Начинать фармацевтический бизнес очень непросто: нужно больше десятка лет и сотни миллионов долларов венчурного капитала, чтобы изобретение начало продаваться. Вот почему на момент расцвета таких компаний, как Amgen, Genentech и Gilead, их создателей уже не было на свете.
Но из этого правила бывают исключения. В Нью-Хейвене (Коннектикут), рядом с маленькой фермой, на просторах кукурузных полей расположилась компания доктора Леонарда Белла — Alexion Pharmaceuticals. Белл, человек тихий и незаметный, создал это предприятие 20 лет назад, когда оставил профессорскую должность в Йеле.
Что же помогло ему добиться уникальных результатов? Его секрет — препарат, который называется Soliris. Его начали выпускать в 2007 года для лечения редких случаев анемии, а в 2012-м это лекарство принесет больше $1,1 млрд дохода, и эта цифра, считают эксперты, в ближайшие три года удвоится. Чистая рентабельность продаж на данный момент составляет 22%. Акции Alexion выросли на 600% с того момента, как лекарство было одобрено, и этот показатель выше, чем у таких мировых любимцев, как Apple и Salesforce.com за тот же период времени. Рыночная капитализация компании — более $20 млрд, а доля Белла стоит $179 млн. На примере этих цифр можно понять, почему никому не известная Alexion занимает второе место в ежегодном рейтинге самых инновационных компаний, составленном Forbes.
Кроме того, эти цифры выявляют парадокс системы здравоохранения. У Alexion 1100 сотрудников, офисы более чем в 30 странах мира, а пациентов при этом во всем мире всего несколько тысяч. Soliris — настоящий хит, а Alexion — просто гигант, ведь препарат стоит заоблачных денег — на одного пациента $440 000 (хотя иногда, в тяжелых случаях, его предоставляют бесплатно). Но средство настолько эффективно, что частные страховые компании и национальные министерства здравоохранения готовы платить такую сумму.
«Для нас приоритетными являются пациенты со смертельными или очень опасными для жизни заболеваниями, — говорит Белл. — Речь идет об очень редких болезнях, которые никого не интересуют. Пациенты уже перестают надеяться, и наша цель — не чуть-чуть изменить ситуацию, а изменить их жизнь к лучшему. В конце концов, все признают, что это инновация высокого класса».
И Soliris действительно меняет жизнь больных. В отличие от большинства лекарств, он, кажется, помогает почти каждому, кто его принимает. Вот, скажем, Джо Элленбергер, бывший борец, который мечтал участвовать в Ultimate Fighting Championship, очень жестком соревновании по боевым искусствам. Он выиграл девять боев, начал готовиться к десятому и вдруг стал смертельно уставать. «Я был просто как зомби», — рассказывает он.
Бой он выиграл, но у него были боли в животе, а моча стала почти черной. Его девушка уговорила пойти ко врачу, месяц обследования, и наконец прозвучал диагноз: пароксизмальная ночная гемоглобинурия (PNH). Soliris был одобрен в первую очередь для лечения этого заболевания. Когда Элленбергеру сообщили диагноз, он быстренько отправил эсэмэску самым близким и отправился на тренировку. Когда он вернулся, его ждало 40 смс и голосовых сообщений, все были в панике. В Google говорится, что PNH приводит к анемии, которая, в свою очередь, ведет к инвалидности, не лечится, и от нее за пять лет умирает каждый третий. Но благодаря Soliris Элленбергер уже не прикованный к постели калека, нет, он опять тренируется и скоро станет отцом. За Soliris платит его страховая компания вместе с Национальной организацией редких заболеваний, которую финансирует Alexion.
Другое заболевание, для лечения которого показан Soliris, еще более редкое и страшное, — атипичный гемолитический уремический синдром. 17-летний Кристиан Биллингсли заболел, когда ему было три месяца. Болезнь быстро поразила весь организм, в полтора года у него отказали почки. Ему вскоре пересадили почку его отца Джина, но через восемь месяцев и она отказала. Кристиан всю жизнь на диализе. Когда из-за урагана Катрина его семье пришлось срочно эвакуироваться из Луизианы, мальчик подхватил какую-то опасную инфекцию, которая повлекла за собой осложнения. Кристиан, конечно, остался маленьким, и кости у него хрупкие, но благодаря Soliris удалось остановить разрушение почек. Джин надеется, что вскоре ему пересадят новую почку и она приживется. На лечение пошли деньги страховой компании, государственной программы медицинского страхования и благотворителей.
По расчетам аналитиков, эта болезнь может принести Alexion сотни миллионов долларов продаж. И это подтверждает правильность главного принципа компании: «лечить редкие заболевания — очень выгодное дело». Soliris — один из немногих лекарственных препаратов, чья средняя цена превышает $200 000 в год. Все это лекарства от опасных малоизученных болезней, например, Naglazyme — от мукополисахаридоза VI типа или Elaprase – от мукополисахаридоза II типа. «Это цена, которую надо заплатить, чтобы «приручить» эти болезни, — объясняет Дуглас Пол, консультант компаний по производству редких медикаментов. — Инновации в области лечения редчайших заболеваний действительно столько стоят».
Препараты для лечения редких заболеваний отлично продаются в системе американского здравоохранения, особенно, если они эффективны. А вот за пределами США лекарства Белла испытывают ценовое давление со стороны лекарств от более распространенных болезней.
По словам Дэвида Миллера из Biotechnology Stock Research, в США, благодаря закону о доступной медицине, использование этих препаратов возможно за счет увеличения количества застрахованных людей. Спрос на эти препараты, и вправду, появился благодаря специальным законам. В 1983 году в США был подписан закон, который защищал производителей редчайших лекарств от конкурентов. До подписания закона за 10 лет были одобрены лишь 10 препаратов. А в следующие 20 лет — уже 282, согласно данным исследования 2007 года, опубликованного в International Journal of Technology Assesment in Health Care.
Белл вспоминает, как в детстве в летнем лагере он поскользнулся и поранил коленку. Начальник лагеря отнес его в травмпункт, а там Белла отказались лечить, потому что у него не было с собой страховки. «Ну скажите, разве может шестилетний ребенок таскать ее с собой? — возмущается Белл. — Начальник лагеря взял и посадил меня на стойку регистрации, сказав: вы обязаны осмотреть. И они осмотрели».
Alexion была основана в 1992 году в супермаркете Grand Union рядом с холодильником для мороженного. Белл пошел купить сладостей детям вместе со своим лучшим другом Стивом Скинто. Скинто раньше работал в биотехнологической компании Regeneron в Тарритауне, штат Нью-Йорк, и встречался с лучшей подругой жены Белла. Пока они стояли в очереди, Белл успел рассказать другу о новой компании, которую он хочет создать. Когда они сели в машину, Скинто был уже в штате. Он и по сей день возглавляет отдел исследования и разработки в Alexion.
«У нас было трое детей (семилетний, четырехлетний и годовалый). Я работал в Йеле и должен был вскоре получить бессрочный контракт. И в этот момент я решил уйти», — рассказывает Белл. Он признается, что до сих пор не понимает, как смог на такое решиться и почему жена позволила ему это сделать.
Предпринимательскую жилку Белл унаследовал от отца (тот строил дома в штате Нью-Йорк). Кроме того, его давно интересовал бизнес: еще в студенческие годы они с женой управляли летним рестораном. Тогда же он заинтересовался иммунной системой человека, а именно группой ферментов, которые скрываются в крови, как подводные бомбы, взрывающиеся при столкновении с инородным веществом. Человеческое тело в свою очередь защищено от этих ферментов (которые образовывают систему комплементов) своей собственной группой cпециальных белков («блокаторов»). Белл и Скинто решили, что из них можно создать лекарственный препарат для борьбы с ревматическим артритом, страшными кожными заболеваниями, заболеваниями почек и даже, быть может, с воспалениями, возникающими при инфаркте.
Найти финансирование было почти невозможно. Белл, типичный профессор в очках, с копной темных растрепанных волос, пришел с протянутой рукой в финансовую компанию Prudential Securities. А спустя шесть месяцев исследований оказалось, что пресловутые блокаторы функционируют, только когда они соединены с клетками, и значит, из них не получится сделать лекарство. К 1995 году Alexion была на грани разорения.
Спасена она была странным и удивительным способом. Очень многие компании были заинтересованы возможностью пересадки внутренних органов свиньи человеку. Однако система комплементов могла разрушить эти органы, и поэтому U.S. Surgical выделила Alexion $5 млн, чтобы она попыталась вживить свинье человеческие блокаторы. Затем, в связи с заказом штата Коннектикут, Alexion создала новую биотехнологию блокирования комплементов. По замыслу Белла, она должна была использоваться после операций на сердце: уменьшить риск воспалений, осложнений или повторного инфаркта. В 1996 году Alexion, которой все предсказывали разорение в течении года, стала публичной компанией, заработав на этом $21 млн.
Деньги пошли на запуск производств антител против комплементов, которые выделила лаборатория Скинто, исследовав 10 000 образцов. Этим антителом и должен был стать Soliris, который начали производить в 1997 году. Его протестировали на ревматическом артрите и заболевании почек, и он не работал. Да и препарат для лечения сердечных заболеваний работал не лучше. По словам Белла, проблема была в том, что он «пошел за мнением толпы, как надо делать бизнес», сделав ставку на массовый рынок.
Исследование пароксизмальной ночной гемоглобинурии, которая обеспечила головокружительный успех Soliris, Alexion начала в тяжелые для нее времена. Расселу Розеру, одному из исследователей компании, было поручено позвонить Питеру Хиллмену, гематологу английской клиники в Лидсе, и попросить его взять клеточные образцы у пациента с PNH. Розер собирался их генетически модифицировать. Но из этой затеи не вышло ничего, кроме, пожалуй, зародившейся дружбы межу Розером и Хиллменом. А она сыграла в дальнейших событиях не последнюю роль.
Одна из главных причин PNH — искажение системы комплементов. Красные кровяные тельца (эритроциты) обычно живут по четыре месяца, а у пациентов с PNH они погибают за два дня. В крови и мочи наблюдается переизбыток гемоглобина, который вредит организму; образуются тромбы, которые часто приводят к смерти пациентов. «Мы с Расселом были уверены, что при помощи Soliris можно как-то воздействовать на PNH», — говорит Хиллмен.
Хиллмен и Розер попытались убедить в этом Белла, но тщетно — сложно было поверить, что препарат от такой редкой болезни может приносить прибыль. К тому же Белл боялся, что если лекарство сначала будет действовать, а потом перестанет, красные кровяные тельца уничтожат организм еще быстрее. В итоге Хиллмену удалось доказать Беллу, что PNH — то заболевание, на примере которого можно продемонстрировать эффективность Soliris. В 2002 году в больнице Хиллмена началось первое тестирование препарата на 11 пациентах.
Каждый вторник Белл и Розер обсуждали результаты исследования. Уровень гемоглобина в крови пациентов резко упал, им было нужно все меньше переливаний крови. Девушка, которая раньше не могла подняться с постели, поехала за границу в гости к своему бойфренду. А вот одного пожилого фермера пришлось госпитализировать, но на этот раз не из-за PNH. Ему стало настолько лучше, что он впервые за 20 лет решил взобраться на сеновал и упал, сломав ребро. Это напомнило Беллу, каким счастьем было для него лечить пациентов. Результаты его исследований были опубликованы в 2004 году в издании New England Journal of Medicine.
Белл в течении полутора лет вел переговоры с Управлением по контролю за продуктами и лекарствами (FDA) США, чтобы Soliris наконец одобрили. Для подготовки необходимых документов, Розер, Белл и другие сотрудники работали по сто часов в неделю. Данные исследований показали, что Soliris позволяет человеку с диагнозом PNH прожить почти столько же, сколько здоровому человеку. По словам Хиллмена, «все это заслуга Ленни Белла, если бы не его энергичность и не его яркая индивидуальность, не было бы никаких Alexion и Soliris».
Аналитики ожидали, что Alexion установят цену на лекарство от $100 000 до $200 000. Но она оказалась даже выше — $390 000.
Должны ли препараты для редких болезней столько стоить? Хиллмен утверждает, что задается этим вопросом всякий раз, когда прописывает лекарство пациенту. Но, с другой стороны, он никогда не видел, чтобы английское Министерство здравоохранения отказывалось давать препарат, если он назначен. «Но этот вопрос нужно изучить подробней, не так уж мало людей страдает заболеваниями, которые называют редкими. Нужно учитывать, сколько стоит препарат, назначая его», — говорит он.
Успех Alexion стал приманкой для других компаний, которые тоже хотят одновременно спасать жизни и делать деньги. Розер сейчас занимается разработкой препарата для лечения серповидно-клеточной анемии в Selexys Pharmaceuticals в штате Оклахома. Мартин Шкрили, менеджер хедж-фонда в Нью-Йорке, основал биотехнологическую компанию Retrophin, которая борется с мускульной дистрофией. По его оценкам, на лечение одного пациента в год в среднем уходит $400 000.
В этом году было одобрено первое лекарство Vertex Pharmaceuticals, цена его составляла $294 000 в год на одного пациента. Этот препарат работает только на нескольких тысячах пациентов, у которых есть определенная генетическая мутация. Ученые уже обнаружили гены, ответственные за десятки редких заболеваний. По данным Национального института здравоохранения США, существует 6000 болезней, которые поражают менее 1% населения. Это 30 млн человек, а значит, лечить каждого препаратом за $30 000 будет стоить $1 трлн (это объем мирового фармацевтического рынка). Но если препараты оказываются эффективными, то они экономят примерно столько же, сколько они стоят. Стоит отметить, что конкурирующая с Alexion компания Biomarin не имеет таких прибылей, несмотря на выпуск двух препаратов для лечения редких заболеваний.
Главная проблема Alexion в том, что она очень быстро дорожает, и, чтобы не разочаровать инвесторов, ей нужно неустанно поддерживать стремительный темп развития. Пока у Alexion наблюдается нехватка собственных разработок, ей приходится покупать чужие. В декабре она заплатила за небольшую монреальскую компанию Enobia $610 млн и обещала выплатить еще $470 млн в зависимости от результатов деятельности. Enobia начала довольно успешно разработку ENB-0040, лечащего редкую генетическую болезнь. У больных детей могут быть очень хрупкие кости, а в редких тяжелый случаях — настолько хрупкие ребра, что они не могут дышать. А совсем недавно имел место единичный случай, когда ребенок родился вообще без костей. Даже его удалось спасти с помощью новейших разработок.
Но самое необычное вложение Белла — покупка некоего препарата у немецкой компании за сумму, которую он не раскрывает. Препарат используется для лечения детей, которые рождаются без определенного фермента, и из-за чего их мозг распадается на первом месяце жизни. «Эта болезнь не просто опасна для жизни, она смертельна», — говорит Белл.
В США зафиксировано лишь 10 случаев этой болезни в год, но препарат значительно улучшает состояние больных. «Возможно, мы сможем продлить жизнь этих детей не на 5, 10, 30, 50 лет, но на целых 70. Вот это, как мне кажется, настоящая инновация», — подводит итог Белл. Сколько это будет стоить? Пока этого не знает никто.