Денис Вакар
Мечта: Проводить много времени на воде, работать руками, строить
Возраст: 36 лет
Результат: основатель и совладелец верфи Ost Yachts
Московскому яхтостроителю Денису Вакару неинтересно говорить про бизнес-стратегию, исследования рынка и технологии продаж, он честно об этом предупреждает. И яхты он строит не потому, что это мегавыгодный бизнес, а потому, что с 10 лет проводил больше времени на воде, чем на суше. По крайней мере очень к этому стремился. И меняться не собирается.
А собирается противостоять мировому хаосу и массовому производству чего бы то ни было. И по мере сил уже противостоит.
Есть такая стратегия — делать только то, что любишь. Что в переводе на романтический и означает «следовать за мечтой». Пример Вакара подтверждает, что в этом случае череда событий, встреч, обстоятельств непременно приводит к созданию крепкой компании, где каждый сотрудник — фанат своей узкой специализации. А каждый клиент — единомышленник.
Серфингист из Строгино-бич
В десять лет я уже занимался виндсерфингом в Строгинской пойме. В Союзе ведь как было: раз вид спорта признан олимпийским, значит обязательно должна быть детская секция. Бесплатная, доступная. И получилось, что все московские виндсерферы, да и кайтеры вышли из Строгино-бич. Мы там росли, общались, тусовались, кто-то крутые доски из-за границы привозил, кто-то сам делал... И сообщество это живо, и связи работают до сих пор.
Кайтсерфинг в 1990-х был совсем новым видом, то и дело рождались и бурно обсуждались безумные идеи по поводу того, как кататься, какими должны быть купола, какими доски, появлялись все новые индивидуальные решения. Не существовало тут еще ни стандартов, ни мировых производителей, ни лидеров рынка. И чувствовать свою причастность к становлению кайтсерфинга, участвовать в дискуссиях, придумывать свои формы кайтов было очень прикольно. Ну и бизнес тоже начался с досок.
Я учился в Московском авиационном, и там же занимался в секции парусного спорта, то есть, несмотря на специальность («инженер-системотехник по источникам питания»), продолжал держаться поближе к воде. К тому моменту, когда оканчивал МАИ, в Строгино организовали прокат оборудования, и сначала я работал там инструктором по виндсерфингу, а потом Сергей Татаринов открыл легендарный серфшоп «Ультра С». Это был первый в Москве магазин, торговавший досками, одеждой для занятий экстремальными видами спорта. Кстати, Сергей еще и отец-основатель фестиваля Каzантип, который изначально задумывался как спортивное мероприятие... Сейчас об этом мало кто вспоминает. Так вот, три года я работал в «Ультра С», ездил туда на велосипеде из своего Строгино, пока однажды не рванул с другом в Египет, на виндсерфе кататься. Катались мы с ним как следует, три месяца подряд и там же решили, что будем производить доски.
Доски hand-made, яхта и ретрокатер
Арендовали мастерскую, освоили материалы, научились технологиям, использованию смол, сайт тут же завели. Сначала работали вдвоем, потом втроем, впятером. Я как-то не задумывался, но да — это был малый бизнес, и да, весьма успешный. И с реализацией никаких проблем. Все расходилось по друзьям-знакомым, через сайт и тот же «Ультра С». Мой тогдашний партнер до сих пор делает доски в Москве и продает штук сто в год. А я почти случайно ушел в яхтостроители.
Наверное, самонадеянно от производства досок перейти к постройке яхт. Но это казалось очень логичным всем, а главное, тому, кто сделал первый заказ.
К тому моменту российские бизнесмены устали от безумств и безвкусицы 1990-х и стали проявлять интерес к респектабельным привычкам западной бизнес-элиты. А парусный спорт из доступного окончательно превратился в элитарный. С другой стороны, деньги появились и у яхтсменов-энтузиастов, с детства мечтавших о собственных яхтах. И как-то один из них, Денис Шадрин, нарвался в интернете на проект для самостоятельной постройки быстроходной яхты. И неожиданно для самого себя купил чертежи у известного дизайнера Дадли Дикса. А потом позвонил мне: мол, мастерскую снял, проект есть, надо строить. Отступать было некуда.
Чертежи Дикса оказались очень подробными, мне было несложно их читать, помогло образование. Несколько месяцев мы строили яхту класса Mini Transat, но однажды снова раздался звонок.
Знакомый киношник искал катер, который потом должен был красиво взорваться в кадре. Ему предлагали под это разную рухлядь, но одна лодка оказалась заслуживающей внимания. Позже мы выяснили, что она из яхт-клуба Геринга, трофейная. Мы купили ее долларов за двести, деревянный корпус был гнилой, но важные в таких случаях латунные детали и всякая «фетишня» сохранилась. Долго, параллельно строительству первой яхты реставрировали свой первый ретрокатер, и покупатель нашелся быстро. Но мы его так и не продали. Привязались. Теперь сами на нем ходим.
Стечение компании
Тем временем слух о том, что мы с Шадриным построили крутую яхту, разнесся... И из той же среды серфингистов пришел по-настоящему большой, коммерческий заказ на первую в России гоночную парусную яхту Class-40. Конечно, мы взялись! Кому, как не нам? Так Шадрин и я окончательно осознали себя яхтостроителями.
Под Class-40 пришлось сначала строить ангар, и с рабочими нам снова повезло. У них был бесценный опыт работы на верфи в Лазаревском, где они строили спортивную яхту «Дочь ветра» для всемирно известного яхтсмена-одиночки Вик- тора Языкова. А потом перебрались к нам. Таким образом, мы сконцентрировали у себя лучшие традиции современного российского яхто- строения. Вернее, они сами сконцентрировались. И зачем нам врать про «построение компании»?
Курс, галсы, мели и рифы
Я уверен, что в России у нас большие перспективы. Ведь чуть отъедешь от Москвы, хотя бы в Дубну, где Волга начинается, и смотрите, сколько водоемов — водохранилищ, рек, озер. И есть в стране средний класс, который зарабатывает нормальные деньги и отдыхать хочет цивилизованно, на воде в том числе. Купить катер, гонять на нем... Не такая это и недоступная роскошь.
Благодаря длительной изоляции России от международного яхтенного сообщества у нас сложились национальные классы лодок, которые сейчас производят только в Питере. Их у людей много, между ними соревнования проводятся, а чем больше лодок одного класса — тем соревнования интереснее. И значит, покупать их будут. Тем более есть еще проблема транспортировки. Перевозить лодки, даже самые небольшие, очень тяжело, и значит, производить их нужно ближе к месту эксплуатации.
Эти соображения пришли не так давно, когда мы провели-таки маркетинговое исследование и запустили серийное производство катера Ost Power. Максимально быстрого и при этом вполне комфортного. Мы решили, что он нужнее российскому потребителю. Не тому, кто покупает катер для рыбной ловли, а спортсмену в душе. У которого уже есть квартира, машина, дача.
Корпуса делаются в Китае, а в Москве катер собираем, оборудуем салон, декорируем. Продавать начали в апреле этого года. Правда, сейчас, когда в производство уже вложена большая сумма, в России вдруг остановились продажи всего, что дороже $700 000.
Сдерживая хаос
Понятно одно: водку продавать я в любом случае не пойду. У меня жена хорошая, она поймет. Перепрофилируемся немного, перебьемся на заказах из почти смежных отраслей. Ведь пока делали яхты, успели прославиться еще и как «мастерская необычных штук». Вон недавно 10-метровую барную стойку для «Крыши мира» сделали. Задумывалась в виде борта из пластик — с планками, небольшим носом, верхом из ореха. Освоили тентовую архитектуру. Ведем пере- говоры о начале постройки 60-футовой яхты с парусом. А к катерам мы еще вернемся.
Не люблю однообразие и массовость. Даже в яхтах была своя «икея», где производство настолько оптимизировали, что 40-футовую парусную яхту, которую по-хорошему надо делать 8–10 месяцев, строили за 12 дней. А мне в противовес дешевым, однодневным хочется делать индивидуальные, особенные вещи, которые живут долго. И хотя бы таким образом противостоять энтропии. На земле обязательно кто-то должен работать руками, и хочется, чтобы это были не только китайцы.
Григорий Кочетков
Мечта: Свой бизнес, кондитерская
Возраст: 24 года
Результат: уволился из адвокатской коллегии, открыл пекарню «Бон тарт»
Чем отличается капкейк от маффина? А латте от мокаччино? Григорий Кочетков, в прошлом — адвокат по семейному праву — терпеливо отвечает на вопросы посетителей. Почти год назад он открыл свою первую кофейню, теперь мечтает превратить «Бон Тарт» в сеть.
Свежеиспеченная мечта
Вообще-то я по-другому хотел назвать кондитерскую, в честь яблочного пирога тартатен. Но в последний момент узнал, что такое кафе уже существует. Пришлось за три дня срочно переделывать брендбук.
Поначалу тяжело было поверить, что у меня может получиться. Я шел в «Волконский», видел их очереди, и руки опускались: надо столько вложений, опыта, знаний. А потом проходил мимо какого-нибудь местечкового кафетерия и понимал: надо делать.
По образованию я юрист, несколько лет работал в коллегии «Князев и партнеры». Вроде сносно было: клиенты, перспективы, но со временем стало скучно. Мне всегда хотелось свое реальное дело. Пока учился на юриста, где только не подрабатывал: и консультантом по мужской одежде, и виагру в Америку толкал. Один из моих боссов ездил на X3, я думал: круто, но почему и я так не могу? Я не мог решить, чем заниматься, пока в январе 2011 года не съездил в Париж. Мне ужасно понравились местные уютные пекарни с круассанами и ароматным кофе. Вернувшись в Москву, я начал фантазировать, какой будет кофейня моей мечты. Я понимал, что если даже ничего не получится — не страшно, надо пробовать. Либо мы живем на плацдарме, созданном родителями, и живем беззаботно, зная, что мама-папа всегда помогут, либо пытаемся прыгнуть выше этого плацдарма и сделать что-то свое.
Странствие по кофейням
В ноябре я уволился и пошел по конкурентам: три месяца нанимался на работу в разные заведения, чтобы набраться опыта. Я размышлял пошагово: допустим, у меня есть продукция, чтобы ее выложить, значит, нужна витрина. Что еще? Кофемашина, печи. Где все это заказывать? Будучи юристом, я, конечно, не знал таких тонкостей. Мне повезло: в одной из кофеен, куда я устроился на два-три дня, менеджер оставил ноутбук. Он не скрывал, что там есть информация, где он что заказывает, у всех сотрудников был доступ. Я посмотрел все файлы — заказы, обороты и понял: пора.
Где печь?
По сути, самой большой проблемой оказалось не что печь, не как печь, а где печь. 90% успеха — место, где ты продаешь. Оно может быть не суперпроходное, но, если рядом офисы, к тебе придут на бизнес-ланч, даже если ты — шаверма за углом. Несколько месяцев я искал помещение. Анализировал сайты, газеты, ездил по Москве, искал вывески с арендой. Ни один собственник ни за что не сдал бы помещение начинающему предпринимателю. Приходилось говорить, что я из серьезной компании, что у нас уже три кофейни, делать презентации, фотографии в фотошопе. А по-другому никак. Если ты придешь и скажешь: «Здрасьте, мне 24 года, хочу булочную открыть. Можно это сделать в вашем помещении?» — он подумает: ну понятно, у парня мечты, а через три месяца он съедет и пойдет плакаться маме в плечо.
Стартовый капитал я занял у родственников и друзей, собрал 1,5 млн рублей. Еще столько же добавил партнер (он известный юрист, не хочет разглашать свое имя). Но даже с бюджетом в 3 млн невозможно было арендовать помещение в центре. Самый маленький «клоповник» на Арбате стоит не меньше 700 000 рублей.
В декабре я наконец нашел место на Новослободской, в десяти минутах от метро, не на первой линии, а в торце здания. Здесь не было ничего: пустая квартира, выведенная в недвижимое имущество. Пришлось делать ремонт с нуля. Повесили три-четыре дорогие детали: люстра, подсвечник из Франции, все остальное оставили нейтральным: икеевские столы и стулья, стеллаж с книгами, вазочки, свечи. Хотелось создать такое помещение, чтобы в нем можно было комфортно выпить чашечку кофе с булочкой, не засиживаясь надолго. Может, в «Пушкинъ» ходят за интерьером, но там и другие вложения. А мы хотели донести до покупателей не помпезность, а доступность. Людям не так важно, за каким столиком сидеть, — упор надо делать на качество продукции. Сегодня 70% продаж — на вынос.
Эй, прохожий, заходи
Мы открылись в феврале. Первое время все выпекал француз, я учился у него, как обращаться с тестом. Месяц работали без вывески. Люди не замечали нас, проходили мимо. Зима, метет, минус 30. Мама миа, какие пирожки? Тогда я придумал открыть окна, двери, добавить в тесто побольше ванилина. Первые посетители пришли «на запах». Поначалу больше половины продукции мы списывали. Это было ожидаемо, но, когда у тебя выручка 10 000 рублей в день и ты понимаешь, что если весь месяц будет так, то придется закрыться, гнет ответственности за продавцов и партнеров заставляет предпринимать неимоверные шаги. Всю выпечку мы резали и раздавали. Я сам ходил на перекресток с подносом круассанов. Наряжались в колпаки, фартуки, пытались сделать ивент, добавить антуража. Я точечно выцеплял своих потенциальных покупателей в толпе. Вот он стоит на светофоре, чего он хочет? Февраль, мороз, наверняка не отказался бы от горячего напитка. Кто-то, конечно, бурчал в ответ: «Что встал? У меня дома банка «Нескафе» стоит 90 рублей». Разные кадры попадались. Те, кто живет рядом, видели меня и утром, и вечером: «А, это опять ты. Когда уже успокоишься». Так потихоньку мы раскрутились. Почти всех наших клиентов я знаю в лицо. Через два месяца вышли в ноль.
Сейчас средний оборот в месяц — 1 млн рублей, выручка — 150 000 – 200 000 плюс корпоративные заказы — делали банкет для Air France, торт для «Одноклассников».
«Вирусные» пирожки
Первое время поток потребителей был смешанный: кто-то приходил за пирогом, кто-то за круассаном. Постепенно мы начали меняться в сторону индивидуальности. Мне хотелось, чтобы сама продукция была как вирусная реклама, чтобы все друг другу передавали, рассказывали: «О, я видел такое прикольное печенье», «Ух ты, марципановые angry birds — круто». Через интернет случайно нашел американца. Он живет в Москве, у него кондитерское производство на юго-западе. Он подсказал мне, что надо делать капкейки, чизкейки, торты — французской выпечкой уже никого не удивишь, тренд на американскую кухню. Я арендую у него половину мощностей.
Мне ничего не надо — только гору шоколада и кулек конфет
С февраля по май мы справлялись - втроем в смену, сейчас надо увеличивать оборот, набирать команду. По просьбам покупателей увеличили количество столиковдо пяти, но и этого мало, будем расширяться. Придумываем скидки для студентов, рядом крупные вузы: РГГУ, МИИТ. За каждый чекин Foursquare даем 15%-ную скидку,за каждый сотый чекин — угощаем тортиком и кофе. У нас выгодные бизнес-ланчи: фреш 400 мл и сэндвич за 260 рублей, девушкам очень нравятся. Есть еще одно направление, которое я хотел бы развить, — доставка пирожных по индивидуальным заказам.
Впереди зима. Мы ждем хорошего спроса. Придумываем праздничные капкейки, а не банальный торт «С Новым годом». Два месяца назад почти договорились с арендой на Тверской, но конкуренты перекупили. Сейчас думаем выходить на Арбат. Может быть, этот проект и не вознесет меня в список Forbes. Но надо ведь с чего-то начать. Мы еще не на гребне волны, но уже близко.
Фирдаус Кабиров
Мечта: Стать автогонщиком
Возраст: 51 год
Результат: двукратный победитель ралли «Дакар» — в 2005 и 2009 годах
Известный гонщик, победитель легендарного «Дакара», «болел» машинами с детства. В 9 лет он уже «управлял» грузовиком, стоя на полу кабины (с сиденья не доставал до педалей), а отец помогал ему переключать передачи.
Признаюсь, я не такой уж фанат автоспорта. Мне не нравятся кольцевые гонки, скучно ехать по замкнутой трассе по кругу, обгоняя соперников. Но ралли — это другое: ты проезжаешь огромные дистанции, меняются страны, рельефы, климатические зоны, и ты борешься уже не просто с участниками, но и с природой. Неслучайно французы называют ралли-марафоны не race, а grande aventure — это настоящее приключение. За неделю-две столько всего происходит, что после гонки тебе уже не нужно никакой оценки со стороны. Ты сам прекрасно знаешь, кто ты на самом деле.
В 30 я «завязал» с гонками
«Это фантастический успех нашего Минавтопрома», — писала «Комсомолка» в 1991 году. Тогда мы впервые заняли второе и третье место в легендарной гонке «Париж — Дакар». На трех боевых КамАЗах и двух «техничках», загруженных по максимуму запчастями, колесами и инструментами, мы ехали от старта до финиша две недели, вырвавшись к последнему этапу на 3-ю позицию. И вот уже в Сенегале едем вдоль берега океана, до финиша всего 30 км, и тут Tatra (они шли вторыми) ломается — и мы неожиданно для всех финишируем вторыми! Соперники оценили. Не то чтобы они сильно удивились — привыкли уже, что от СССР можно ожидать чего угодно, — им просто любопытно было увидеть наконец русских гонщиков. Никогда раньше в соревнованиях такого уровня советские спортсмены не участвовали. Тогда, в 1991-м я считал, что «Дакар» сделан, мечта достигнута и с автоспортом можно завязать. Как «завязал» уже однажды в молодости.
Начало карьеры
Я родился и вырос в Набережных Челнах, в Татарстане. В детстве, как и большинство мальчишек, мечтал стать летчиком. Когда учился в старших классах, в городе развернулась масштабная стройка завода «КамАЗ». Ясно было, что, если люди приезжают работать на этот завод со всей страны, глупо бежать куда-то. Поехав учиться в Казанский авиационный институт, я выбрал автофакультет, чтобы потом вернуться в Челны.
На втором курсе института я записался в спортивный автоклуб «Икар-КАИ». Конечно, не для того чтобы достичь каких-то спортивных вершин (об этом даже не задумывался), а чтобы с железками повозиться. Моя дисциплинированность всем в клубе понравилась. Как тут не понравишься, когда все делаешь — такой механик всем нужен. Мне начали поручать серьезные задачи, и к концу первого года я стал главным механиком. Еще через год увлекся раллийным спортом. Обычно студенты росли максимум до штурманов, а я с 4-го курса уже был пилотом. Попал в сборную России, стал бронзовым призером чемпионата России. После института остался еще на два года в Казани. Выступал на чемпионатах Союза, в основном в Прибалтике. В 25 лет решил, что пора вернуться в Челны. Тем более родители были уже пожилые, и по татарским традициям я, как младший сын, должен быть рядом.
Гонки на махинах
В Челнах устроился сначала на Камский тракторный завод, но с началом перестройки проект заморозили. Тут-то меня и пригласили на КамАЗ. К этому времени на заводе хорошо пошли продажи за рубеж, а гонки — традиционно отличная возможность рекламировать свою продукцию. За руль грузовика я сел без особого энтузиазма. Не понимал, как на этой махине можно гоняться, пока в 1988 году в Польше, на первом выступлении на КамАЗе, не увидел, как волшебным образом управляет грузовиком Владимир Гольцов (он был пилотом, я — штурманом). Там, в Польше, у меня и появилась самая главная мечта — поучаствовать однажды в «Дакаре». С придыханием и восторгом чешские гонщики рассказывали нам, что же это за гонки.
Первый провал
Мой первый «Дакар» 1990 года закончился так, как обычно заканчивается для дебютантов: мы сломались на третий день. Как нам потом объяснили, 90% новичков не доезжают до финиша. Мы с Гольцовым наивно рассчитывали на дорожную гонку, но трасса оказалась убойной: пересеченная местность, сумасшедшей высоты песчаные эрги. Опыта никакого, мы осторожно ехали за другими: смотрим, соперники ползут на дюны — значит, и мы должны заползти. На третий день, в новогоднюю ночь команде не удалось отремонтировать обе боевые машины, третья едва «дышала». Впереди еще 12 дней гонки, о том, чтобы продолжить соревнование, не было и речи. Тогда я предложил отправить механиков домой, а самим вместо них лететь самолетом (тогда механики не ездили на машинах, как сегодня, а перелетали с бивуака на бивуак на самолетах), чтобы понаблюдать, как вообще проходит гонка. Мы очень много почерпнули у команд с мировыми именами (Peugeot, Mitsubishi, Toyota), наблюдая, как каждую ночь их автомобили проходили полную разборку и сборку с заменой большинства узлов и деталей. Их техническое сопровождение представляло собой мобильный завод на колесах — по восемь тяжелых грузовиков с запчастями. А мы, наивные, надеялись проскочить на почти серийных автомобилях, не меняя запчастей.
Вперед, к победам
Вернувшись, мы начали готовиться к гонкам следующего года, конструировали новый грузовик: модернизировали узлы, агрегаты, работали как сумасшедшие. Я похудел до 62 кг при моем росте 1,70 м. К осени мы подготовили пять боевых машин.
После того фантастического второго и третьего места на «Дакаре» 1991 года следующей моей победой стали гонки 1997 года: «Оптик 2000 Тунис» и «Мастер Ралли» с финишем на Красной площади в Москве.
Я часто говорю: у меня не будет грыжи позвоночных дисков — их просто нет, потому что они стерлись. Невозможно описать, какие нагрузки испытывает спина во время приземления десятитонного грузовика после трамплина. Я два раза ломал позвоночник. В 2004 году на втором этапе в Марокко сильнейший удар привел к жесткому пробою подвески грузовика. Как результат — сдвиг поясничных позвонков, вызвавший спазм мышц спины. Продолжить гонку я смог только в специальном корсете с жесткой конструкцией. Спина была стерта в кровь, но зато мы заняли второе место. Мы делали максимально энергоемкую подвеску, чтобы она проглатывала большие неровности, и машина ехала быстро. Но такая подвеска получалась очень жесткой. О себе не думали. Считалось, что человек выдержит; главное, чтобы машина не ломалась.
Авантюра на песках Сахары
После каждого «Дакара», полученных травм психологическое состояние такое, что еще месяц думаешь: пора все бросить. Но потом возвращаются с гонки грузовики, пока их разберешь, пока подумаешь, что улучшить в их конструкции, незаметно втягиваешься в новый цикл подготовки. А за полгода до гонки уже вообще ни о чем не думаешь, одна цель — подготовиться и участвовать. «Дакар» овладевает тобой, манит. Видимо, человек так устроен: ему все время надо преодолевать трудности. Возьмите любого альпиниста: они отмораживают руки-ноги, срываются со скал, но почему-то, взяв вершину, поднимаются снова и снова.
В прошлом году я не поехал на «Дакар», в этом тоже не поеду, но с автоспортом не расстаюсь, думаю, в любое время смогу поучаствовать, если будет желание. Все зависит от отношения к жизни, здоровья и оптимизма. А других ограничений нет.