Россия — не Москва. Почему в нашей стране одни регионы бедные, другие богатые
Отличительной чертой советской жизни был резкий разрыв в уровне жизни между Москвой и остальной страной. Даже Ленинград и столицы союзных республик не могли сравниваться с главным городом страны по доступу к товарам, продуктам и услугам всех видов — от образовательных до медицинских.
Эта ситуация фиксировалась государственной политикой, делившей страну по категориям снабжения. В дефицитной экономике на всех сестер серег не хватало, приходилось жертвовать жителями провинции, в первую очередь РСФСР, для минимально приемлемого снабжения проживающих в критически важных городах.
Играли свою роль и соображения общей политики и пиара.
Из Москвы надо было делать витрину социализма, Прибалтику необходимо было «подкармливать», дабы там меньше раздражались оккупацией и т. д.
Но неравномерность охватывала не только снабжение. Она касалась всех сторон жизни. Основные образовательные, культурные и научные учреждения были собраны в Москве — «для пригляда». Еще в 1934 году в нее были переведены из Ленинграда Академия наук и ведущие исследовательские институты.
Правительство пыталось бороться с разбуханием столицы, прописку в ней все время ужесточали, принимались постановления о запрете на строительство в Москве новых заводов, КБ и НИИ, импульсивный Хрущев даже выселил в пригородный совхоз Министерство сельского хозяйства и хотел туда же отправить Тимирязевку, запретив в нее набор, но реалии жизни перемалывали даже волю главы ЦК. Ни народные артисты, ни великие ученые, ни главные конструкторы не желали ехать в тмутаракань. Образование, наука и культура в СССР по-прежнему делились на столичные и провинциальные.
У исторической России имелся шанс создать свой собственный Голливуд в Крыму. В СССР подобное было невозможно по определению. Кто бы из актеров и режиссеров рискнул покинуть московские квартиры и кто бы во власти отважился делегировать идеологический контроль за содержимым фильмов?
В этой чрезмерной централизации заключалось одно из важнейших отличий между СССР и остальным миром. В тех же США кинобизнес развивался в калифорнийском Голливуде, компьютерный — в Сиэтле и в Кремниевой долине и т. д. Лучшая медицина вовсе не была уделом Вашингтона или Нью-Йорка, самый известный кардиохирург Америки Майкл Дебейки работал в Техасе. В СССР не было таких интеллектуальных кластеров, даже в ВПК подавляющее большинство КБ и НИИ было сосредоточено в Москве и Подмосковье. Эксперимент Хрущева с Новосибирским академгородком не принес вдохновляющих результатов и был полумерой.
Итогом стали «колбасные электрички», ненависть к москвичам в армии, стремление попасть в столицу хоть в статусе «лимитчика» и уродливо перекошенная структура всей жизни.
Преодоление этого наследия являлось важнейшей задачей России. Но за 26 лет, прошедших с 1991 года — начала рыночных реформ, разрыв в уровне жизни между Москвой и периферией только увеличивался. Важнейшая задача по модернизации страны сорвана. Как объясняется этот парадокс и имеются ли шансы на его преодоление?
Центр жизни
Россия всегда развивалась как унитарное централизованное государство. Это объясняется особенностями ее истории и географии. При коммунистах она оставалась таковой в еще большей степени, несмотря на формальный статус федерации (что СССР, что РСФСР). Тут стоит отметить, что до 1917 года в России имелось две столицы — Санкт-Петербург и Москва, ни в чем не уступающих друг другу, были и другие города вполне европейского уровня, например Рига и Одесса.
Но в 1991 году, при распаде империи, прежде ничего не значившие формальные моменты неожиданно обрели статус ужасающей реальности. В соответствии с ними был разделен СССР (читай — историческая Россия), а то, что от него осталось, теперь должно было строиться как реальная федерация, при полном отсутствии к тому предпосылок. Ведь наделение наций автономным статусом происходило совершенно фантастическим образом. У бурят и ненцев, например, оказалось по три автономии; была учреждена даже Еврейская АО, где евреев под конец СССР не насчитывалось и пяти процентов.
Федерализация России вылилась в дележ власти, финансов и собственности, который базировался на мощи договаривающихся сторон.
Условно сильные регионы, например Татария, Москва, Башкирия, получили много, условно слабые — мало.
Первые проводили приватизацию по своей модели, а не «по Чубайсу», у них могли быть собственные налоговые отношения с центром и т. д. В результате те субъекты России, которые обладали изначальными преимуществами (природные ископаемые, ориентированные на экспорт производства, столичный статус), рванули резко вперед. Те же, на чью долю выпали депрессивные экономики, столь же сильно откатились назад (с показателей и без того не впечатляющих). Федерализация в этой ситуации означала разрыв солидарности между регионами и лозунг «Каждый выживает в одиночку».
Наметившийся после 1999 года откат к унитарности затронул исключительно политические аспекты жизни, но не коснулся экономики. Сильные так и остались сильными, и среди них, как и в девяностые, рельефно выделяется Москва (ее ВРП в четыре с лишним раза больше, чем у идущей за ней Московской области, в ней «крутится» до 80% российских финансов).
Часто задают вопрос — почему в больших странах, таких как США, Канада, Австралия, Китай, Индия, Бразилия, существует много центров, а в России — только один? Действительно, городская жизнь там рассредоточена. Вашингтон — вообще маленький город на фоне Нью-Йорка, Чикаго или Лос-Анджелеса, равно как Оттава на фоне Монреаля или Калгари, а Канберра в сравнении с Мельбурном и Сиднеем. В Китае Пекин уравновешивается Шанхаем и Гуанчжоу, в Индии Дели — Бомбеем и Калькуттой и т. д. Россия в этом смысле предстает исключением — при самых больших размерах территории в мире у нее только один значимый центр, на который замыкаются все аспекты жизни, — Москва.
Но этому существует естественное объяснение. В отличие от стран-колоний, таких как США или Австралия, Россия развивалась в окружении сильных соперников и постоянно была вынуждена вести войны. Это обуславливало необходимость в едином центре, удаленном к тому же от противника. Другая особенность России — малая плотность населения, притом что страна молодая (в отличие от Индии и Китая, где развитые города и торговые центры существуют уже много веков). Лавинообразное расселение русских по Евразии началось только в XVII веке. Для заселения городов не было соответствующего демографического потенциала, к тому же урбанизация запаздывала по сравнению с Европой и европейскими колониями.
Но это лишь объяснение, но не оправдание нынешнего положения. Уродливая структура социально-экономической, политической и культурной жизни страны приводит к нерациональному использованию человеческих и природных ресурсов, затрудняет доступ большей части населения к современным технологиям, в том числе в медицине и образовании.
Такой вопиющий разрыв в стандартах жизни между Москвой и периферией, какой существует в России, недопустим для государства, желающего называться современным. Почему в столице идет беспрестанная укладка асфальта и плитки, а в провинции во многих населенных пунктах — ужасающее бездорожье и обилие ветхого разваливающегося жилья, которым никто не занимается? Чем провинились живущие там люди? Справедливо ли сохранять такой подобный контраст в XXI веке? Ведь во Франции или Германии человек, проживающий в Мюнхене или Бордо, абсолютно ничем не обделен по сравнению с парижанином или берлинцем.
В России же, если хочешь проявить себя, скажем, в СМИ, — то езжай в Москву, поскольку нет ни одного серьезного общероссийского издания или телеканала, вещающего не из столицы (напомним, что резиденция CNN Теда Тернера — Атланта). То же самое касается приличного образования (не говоря про Америку, вспомним, что лучшие университеты Британии — в маленьких городках), лечения и т. д.
Больше Москвы
Нельзя сказать, что нелепость ситуации не сознается властью. Ведь даже в маленькой нефедеративной Чехии во второй по численности город Брно переведены Конституционный, Верховный, Высший административный суды, управление генпрокурора, омбудсмен, ведомство по защите конкуренции, поскольку чехи понимают всю бессмысленность сосредоточения ведомств в одной Праге.
С приходом Путина в Санкт-Петербург переехал Конституционный суд, Главный штаб ВМФ, ряд крупных компаний («Совкомфлот», «Газпром нефть») заставили зарегистрироваться в городе на Неве, но на этом все и закончилось). При этом ряд компаний, в отношении которых было объявлено, что они переезжают, так и не покинули Москвы, а с ВМФ вышла неразбериха, и часть персонала пришлось откомандировывать назад.
Говорить о том, что данное решение как-то всерьез повлияло на жизнь в стране, не приходится. Скорее, оно подчеркнуло и без того ничтожное значение Конституционного суда в нынешней политической конструкции.
Провал петербургской передислокации продиктовал решение о создании «инновационного центра» не в Томске или Новосибирске, а в Москве, в Сколково.
То есть и в без того перенасыщенную людьми и деньгами столицу решили втиснуть и доморощенную «Кремниевую долину» — к немалому смеху американцев, у которых, как известно, она находится за тысячи миль от Вашингтона и Нью-Йорка.
Более того, правительство так боялось упустить контроль за Сколково, что даже отобрало у Московской области несколько квадратных километров территории, чтобы «инновационный центр» располагался в Москве и юридически. Сколково стало откровенным признанием провала попыток рассредоточить жизнь в России более равномерно. Одновременно было принято абсолютно волюнтаристское решение о «Новой Москве» — безо всяких к тому предпосылок, анализа и консультаций с жителями.
Во всем мире проблема сосуществования мегаполиса с окружающими территориями решается через создание так называемого метро — совместных органов по управлению общими объектами, скажем, «метро» в Торонто или Портленде. Город и муниципалитеты договариваются о совместном вывозе и утилизации мусора, транспорте, совладении стадионами, театрами и т. д. Но у нас решили просто — отнять в надежде, что присоединение к Москве поможет поднять жизненный уровень новых территорий, — очередное свидетельство бессилия достичь этого иными способами.
Примерно, как с переездом в Санкт-Петербург, вышло и с попытками повысить качество жизни в отдельных регионах за счет проведения в них крупных мероприятий — Олимпиады в Сочи, саммита АТЭС во Владивостоке. Они так и остались яркими заплатами на удручающе безнадежном фоне, а после украинского кризиса и начала конфронтации с Западом будущее сочинской инфраструктуры вообще под вопросом.
Есть ли выход из тупика? Правительство, похоже, в этом разуверилось. Впрочем, его вполне устраивает ситуация, при которой большая часть страны безмолвствует и ожидает трансфертов из центра. Напротив, повышение жизненного уровня до московского чревато повышенными запросами к власти.
Из постсоветского опыта можно сделать вполне определенный вывод: никакие административные решения и бюрократические замены не способны в долгосрочной перспективе изменить ситуацию. Даже если бы в Санкт-Петербург перенесли Центробанк и Совет Федерации, ничего бы это не решило принципиально. Разумеется, децентрализация нужна, но не за счет вывода учреждений из Москвы, а за счет создания приемлемых альтернатив.
Вот сейчас проводится эксперимент с федеральными университетами. Стали они чем-то вроде Гарварда или Геттингена (не на международном уровне, а в масштабе страны)? Когда из Москвы абитуриенты начнут активно поступать, скажем, в Дальневосточный федеральный университет, причем на протяжении нескольких лет, можно будет говорить о наметившейся положительной тенденции.
Как показывает история, в том числе постсоветская, переламывать устоявшиеся тенденции — занятие чрезвычайно трудное. Это комплексная и долгосрочная задача.
Если мы посмотрим список подушевого ВРП в России, то Москва (на 2015 год) находится только на шестом месте, уступая в 4,5 раза Ненецкому автономному округу. Это говорит о том, что дело не в деньгах. Важно не просто экономическое выравнивание, но изменение в умах. Одних призывов и личных примеров (даже если Путин, выйдя на пенсию, вернется в Санкт-Петербург — хороший шаг по образцу американских президентов) недостаточно. Важно убедить население в практической пользе изменений. Никакие обещания не заставят родителей-москвичей отпускать детей в провинциальные вузы, если они не увидят для них там перспектив. Изменение структуры экономики, государственного устройства должно идти рука об руку с революцией в сознании.