От сезона к сезону российская театральная жизнь взрывается скандалами: в конце прошлого сезона — театр на Таганке, в начале этого — театр Гоголя… Необходимость реформ в театре признают все, но при этом почти ничего не меняется. Однако в скором времени Государственная дума будет рассматривать проект закона о внесении дополнений в Трудовой кодекс о периодическом переизбрании творческих работников. Это безобидная формулировка означает, что многим российским актерам в скором времени придется искать новую работу. То есть театральная реформа, о которой так много говорили, постепенно начинается. Один из тех, кто давно выступает за кардинальные перемены, — художественный руководитель Александринского театра в Петербурге и президент Центра Мейерхольда в Москве Валерий Фокин. Он рассказал Forbes о том, что надо научиться констатировать смерть театров, что даже народные и заслуженные артисты должны быть отчислены из труппы, если годами не выходят на сцену, и что в скором времени студенты его «Школы театрального лидера» будут вносить конкретные предложения по реформированию некоторых театров.
Валерий Владимирович, как Вы оцениваете нынешнее состояние российского репертуарного театра?
Репертуарный театр — величайшее достижение нашей культуры, и с этим никто не спорит. Но он превращается в пародию на себя. Такой мы переживаем период, к сожалению. Актеры, которые находятся на бессрочном договоре — а таких большинство — знают, что их невозможно уволить. И теряют творческую форму. И это только одна, но существенная часть большой проблемы. Потому реформа давно и жестоко необходима. Сама жизнь заставляет предпринимать какие-то шаги — то есть реформа идет, но исподволь. С одной стороны, эти шаги реформаторские, с другой — неточные по форме. Это сразу вызывает драмы, трагедии — как это случилось в театре Гоголя. Конечно, в столь плачевном состоянии репертуарный театр (и театр Гоголя в частности) не может находиться. И решение московских властей в отношении этого театра вполне имеет право на существование. Но то, как это было исполнено, — прежде всего с точки зрения этики — недопустимо. Так только в советские времена увольняли. Например, так выгнали Алексея Дмитриевича Попова из Театра Советской Армии. Он пришел получать деньги перед отпуском, а ему кассирша говорит: «А вы уже уволены, вы тут не работаете больше». Примерно так поступили с художественным руководителем театра Гоголя Сергеем Яшиным.
Но самое главное, не продумана вся линия: что будет с уволенными людьми, как произойдет трансформация театра в культурный центр, какой художественной программе теперь будут следовать. Нам ничего этого не объяснили, а просто поменяли в театре руководителя и объявили, что теперь это будет культурный центр. И два месяца длился скандал, который сейчас пошел на спад, потому что начали давать какие-то ответы на эти вопросы. А до этого труппа театра Гоголя у памятника Николаю Васильевичу в знак протеста танцевала и пела. И кто-то написал, что это лучший их театральный спектакль. Дожили!
Я говорю это не конкретно о театре Гоголя, а о театральной ситуации в целом. Искусство реформы состоит в том, что репертуарный театр, с одной стороны, надо сохранить, а с другой — обновить решительно и радикально. Нашего больного надо подержать в реанимации достаточно долго, провести большой курс лечения и потом переводить в общую палату. А его то в коридор выбросят, и он там мерзнет, то обратно в общую палату, и им там никто не занимается… Раздаются голоса, что вообще с этим больным возиться не надо, что он уже умер, а мы просто этого не замечаем.
Каким способом можно добиться кардинальных перемен?
Для меня совершенно очевидно, что без контрактной системы театр не реанимировать. Но попробуй только заикнись о переходе на контрактную систему! Тогда у всех театров, о которых мы никогда не слышали, начнется наконец-то череда лучших спектаклей. Начнутся танцы у всех памятников и самосожжения на глазах изумленной публики. Это все поняли. Отказались вводить контракты. А как быть? Это же самая главная проблема! Режиссер никого не может уволить, и, следовательно, не может принять на освободившиеся места тех артистов, с которыми хочет сотрудничать. Как ему строить театр?
Вы в таком же положении в Александринском театре?
Все художественные руководители в одинаковом положении, пока большую часть труппы составляют артисты, находящиеся на бессрочном договоре. Со мной недавно вели беседу в Александринском театре несколько актрис, которые больше десяти лет не выходят на сцену. Вот, говорят, нам никто ничего не предлагает. Я отвечаю: за это время у нас поставили спектакли девять режиссеров, и каких режиссеров! Почему же они вас не пригласили? Они говорят: мы надеемся, мы ждем.
А как приглашенные режиссеры их заметят, если они не участвуют в спектаклях?
Режиссер же смотрит ролики, знакомится с труппой, смотрит записи старых спектаклей… Конечно, театр — дело очень субъективное, тут не может быть бесспорных критериев и возможны ошибки. Я, кстати, не очень понимаю, как юридически пройдут увольнения из театра Гоголя, если таковые вообще состоятся. Тех актеров, которые на бессрочном договоре, уволить не сможет никто. Потому что они пойду в суд, и суд их восстановит. Ведь люди сейчас идут в суд мгновенно. Если пять-шесть лет назад все этого стеснялись, то сейчас никаких проблем: заявление, суд — и через несколько дней ты снова на работе.
То есть с точки зрения руководителей театров ситуация тупиковая. Если введение контрактной системы невозможно, то какие еще можно предпринять шаги?
Руководители театров разговаривали об этой ситуации с Владимиром Путиным, когда он еще был премьером. И скоро в Думу попадет проект закона о переаттестации творческих работников. Возможно, это будет проект о переизбрании, но по сути это переаттестация, которая должна происходить раз в пять лет — как, собственно, и было в советские времена. Творческую переаттестацию должен будет пройти весь состав — от музыкантов и гримеров до артистов и режиссеров. Будут внесены поправки в Трудовой кодекс. И тогда суды уже просто не примут заявлений от уволенных артистов, которые переаттестацию не прошли.
Это способ очищения театра?
Конечно! Но если не будет воли руководства театров, все останется на своих местах. Тогда и после переаттестации все снова будут признаны замечательными, талантливыми и незаменимыми. И все останется, как было.
Из кого будет состоять такая комиссия?
Комиссия будет создаваться внутри каждого театра.
Актеры будут друг друга оценивать? Вечером спектакль вместе сыграли, потом поехали в ресторан, а на следующий день один про другого решает, достаточно ли он талантлив? Или обратная логика сработает: ты мне давно не нравишься, так увидишь завтра, как я тебя переаттестую!..
В комиссию будут входить не только артисты и режиссеры, конечно. Там будут и представители учредителей театра. Конечно, переаттестацию можно профанировать. Я повторяю: это вопрос художественной воли руководителя театра. И я уверен, что многие попытаются таким способом — не самым гуманным — установить художественную справедливость. В 1980-х годах, когда я руководил театром Ермоловой, мне удалось так организовать аттестационную комиссию, что мы от балласта во многом избавились.
Когда же начнется всероссийская театральная переаттестация?
Я надеюсь, что уже в 2013 году закон будет принят. И в том же году можно будет эту аттестацию проводить.
Как конкретно будет проходить переаттестация? Вот, например, приходит на переаттестацию народный артист России, который не выходил на сцену десять лет, и что?
Звание не должно становиться индульгенцией. Аттестационная комиссия поинтересуется, почему так произошло, изучит причины. А если роли все-таки были, то комиссия должна будет дать ответ на вопрос, насколько художественно, насколько качественно актер их сыграл.
Это же самый субъективный вопрос!
Есть же пресса, мнение критиков, мнение художественного руководителя и коллег. Все это будет суммироваться.
Но вы же понимаете, что каждый артист будет говорить, что он не сыграл хороших ролей просто потому, что ему не давали. Что он на самом деле в душе Гамлет, а этого не замечали десятилетиями, а теперь и вовсе хотят выгнать. Что делать с такими артистами, которых наверняка будет большинство, и наверняка многие из них будут в чем-то правы?
Безусловно, так скажут все. Тогда мы предоставим такому артисту возможность сделать показ. Подготовить отрывки из классических произведений, монологи, да хоть танец — все, что он захочет, чтобы продемонстрировать диапазон своих возможностей, которые почему-то не находят применения в его театре.
Вы полагаете, заслуженные и народные артисты, многие из которых пожилые люди, будут устраивать такие показы, чтобы остаться в труппе? Такие экзамены у них уже были десятки лет назад, когда они поступали в театральные институты, а потом в театры.
А как еще сообщество может решить, в творческой форме артист или нет, если он годами на сцену не выходит? Конечно, это смешно: народный артист подготовил самостоятельную работу. Но выхода-то нет. Не будем же мы на основании званий и рассказов о театральном прошлом того или иного актера оставлять его в театре? Тогда снова ничего не изменится.
А какие еще могут быть критерии, чтобы понять, проходит артист переаттестацию или нет?
Если человек годами не работает и не может доказать, что он на эту работу имеет право, какие еще нужны критерии?
Мне кажется, что подавляющее большинство артистов о грядущей переаттестации просто не знают. Или не верят, что они все-таки начнется. А провинциальные театры как отреагировали на эту идею?
Они затаились. У нас же вялое сообщество, оно просыпается, только когда начинают выгонять. И тогда все идут к памятнику — танцевать в знак протеста. Я уверен, что художественные руководители прекрасно понимают, что получат наконец инструмент формирования труппы. Но не думаю, что артистам понравится идея переаттестации. Конечно, нет.
Те, кто не пройдут переаттестацию — что с ними будет?
Они получат компенсацию и уйдут. Кто-то на пенсию, кто-то — искать другую работу. У нас в театрах ведь даже на пенсию нельзя никого отправить! Но, с другой стороны, у нас в стране сейчас появилась совсем уж дикая мода на молодые кадры. Если тебе больше 16 лет — отойди, ты уже никуда не годишься. Недавно меня в Министерстве культуры спросили: «А у вас в театре вообще есть молодые режиссеры?». Я говорю: «У меня всю жизнь работали молодые режиссеры». «А, ну раз есть, мы тогда вам грант дадим». А если бы у меня не работали режиссеры до 30 лет? Что это за подход такой — лишь бы молод был?! А насколько одарен молодой режиссер? А надо ему грант давать? А может, ему надо в «Макдоналдсе» работать и там он добьется бОльших успехов? Но таких вопросов не задают. Нас теперь шарахнуло в другую сторону: то у нас художественные руководители доживали на своих должностях до глубокой старости, а чаще всего — до смерти, то теперь — дорогу молодым, и только молодым.
У нас нет середины, нас бросает из стороны в сторону. Самый актуальный пример — закон об «оскорблении чувств верующих», который сейчас пытаются принять. Раньше мы храмы сносили и на каждом шагу кричали, что Бога нет, а теперь и слова нельзя будет сказать — обязательно оскорбишь верующего. Теперь везде будут усматривать оскорбление религиозных чувств: в музеях, в галереях, на спектаклях… Снова принимается бездарное решение. Так же бездарно власть и, к сожалению, церковь отреагировали на выступление вокально-инструментального ансамбля в Храме Христа Спасителя. В результате создана всемирно известная группа, которую до суда даже в подвал бы с такой песней не пустили.
И вот так во всех областях жизни — нет меры, нет середины. И если возвращаться к театру, он, конечно же, страдает теми же недостатками, что и общество в целом. И порой возникающие предложения, что всех художественных руководителей театров, достигших определенного возраста, надо отправлять на пенсию, из того же ряда. Меры мы не знаем ни в чем.
Поэтому относительно недавно мы создали в Центре Мейерхольда «Школу театрального лидера», чтобы готовить людей, которые бы понимали, в какую сложную среду они попадают. Наши выпускники в декабре будут представлять программы развития некоторых московских театров. При защите этих дипломов будут присутствовать чиновники из департамента культуры Москвы.
Вас же обвинят в подготовке к захвату власти. Ваши студенты будут вносить предложения, как надо развивать театры, которыми в данный момент руководят другие люди?
Это же игра! Почему бы не пофантазировать? Вот мы с вами сейчас начнем думать — как преобразовать, например, Большой театр. И что в этом преступного?
Но в присутствии чиновников из департамента культуры Москвы эта игра приобретает более серьезный оттенок. Кстати, сейчас ходят слухи, что на очереди после театра Гоголя — еще некоторые московские театры.
Конечно, на защите наших дипломов речь не будет идти о реформировании, например, театра Пушкина или театра на Малой Бронной. Речь идет о других театрах. Мы даже не знаем их названий — это катастрофа, сколько их! Когда мне дали список, я изумился и количеству, и неизвестным мне наименованиям: какие-то лампы, арки, красные фонари, за мостом, под мостом, над мостом… Я надеюсь, что наши выпускники помогут чиновникам из департамента культуры принять решение из трех ламп сделать один подсвечник.
Сделать из нескольких плохих театров один хороший — это, насколько я помню, одно из ваших давних предложений. Вы всерьез рассчитываете, что это возможно?
Мы стараемся сделать так, чтобы это стало возможным. Конечно, мы столкнемся с невероятным сопротивлением, потому что у нас научились открывать театры, а констатировать их художественную смерть никто не решается. Но нам придется научиться это делать.