Вероятно, Владимир Путин не очень нервничает. Возможно, первая за всю историю его правления массовая демократическая демонстрация на Болотной площади в Москве не произвела на него большого впечатления. Вот его логика: у этих ребят ни лидера, ни партии, ни структур, и вообще их три с половиной очкарика, финансируемых госдепом. Путин уважает силу — силу в прямом смысле слова, а на Болотной он ее не увидел. И не пойдет на встречу с посредниками с Болотной, как он пришел к футбольным фанатам, когда те год назад выскочили на Манежную.
Кто-то в оппозиции пригрозил сдать мандат, подал голос один крупный культурный деятель, тележурналисты показали правдивые репортажи. Этим дело и ограничилось. В прокуратуре, армии, полиции полный порядок, хотя и не очень презентабельный, если смотреть на него вблизи. Но в целом система пока не сдала ни пяди и работает как раньше. Для Владимира Путина нет вопроса «Что дальше?», который все задают друг другу с прошлой субботы.
Тем более что у него вроде бы есть ответ. Сначала власти думали устроить разгром, а потом взяли на вооружение тактику Кутузова и все отдали, включая протестный марш с площади Революции на Болотную через Красную. Расчет очевиден: спустить протесты на тормозах, ничего не делать, пока возмущение насквозь лживыми результатами выборов не стихнет само — желательно до Нового года, чтобы отдохнуть спокойно. Ну или сразу после, а уже потом перейти в контратаку. Звучит вроде логично. Сколько можно ходить на митинги? Симпатично постояли, весело разошлись. Все живы. Выпустили пар в свисток. А что дальше?
Это тактическое отступление, впрочем, может дать обратный эффект — противник мобилизуется, у него крепнет уверенность в своих силах. Пока его армия растет и воодушевляется, а не замерзает в московских снегах. В спорте так часто бывает: счет еще в вашу пользу, но вы отдали инициативу, и тот, кому вы ее отдали, уже чувствует свой успех. Чем дальше, тем ему проще, а вам сложней.
К утру вторника, 13 декабря, число участников митинга, намеченного на 24-е, росло в «фейсбуке», пожалуй, даже быстрее, чем неделей раньше запись на Болотную площадь. Последовательное увеличение митингующего народа — самая очевидная выигрышная стратегия. Это всем ясно. Выйдет на улицу миллион — наутро будут объявлены новые выборы. Возможно, хватит и трехсот тысяч.
Это реальный сценарий, но дело не столько в масштабе митингов, сколько в их качестве. Дело в том, что это совершенно иные митинги. К протестам в Кремле привыкли. Там выучили, что они собой представляют — защитный нервный рефлекс, как у коленки, когда по ней бьют молоточком. В Кремле умеют иметь дело с недовольным, вялым, плаксивым обществом, которое заведомо отторгает все, что ему предлагают, и при этом на все согласно. Оно хочет одного: чтобы никогда ничего не менялось. Увидев шприц, этот пациент покрывается гусиной кожей, но из стационара его все равно не вытащишь.
Но на этот раз на улицу вышли другие люди — и по другому поводу. Они вышли не потому, что они больны, а потому что они, наоборот, здоровы. И протестуют они не в связи с тем, что у них отняли, например, привычные привилегии, как это в 2005 году было с монетизацией, или просто недоплатили денег — в общем, как-то внезапно их ущемили. Два года назад на выборах в Москве точно так же пускали карусели и переписывали протоколы. Четыре года назад тоже. Болотная площадь борется не за сохранение статус-кво, а за его отмену.
Так что это вообще не протест в привычном смысле слова, а нечто ему противоположное — позитивная активность. В России, стране пессимистов и неудачников — ничего не умеем, ничему не научимся, все будет плохо, не стоит рыпаться, — как выяснилось, живут такие же люди, как везде. Раньше это было не видно, потом не обращали внимания, и вот прорвалось наружу. Сначала люди учились не пить из-под крана сырую воду, потом — разбираться в йогуртах и марках автомобилей. Затем освоили интернет и социальные сети, кто-то даже познакомился с соседями по подъезду. Иногда стали пропускать пешеходов на зебре, придерживать за собой дверь в метро. Ну и вспомнили, наконец, про выборы.
Ведь никто не мог заранее представить себе масштаба московских фальсификаций. Никто не думал, что будет митинг. Но и без этого тысячи людей записывались в наблюдатели, а сотни тысяч решили, что не дадут на этот раз украсть свой бюллетень, в котором раньше не видели большой ценности. Болотная площадь была подготовлена гражданской активностью, уже вполне рутинной, и стала частью этой активности. Она вовсе не сводится к митингам — это так вышло, что на Болотной площади ее, наконец, заметили.
Все спрашивают, что дальше. Но фокус в том, что этот сакраментальный вопрос тоже устарел — вместе с представлениями властей о назначении протестных митингов. Ведь в нем заранее заложен и ответ — так или иначе, больному будет сделан укол, — и адресат. Он привычно обращен к митингующим как к слабой стороне: вот, пожалуйста, вас проигнорировали, что дальше? Ничего, будем жить, как жили. Задавать этот вопрос сегодня надо не москвичам — у них как раз все в порядке, — а правительству. Какой у вас план? Как вы собираетесь управлять страной, в которой столица не играет по вашим правилам и вам больше неподконтрольна? Что вы будете с этим делать?
Да, у Болотной нет лидера и программы. Но они ей по большому счету не очень-то и нужны. А если нужны, то много разных лидеров и программ, как любому цивилизованному, нормальному обществу. Потому что это не революция и не боевой сход партии рассерженных горожан, как нам втюхивают, тяжело дыша, растерявшиеся санитары в дырявых халатах. Это расширение границ жизни, недоступное и неподвластное полностью оторванному от этой жизни правительству и оттого принявшее в итоге форму Болотной площади.
Так что дальше?