Точка невозврата. Как химическое оружие навсегда изменило характер сирийского конфликта
Ситуация в Сирии драматически накаляется. Вопреки бодрым сообщениям российского официоза о гуманитарной акции в Восточной Гуте по вывозу оттуда как населения, так и боевиков, не желающих сдаваться, конфликт перешел в стадию обострения. Почему так парадоксально происходит, невозможно понять без осознания восприимчивости западного общественного мнения даже к намеку на применение химического оружия.
Это действительно больная тема. Вспомним свежую историю об отравлении Скрипалей с возможным использованием отравляющего вещества. Это преступление ошеломило западную общественность не только самим фактом попытки убийства, а своими последствиями: гипотетически компоненты смертоносных веществ, использованных против Скрипалей, могли затронуть сотни и сотни людей. Достаточно вспомнить угодившего в больницу полицейского.
Попадание оружия массового поражения (ОМП) в руки террористов не просто навязчивый сюжет из фильмов ужасов. Зариновая атака японской секты «Аум Синрике» в токийском метро показывает ужасающую реальность такого сценария. Все, что связано с химическим ОМП, для западного обывателя носит отпечаток панического страха — недаром антиядерное движение там во времена холодной войны носило искренний, а не показушный (как в СССР) характер.
Эта обостренная чувствительность накладывается сегодня на сирийские реалии. Так сложилось исторически, что страна, где уже семь лет бушует гражданская война, является обладателем порядочного арсенала химического оружия, по некоторым оценкам — третьего в мире. По крайней мере такой запас имелся в Сирии до последнего времени. По соглашениям 2013 года из страны должны были вывезти и уничтожить 1300 тонн отравляющих веществ.
Сирия развивала свой химический арсенал под предлогом ответа на израильскую ядерную программу. Создать собственную атомную бомбу ей было не по силам, да и Израиль бы не позволил: буквально на днях он официально признал свою атаку на сирийский ядерный реактор в 2007 году. А вот химическое оружие можно разработать проще и незаметнее. Кроме того, соседний Ирак при Саддаме Хусейне также являлся геополитическим противником Дамаска, а было хорошо известно, что он применял боевые отравляющие вещества как на фронте против иранских войск, так и против восставших курдов. Тогда, кстати, Запад «проглотил» факты убийства тысяч мирных жителей курдских деревень, отравленных войсками Саддама Хусейна, поскольку видел в Иране большую угрозу, чем в Ираке.
Но по закону дополнения, чем дальше во временной перспективе отодвигались те события, тем больше им уделялось внимания. Двоюродный брат Саддама, командовавший атакой на курдские селения, получил прозвище «химический Али», а само массовое отравление предстало едва ли не самым страшным преступлением свергнутого диктатора.
В ходе гражданской войны в Сирии были зафиксированы неоднократные случаи применения химического оружия. Фиксация стала возможной и благодаря новейшим средствам связи, в первую очередь интернету, и тому, что Башар Асад с самого начала конфликта однозначно воспринимался как враг, как «плохой парень» из голливудских фильмов, и досье на него собиралось особенно тщательно. Ныне страдания сирийцев стали рассматриваться как нечто, за что Запад несет прямую ответственность, и что его моральный долг — не допустить геноцида с помощью химического ОМП.
В результате в 2012 году Барак Обама объявил, что использование химического оружия станет «красной линией», нарушения которой Вашингтон не потерпит. И когда в августе 2013 года из той же самой Восточной Гуты пошли сообщения о массовом отравлении мирных жителей в результате химической атаки, Обама прямо угрожал атакой на объекты в Сирии. Тогда кризис удалось разрешить при посредничестве России. Стороны достигли компромисса, по которому Дамаск сдаст весь свой арсенал отравляющих веществ международным инспекторам для его последующего вывоза и утилизации. При этом Россия воспринималась как гарант того, что Башар Асад выполнит взятые на себя обязательства по избавлению от химического оружия.
Однако последующее развитие сирийского конфликта показало, что проблема до конца преодолена не была, и обвинения в использовании химоружия продолжали время от времени всплывать, как, например, в апреле 2017 года в городе Хан-Шейхун. Реакция на эти известия со стороны Трампа стала его первым значительным шагом в международных делах. Президент без колебаний отдал приказ о ракетной атаке по военной авиабазе «Шайрат».
Тогда же Трамп впервые вступил в открытый конфликт с Россией, чьи ПВО не посмели сбивать американские ракеты. Иллюзии относительно избрания Трампа, если они у кого-то и имелись в Москве, исчезли. Стало ясно, что политика США в Сирии определяется не личностью того, кто сидит в Белом доме, а гораздо более сложным набором мотивов. Нынешние аналитики, уделяющие большое внимание кадровым перестановкам в команде Трампа, заблуждаются, сводя его агрессивные заявления в твиттере в воскресенье — после новых сообщений о жертвах в Восточной Гуте — к влиянию тех или иных чиновников и помощников.
Не стоит также упорствовать в отрицании фактов химических атак. Тут дело даже не в том, кто конкретно виновен в использовании химического оружия. Дело в самом факте его применения. Для Запада это категорически неприемлемо. В глазах американской и европейской общественности Асад будет всегда виноват хотя бы потому, что довел дело до гражданской войны. И здесь нет смысла разбирать, почему сложилась такая установка и соответствует ли она действительности. Сейчас это просто реальность, с которой надо иметь дело и не пытаться тешить себя иллюзиями, что США можно в чем-то переубедить. Никакие ссылки на «борьбу с терроризмом» или «поддержку законного правительства» (на что упирает российская сторона) здесь не действуют.
Поэтому, несмотря на зримые успехи правительства Асада в борьбе со своими противниками (а ему за последние 1,5-2 года удалось взять под контроль значительную часть территории, ранее утраченной), никто на Западе не собирается умиляться им и прощать президента Сирии за что бы то ни было. Более того, его успехи могут в любой момент обернуться поражением — и к этому надо быть готовым. Вспомним другого архиврага Запада, Слободана Милошевича. Он взял под контроль практически все Косово — только ради того, чтобы потерять его для Сербии навсегда.
Вопрос реакции США на события в Восточной Гуте — это сугубо вопрос Белого дома. Россия на него повлиять не сможет. Как не смогла она воспрепятствовать даже ударам Израиля по сирийским военным объектам — а ведь тут разница сил многократная. Поддержка Москвой Дамаска очень условна. В ней есть собственная «красная линия», которую РФ никогда не перейдет.
До сих пор основным ограничителем США служила не позиция Москвы, а воспоминания о войне в Ираке, крайне непопулярной у избирателей. Но, как писал историк Пол Джонсон, Америка — очень моралистическое государство с большой ролью СМИ. Если они продолжат нагнетать страсти относительно жертв химических атак, Трамп вмешается уже не разово, а с целью покончить с этим раздражителем. Кремль же на вооруженную конфронтацию с Америкой не пойдет, особенно с учетом экономических последствий подобной операции. Даже точечных санкций хватило для обвала котировок ведущих национальных компаний России.
Трамп же, со своей стороны, был бы не прочь получить лавры миротворца в Сирии. Поэтому какое-то, пусть даже навязанное извне, но долгосрочное решение по типу Дейтонского, представляется возможным. Но оно будет означать раздел Сирии как по этноконфессиональным принципам, так и на сферы влияния. Курды на северо-востоке страны уже создали фактически независимое государство и обратно под реальную власть Дамаска никогда не вернутся. Астанинский формат, патронируемый РФ, просто самоликвидируется за ненужностью. Возможные бонусы России окажутся весьма скромными.