Госдума приняла на прошлой неделе закон «о черных списках» в интернете, ставший в последний момент предметом широкой общественной дискуссии. Обсуждение закона началось фактически за пару дней до его принятия, и тогда же представители отрасли начали громко протестовать. Изменить хоть что-то в этот момент было уже нельзя, но, справедливости ради, изменить что-то было бы трудно даже в том случае, если бы возмущение интернет-компаний случилось двумя месяцами раньше. Так уж устроена российская правопринимательная практика.
Заявленная цель закона, напомню, состояла в том, чтобы дать государству возможность блокировать доступ к сайтам, содержащим детскую порнографию, пропагандирующим потребление наркотиков, самоубийства и экстремизм. Внешние наблюдатели, как и представители отрасли, заметили, что задачи эти новый закон не решает. Авторы закона предположили, что его противники работают в интересах «педофильского лобби»; те не потребовали извинений. Министерство связи, заявив для начала, что не поддерживает закон, требующий доработок, очень скоро изменило свою позицию.
Позицию министра в общих чертах разделил предприниматель Игорь Ашманов, один из пионеров русской интернет-отрасли. Проблема противоправного контента реальна, считает он, и отрицать необходимость принятия закона инфантильно; нужно садиться с властями за стол переговоров и прорабатывать детали правоприменительной практики, вести диалог. Практически все стороны дискуссии либо ограничились обсуждением деталей закона (профессиональное сообщество), либо пренебрегли даже ими — как, например, депутаты Государственной думы.
Сторонники и противники законодательных инициатив рассматривают только текст очередной нормы и делают вид, что все остальное можно либо не замечать, либо не проговаривать. Между тем эта посылка раз за разом лишает дискуссию смысла. Спор возможен только тогда, когда стороны договорились о начальных позициях. Закон о «черных списках» позволяет эти позиции проговорить (тем более что его обсуждение ведется на редкость — по нынешним временам — дружелюбно). И стоит это сделать, сразу становится ясно, что текст закона – важный, но совсем не главный камень преткновения.
Для начала полезно помнить, что есть две основные причины сопротивляться введению нового закона. Он может быть либо плох (то есть направлен на достижение безнравственных целей), либо неэффективен (то есть не достигает заявленных целей, пусть и благих). Никто из противников закона не говорит, что педофилия заслуживает одобрения. Они обращают внимание, что производство и распространение соответствующего контента поставлено вне закона уже сейчас. А значит, во-первых, необходимость новых санкций неочевидна, а во-вторых, у нарушителей — в отличие от законопослушных агентов — есть накопленный опыт ухода от ответственности. Сторонники же закона склонны верить, что довольно объявить некоторую новую деятельность незаконной, и она сойдет на нет. Это вообще самое искреннее из заблуждений депутатов Государственной думы.
Чтобы оценить эффективность закона, требуется взвесить издержки от его принятия и непринятия, считают представители отрасли. Они не поленились подсчитать свои затраты на переоборудование (в конкретных цифрах) и проговорить риски — случайное или политически мотивированное закрытие законопослушных сайтов. Авторы же нового закона не потрудились проделать эту работу. Из пояснительной записки к проекту не ясно, насколько распространена проблема и сколько будет стоить ее решение. Сколько в стране сайтов с противоправным контентом? Какая у них посещаемость? Доступны ли они детям? Во что обойдется переоборудование провайдеров? Сколько сайтов закроют по ошибке? — ответов на все эти вопросы депутаты не предоставили.
Причина, по которой издержки не были должным образом учтены, отчасти кроются в описанном выше заблуждении, характерном для депутатов Госдумы. Но изучая законопроект, можно подумать, что проблема не только в нем. Текст проекта пестрит грамматическими и стилистическими ошибками (его явно не редактировали), определения расплывчаты, а детские логические ошибки пришлось править поправками, которые пачками вносились в последний момент. У стороннего наблюдателя может сложиться впечатление, что авторы закона как минимум не слишком долго размышляли над его содержанием, а как максимум профессионально непригодны. Характерно прокомментировал проект министр связи Николай Никифоров. Он высказался в том духе, что теперь, когда закон уже принят, можно обсудить с представителями отрасли, как он будет работать. Министр молод и не слишком опытен, но мог бы подозревать, что такие вещи стоит обсуждать до принятия закона.
На это депутаты Государственной думы возражают, что если бы противники закона вели конструктивный диалог, а не критиканствовали, результат был бы совсем другой. Здесь проявляется второе характерное их заблуждение: они полагают, что нормотворчество – это игра с нулевой суммой. Свою функцию они видят не в том, чтобы сделать всем лучше, а в том, чтобы поставить на место представителей отрасли.
Тут надо заметить, что неряшливость новых законов порождает еще одну проблему. Законы читать непросто, и, значит, многие люди оценивают их исходя не столько из текста, сколько из репутации составителя. Избиратель не должен знать, чем URL отличается от доменного имени, но он может поверить в разумность закона, если видит, что над ним тщательно и вдумчиво работали профессионалы, избранные всенародным голосованием. Когда закон пишут люди, оказавшиеся в парламенте в результате массовых фальсификаций на выборах, а текст его полон ошибок, наблюдатели склонны не доверять ему изначально.
Третье и самое существенное заблуждение депутатов состоит в их искреннем доверии правоохранительной системе. Следователи, прокуроры и члены полномочных комиссий в их глазах — рыцари в сияющих доспехах, надежно прикрытые от давления исполнительной вертикали, думающие исключительно о справедливости, законе и правах потребителей, к тому же неподкупные. Любой человек, проживший в России несколько месяцев, знает, что это допущение здесь не выполняется. Правоприменительная практика, как мельничный жернов, висит на шее у каждого нового закона. Если норма может использоваться во зло, она будет так использоваться. Игнорировать этот факт не только легкомысленно, но и преступно.
В приличных дискуссиях не принято учитывать мотивы оппонентов, но в случае с законами это не так: демократия не ищет правоты. Применительно к конкретному закону о «черных списках» этого и вовсе не избежать, хотя бы потому, что депутат Елена Мизулина уже занялась поиском корыстных интересов. Ей противостоят, считает она, представители «педофильского лобби».
Противники закона, в свою очередь, вправе подозревать депутатов в исполнении политического заказа. Вместе с законом о черных списках было принято сразу несколько законов, ограничивающих свободу выражения, и трудно убедить себя, что новая норма выбивается из этого ряда. Тем более что эта гипотеза позволяет объяснить и безграмотность закона, и поспешность его принятия, и странную перемену в позиции Минсвязи, которое за несколько дней прошло путь от неприятия его до принципиальной поддержки.
Профессор РЭШ Сэм Грин, который не поддерживает введение «черных списков», упрекает тем не менее интернет-общественность в легкомыслии. Этот закон плох, считает он, но вообще Рунету нужно законодательное регулирование, в частности, для защиты от посягательств на его свободу. С такой позицией приятно было бы согласиться, но она, к сожалению, утопическая. Пока отрасль и законодатели расходятся в самых базовых постулатах и взглядах на жизнь, создание — и прохождение через парламент — осмысленного закона просто невозможно.
В сложившейся ситуации очень трудно поддерживать не только закон о «черных списках», но и вообще любой закон, выносимый на голосование в Думе, кроме разве что ратификации международных документов. Хотелось бы вообще наложить мораторий на законодательную деятельность нынешнего созыва парламента.