Ощущение кризиса. Анализ мировых фондовых рынков предвещает приближение коррекции
Последние несколько лет отечественные чиновники и эксперты соревновались в поиске того «дна», от которого, по их мнению, вот-вот должна была оттолкнуться российская экономика или на которое на худой конец она могла бы залечь. Это «дно» было нащупано в ушедшем году, но оно оказалось каким-то илистым: за год ВВП вырос всего на 2%, однако и располагаемые доходы населения, и частные инвестиции не увеличились, а число банкротств вплотную приблизилось к рекордным показателям 2009 года. Хотя цены на нефть резко повысились, бюджет сбалансировать не удалось; инфляция снизилась до невиданных величин, однако сложно сказать, что стало тому причиной — жесткая монетарная политика или банальная стагнация спроса, не позволявшая производителям повышать цены. Иначе говоря, итоги 2017 года позволяют говорить не столько о хороших стартовых позициях для роста (как это было в 1999 или в 2009 году), сколько о том, что экономика замерла в раздумье, что ей делать дальше.
Чтобы ситуация изменилась, должны произойти значимые события либо внутри страны, либо во внешнем мире — или позитивные, или несущие отрицательный заряд.
Проблема, на мой взгляд, в том, что в самой России ничего оптимистического ждать не приходится. Переизбрание президента Путина в марте будет обеспечено его личной харизмой и не потребует никакой внятной программы действий, следовательно, стоит рассчитывать только на дальнейшее ужесточение контроля силовиков над экономикой. Предвыборные траты, чемпионат мира по футболу, запуск новых проектов типа моста на Сахалин или иных инфраструктурных строек приведут к бессмысленным тратам, не подталкивающим экономику к росту. Режим экономии по большей части других бюджетных статей сохранит стагнацию доходов, а излишняя закредитованность домохозяйств удержит спрос на сегодняшних уровнях. При этом выживание многих компаний потребует повышения цен, инфляция снова приблизится к 5%, а Банк России не снизит сколь-либо серьезно учетную ставку. Цены на нефть, которые выросли по сравнению со средними значениями 2016 года почти на 30%, вряд ли продолжат рост и не смогут обеспечить дополнительного оптимизма.
Между тем во внешнем мире накапливаются сигналы, которые дают основания для беспокойства. В отличие от России, где последние годы были потрачены на реализацию «майских указов» и борьбу с выдуманными угрозами, большинство развитых экономик использовало уникальную комбинацию низких цен на основные виды сырья и сверхнизких процентных ставок для быстрого роста. Российская экономика с 2008 года смогла вырасти лишь на 5,2% (если принять рост в 2017 году за 2%), а американская показала рост на 12,7%, европейская — на 8,8%. Характерно, что данный рост дополнялся стремительным повышением биржевых котировок и восстановлением цен на недвижимость, уже превысивших в США и в ЕС уровни 2008 года (про Азию я и не говорю).
Вот несколько примеров. Если сравнить сегодняшние уровни — нет, не с низшими точками падения образца 2009 года, а с докризисными максимумами 2008-го, — многое видится в новом свете. Основной фондовый индекс Германии DAX-30 сегодня превышает показатель весны 2008 года более чем на 2/3; в США с максимумов 2007 года индекс DJIA поднялся на 67,3%, S&P — на 68,3%, а NASDAQ — в 2,87 раза, и темпы роста в последние месяцы увеличиваются. Всего за 12 месяцев капитализация фондового рынка США повысилась на $4,65 трлн, или ровно на три размера российского ВВП, исчисленного с применением текущего курса доллара к рублю. С момента состоявшихся год назад президентских выборов индекс DJIA установил уже более 75 рекордов — больше, чем за любые 12 месяцев своей истории. Рост по индексу DJIA за 2017 год превысил 20%, притом что среднегодовые темпы прироста за предшествующие 15 лет составляли скромные 5,7%. Американские корпорации дорожают такими темпами, что по итогам 2016 года все 10 наиболее высоко оцениваемых рынком компаний мира были американскими, чего не наблюдалось со времен Рональда Рейгана.
На другом конце мира, в Азии, колоссальные прибыли, получаемые местными индустриальными компаниями, инвестируются в расширение производства, государства вкладываются в инфраструктуру, а частные лица — в недвижимость. На фондовых рынках здесь пузырей нет: в Японии Nikkei составляет всего 57,9% от своего пикового значения, достигнутого 29 декабря 1989 (!) года, а индексы в Гонконге (Hang Seng) и Шанхае (Shanghai Composite) торгуются на уровнях на 10,5% и 42,2% ниже максимумов 2007/2008 годов соответственно. Однако с предшествующего пика 2008 года средняя цена жилья в Гонконге поднялась в 2,3 раза, в Пекине — в 3,6 раза, в Шанхае и Гуанчжоу — в 5–7 раз. По самым скромным оценкам, стоимость китайской недвижимости выросла на $3,5–4,0 трлн менее чем за 10 лет. Только в прошлом году в Гонконге было зафиксировано два мировых рекорда — покупка земельного участка под строительство высотного здания за $3,1 млрд и части уже действующего офисного комплекса за $5,2 млрд. Как и вложения в американские акции, приобретение подобных объектов экономически оправданно только при ожидании дальнейшего роста цены, так как аренда не позволяет отбить инвестиции так же, как и дивиденды по акциям.
«Пузырятся» не только рынки активов, но и все другие точки приложения спекулятивного капитала. Самая дорогая покупка предмета искусства в 2008-м («Триптих» Фрэнсиса Бэкона) обошлась Роману Абрамовичу в $85,9 млн, самая дорогая сделка уходящего года («Powerful» Жан-Мишеля Баския) была оценена в $110,5 млн. Самый дорогой трансферт в мировом футболе в 2008 году (переход Робиньо из мадридского «Реала» в «Манчестер Сити») стоил Є43,1 млн, а в 2017-м Неймар из «Барселоны» был куплен PSG уже за Є222 млн. Я уже не говорю о появившемся в 2009–2010 годах (как раз на выходе из предшествующего кризиса) рынке криптовалют, который по-настоящему ожил именно в прошлом году, когда его капитализация выросла более чем в 10 раз.
Россия на этом фоне выглядит совершенно особо. Если учитывать, что в глобальном мире инвесторы ориентируются на доходность и показатели развития экономики, выраженные в долларах и евро, окажется, что и размер российской экономики, и стоимость российских акций, и цена недвижимости в крупных городах — все эти показатели сократились на 45–50% за прошедшие 10 лет. Россия почти отсоединилась от мировых рынков капитала, оборот ее внешней торговли в 2017 году (по данным за три квартала) сократился по сравнению с аналогичным периодом 2008 года на 41,8%. В отличие от Запада российская экономика в 2014–2016 годы пережила еще один кризис, даже более серьезный и системный, чем предшествующий. И у нее сейчас нет резервов, чтобы противостоять кризису, если он, как и прежде, придет извне (а ведь России не удавалось оставаться «островком стабильности» ни в 1997–1998 годах, ни в 2008-м).
Поэтому самым важным сегодня является вопрос о степени вероятности нового глобального кризиса. Я оцениваю ее как очень высокую, если рассматривать период с лета 2018-го по весну 2020 года. Если, например, взглянуть на динамику индекса DJIA, можно видеть сначала плавный подъем, относительную остановку, потом резкий взлет, потом резкий спад. Взлеты — на 25,2% в 1999 году, на 22,6% в 2006–2007 годах — сопровождались падением, относительно растянутым на 2000–2002 годы (на 30,1%) и стремительным в 2008-м (на 33,7%). В 2005-м, за три года до краха, индекс демонстрировал незначительный спад (на 0,6%). Сегодня картина почти повторяется: рост по итогам года превысит 20%, а в 2015-м фиксировалось такое же осторожное падение, как и в 2005-м (на 2,2%). Конечно, политика ведущих мировых центробанков обеспечила невиданную накачку экономик деньгами, но мы не знаем, как эти экономики будут вести себя при сокращении вливаний, а именно это входит в планы ФРС и ЕЦБ на 2018 год. Так что я бы определил вероятность серьезной коррекции на фондовых рынках в 25–30% на 2018 год и в 45–60% на 2019-й. Конечно, ведущие экономические институты сегодня более оптимистичны — достаточно ознакомиться с апрельским докладом МВФ, который настраивает инвесторов на то, что в наступившем году мировая экономика будет расти быстрее, чем в прошлом, однако не стоит забывать, сколь уверен был, например, Всемирный банк в устойчивости экономического роста в Азии в 1993 году.
Если кризис случится, последствия для валютных и товарных рынков окажутся самыми драматичными — и самыми неблагоприятными для России (нефть устремится к $40 за баррель, доллар — к паритету с евро). В отличие от кризисов 2008–2009 и 2014 годов новые потрясения произойдут на фоне практически исчерпанных резервов, пяти лет бюджетного дефицита и — что самое важное — глубокой усталости как предпринимателей, так и населения от нескончаемой стагнации и минимального внимания, которое власти страны проявляют к проблемам экономического развития. По сути, это будет похоже на вступление свежей и хорошо вооруженной армии на «островок», обороняемый выдохшимися защитниками почти без оружия и боеприпасов.
Конечно, очень хочется верить, что наступивший год станет для нашей экономики хотя бы столь же благополучным, каким был ушедший. Однако циклический характер развития мирового хозяйства никто не отменял, а опасность, грозящая если и не в 2018 году, то в относительно близкой перспективе, сегодня усугубляется еще и тем, что отечественные политики стремятся оценивать прежде всего персонифицированные политические и личностные вызовы (от военных угроз до персональных санкций), а не относительно обезличенные экономические тренды, несмотря на то что Россия остается более тесно связана с миром экономически, чем политически и социально. И не дай Бог в очередной раз убедиться, как прочна и неизбывна эта связь.