 100 000 протоколов допинг-проб, не внесенных в систему ADAMS (Anti-Doping Administration & Management System. — Forbes) с 2008 года. Мы оперативно внесли их в базу и оповестили об этом ВАДА.
Второе расследование касалось закупок оборудования для отбора проб. С прошлым РУСАДА работала странная компания-поставщик, у которой РУСАДА было единственным клиентом, при этом прежние закупочные цены были выше текущих на 40-200% по некоторым позициям. Речь может идти о миллионах рублей ущерба. Чтобы выяснить подробности, мы наняли филиал международной компании Baker Tilly, которая занимается в том числе антикоррупционными расследованиями. Предполагаемые факты нарушений подтвердились в отчете экспертов. Мы представили данные расследования наблюдательному совету РУСАДА, а по его рекомендации — правоохранительным органам. Но Главное следственное управление по городу Москве благополучно это дело прекратило — ввиду отсутствия состава преступления. Мы с этим решением не согласились и сейчас его опротестовываем. Но в целом ситуация неприятная.
Когда независимые международные комиссии одна за другой обвиняли Россию в участии представителей государственных органов в формировании допинг-системы в спорте, российские власти это отрицали и даже считали оскорблением. Но такие действия властей являются немым свидетельством участия представителей власти в развале российской антидопинговой системы.
Сейчас РУСАДА — полный антипод нашей спортивной власти. Но к РУСАДА наверняка будут применены санкции. Самый пессимистичный сценарий — это лишение статуса соответствия, но, надеюсь, с сохранением функционала и штата. Что касается российского спорта в целом, то нам грозят ограничения по участию наших спортсменов в соревнованиях международного уровня, в том числе в Олимпиадах, а также, вероятно, в международных чемпионатах по футболу и т. д.
Нужно понимать, что выход из этого кризиса будет длиться не один год — это не насморк. Пока РУСАДА не восстановят, никаких международных турниров на территории страны проводиться не будет. Кроме того, представители России в различных международных федерациях наверняка лишатся своих мест, а это важнейший фактор влияния на развитие мирового спорта. Плюс финансовые санкции: наверняка будет назначен значительный штраф. Нам придется оплатить все расследования, заседания и прочие процедуры, связанные с разбирательством. Плюс, возможно, будут специальные условия допинг-тестирования для российских спортсменов. Например, как это было у паралимпийцев в период их восстановления — 3 теста для каждого спортсмена и еще по 2 перед каждым соревнованием в течение полугода.
Ежегодные расходы по восстановлению соответствия РУСАДА (тогда за тестирование российских спортсменов отвечало Британское антидопинговое агентство. — Forbes) были порядка $900 000 в год. Но сейчас, повторюсь, РУСАДА не нуждается в восстановлении, мы одно из лучших агентств мира. Но мы, как и весь наш спорт, заложники этого кризиса. Было бы странным закреплять за российским спортом какую-то стороннюю антидопинговую организацию, когда РУСАДА — одна из лучших. Но даже если право тестировать российских спортсменов оставят нам, расходы все равно вырастут, потому что проб станет намного больше, а сейчас каждая обходится примерно в 40 000 рублей.
Еще один важный момент — спонсоры. После начала допинг-скандала многие наши федерации лишились партнеров. Кто-то увидел в этом давление Запада. Но это чушь. Международные компании по корпоративным нормам не могут быть спонсорами и инвестировать в асоциальные юрисдикции — например, связанные с допингом. И генеральный директор компании, которая торгуется на бирже, просто не имеет права подписать такой контракт. Если Россия не решит проблему с допингом, в нашем спорте среди спонсоров останутся только госкомпании, а это неэффективно с точки зрения развития индустрии спорта.
Для российского спорта наступает момент истины. Благосклонности от ВАДА ждать не стоит — масштаб нарушений слишком велик. Тем более вскоре в должность вступает новый президент ВАДА Витольд Банка — не думаю, что он готов взять на себя непопулярное решение по России. В сентябре 2018-го, когда РУСАДА восстановили в правах, хотя на тот момент не все критерии соответствия были выполнены, раздавалось много недовольных голосов. Теперь их будет еще больше.
И все же главное в этой неприятной истории с допингом придется сделать нам самим. Российскому спорту нужно менять подходы к принятию решений и людей, которые их принимают. Должно произойти осмысление, что так дальше жить нельзя. Если это не произойдет сейчас, то, боюсь, это не произойдет никогда.