Государство-мафия: возникнут ли в России новые «силовые предприниматели»
Месяц за месяцем в России нарастает кадровая и реформенная чехарда, которая, правда, воспринимается таковой после фактически вакуумного состояния во внутренней политике на протяжении двухлетнего внешнеполитического бума. Несмотря на большое число попыток, анализ любой перестановки кадров или реструктуризации ведомств, который предпринимают российские специалисты, ограничен текущими причинами и ближайшими последствиями подобных действий для элитных кругов, часто игнорируя среду более «низовую». Пертурбация внутри силовых ведомств, помимо таких статусных фигур, как Виктор Иванов или Евгений Муров, затрагивает не только их рентные потоки, но и их команды, их бывших подчиненных. Бывший сотрудник ФСКН или ФСО, учитывая общее перепроизводство представителей подобных профессий в России, часто вынужден уходить в никуда, обладая при этом всеми связями и знаниями, которые могли бы пригодиться в преступном мире. В данных обстоятельствах подобные социальные группы могут выйти на отечественную сцену в качестве нового поколения так называемых силовых предпринимателей, которые к тому же смогут отлично вписаться в близкую к мафиозно-клановой структуре ткань российского общества.
Три поколения мафии
Силовые предприниматели – явление нередкое и в некоторых странах в разные исторические периоды принимавшее стихийных характер. Колыбелью мафии, позже переросшей в силовое предпринимательство, считают Сицилию второй половины XIX века. Особое географическое и историческое место Сицилии на карте Италии создало на ее территории некую «субкультуру», противопоставлявшую себя государству, сначала вынужденно – поскольку оказалась не допущенной властью в легальное поле, а затем, после укрепления своих позиций, – вполне заинтересованно, стремясь сохранить свое новое положение. Смесь частных предпринимателей и оставшихся не у дел после отмены феодальной собственности охранников земель и стала первой мафией.
Привычная нам сегодня негативная окраска термина «мафия» отчасти несправедлива к сицилийскому мафиозному сообществу — оно было легитимно и активно поддерживалось населением, поскольку умело сохранять порядок и понятные всем четкие правила игры, позволявшие успешно существовать большому числу людей. Кроме того, первое время представители мафиозных кланов не искали материальных выигрышей – организация порядка и восстановление справедливости там, где она нарушалась, было основной задачей новых силовых структур, и эти функции наделяли их высоким статусом. Однако к середине XX века в период расцвета послевоенной индустриализации южной Италии и с притоком государственных денег (прежде всего в сфере строительства) мафия стала активно включаться в экономическую деятельность, повышая свой статус за счет благосостояния, но подрывая доверие населения. Снижение уровня легитимности и постепенное включение мафии в откровенно нелегальные экономические процессы, в частности наркоторговлю, во многом сыграло свою роль в ослаблении ее влияния к концу XX века.
Итальянская иммиграция периода Бенито Муссолини в США породила так называемую американскую (или чикагскую) мафию 30-х годов XX века. В силу отсутствия легитимности среди американского населения мафия оставила в стороне функцию восстановления справедливости и активно занялась экономической деятельностью. Основной капитал организация делала на сухом законе, предлагая продажу и распространение алкогольной продукции в Северной Америке. С концом эпохи большой прибыли мафия стала ослабевать, почти исчезнув к 1950-1960-м годам, однако последнее дело против мафиозных семей США датируется 2011 годом, а обвинение включает в себя наркоторговлю, рэкет, грабежи, убийства и незаконные азартные игры.
Японская якудза является еще одним ярким примером таких силовых предпринимателей, а фактически организованной преступностью, существующей и по сей день. Но история якудзы отличается от ситуации с американской или сицилийской мафией – поскольку первая долгое время находилась фактически в легальном поле и не подвергалась преследованиям со стороны правоохранительных органов. Банда известна своей прозрачностью и глубокими историческими корнями – все члены якудзы поименно известны, а также активно включаются в экономические и политические процессы страны, являются владельцами как крупных корпораций, так и малого бизнеса, имеют своих людей в полиции. Последние два десятилетия власти Японии стали ужесточать антимафиозное законодательство и выводить организацию из легального поля, но пока не слишком успешно. Параллельно подрывается и легитимность мафии, обостряя конфликты между населением и членами группировки.
Мафия-госзаменитель
На первый взгляд, «сицилийские доны» периода их высокой легитимности или долгое время легализованная якудза выглядят тем же государством, заботящемся о населении своей территории куда эффективнее официальных властей. Однако с какого-то этапа своего существования полумафиозные структуры превращаются в полноценную мафию, переставая быть исключительно альтернативным источником справедливости и порядка и начиная монетизировать свои ресурсы. Именно процесс использования организованной силы для получения рыночных, (а скорее, даже рентных) благ является силовым предпринимательством, и именно этим становятся особо опасны и разрушительны для государства мафиозные организации. Не имея иных способов получения ресурсов, они заходят в те области, куда государство заходить отказывается или не может: наркоторговля, проституция, продажа алкоголя, создавая в этих сферах четкие правила игры, набирая политический вес и в какой-то момент получая возможность полноценно противостоять государству.
Наиболее заметно этот путь проделала американская мафия, фактически узурпировав продажу алкоголя после принятия сухого закона, а также бывшие советско-российские чекисты, попавшие под реорганизацию в 1990-е годы, а затем превратившиеся в «силовых предпринимателей», занимавшихся крышеванием, рэкетом или формированием маленьких «армий» для нарождающихся олигархов.
Подобно любой экономической деятельности силовое предпринимательство порождает своеобразную конкуренцию – внутри мафии или силовых предпринимателей начинается противостояние кланов, нередко выливающееся в войну на уничтожение. Такой была и Кастелламарезская война в 1930 году на Сицилии, и известные многим жителям нашей страны мафиозные разборки середины-конца 1990-х. Более того, мафия сводит на нет гражданский контроль и всякого рода демократические институты, с одной стороны, в силу отсутствия четких правовых норм внутри мафиозных сообществ, с другой – мафия не избирается населением: она может быть легитимна или не легитимна, однако существует четкая градация между массами и элитой, а выбор последней происходит не снизу, а сверху, внутри самой структуры.
К делам российским
Как ни парадоксально, но подобные черты напоминают и современную Россию, создавая упомянутую выше мафиозно-клановую структуру российского общества. Российские «кланы», контролирующие те или иные сферы общественной деятельности, инкорпорированы в официальные государственные структуры, но с неофициальными правилами игры. Система «клановости», понятие «семьи», обладающей некоторыми преференциями за счет родственной принадлежности к определенным людям в элите, четкое разделение на своих и чужих – все это знакомо России не понаслышке. Заглянув за ширму силовых структур, можно увидеть кланы, поделенные по регионам и отраслям деятельности. Интересуясь биографией родственников видных политических деятелей или глав госкорпораций, можно заранее предположить уровень их дохода или сферу деятельности.
Клановое деление есть и по регионам, особое место в которых занимает Чечня. Аналогично японской мафии представители этого региона зачастую «обходятся стороной» правоохранительными органами, имеют большое влияние в политических процессах страны, а также являются экономически привилегированной частью населения. Одновременно с этим ее действия находятся вне формального легального поля, система отношений строится, скорее, на неформальных договоренностях. Эта схема кажется в России простой и понятной, привычной – часть регионов все еще обзаводится «крышами», открывая свой бизнес, медиа не перестают выводить на поверхность истории о переделе имущества и борьбе за власть между различными группировками, а важность причастности к группе «своих» для достижения определенного уровня политического и экономического благосостояния остается крайне высокой.
Во-первых, уже упомянутые выше бывшие работники ФСКН, лишившиеся своих должностей после создания Росгвардии и упразднения бывших ведомств Виктора Иванова и Константина Ромодановского. Около 27 000 сотрудников ведомства, которые либо не согласились стать участковыми или патрульными полицейскими, либо не имели шанса даже дать согласие на подобный карьерный трек, остались без работы, но с колоссальными ресурсами, связями в преступном мире и знанием специфики работы. Естественная потребность в монетизации этих ресурсов и может породить организованную структуру вне легального поля, но обладающую очень немалым потенциалом.
Второй источник – бывшие украинские военные формирования и силовые ведомства на территории Крыма, переходившие на сторону России вместе с вооружением весной 2014 года. Даже если формально большая часть из них перешла в российское подчинение, то устроиться в закрытой российской иерархии им довольно сложно. Процесс постоянной ротации между регионами внутри силовых структур может давать сбой в новой российской республике. Не все бывшие украинские спецы оказываются готовы к переброске, переходу в другие отделы или ведомства, согласны с необходимостью мириться с новыми, совершенно незнакомыми начальниками и т. д.
Третий источник отчасти тоже связан с украинскими событиями. Возвращающиеся с полей боевых действий ополченцы российского происхождения далеко не всегда смогут найти себе место в «старой» России. Учитывая ограниченную применимость и банальный лимит мест в частных военных компаниях по типу известного «Вагнера», где смогут реализовать свой накопленный потенциал такие бойцы, – вопрос открытый.
Тем не менее свойственная России фрагментация государства на кланы и ведомства, претендующие на свою часть монополии на насилие, а также имеющиеся лакуны для силового предпринимательства свидетельствуют об институциональной слабости страны и шаткости ее внутренних позиций. Соперничество между кланами, конкуренция силовых предпринимателей между собой и с властью вряд ли работают как система сдержек и противовесов. Крупные конфликты в такой системе могут разрешаться только ручным управлением «сверху», однако даже самая «жесткая рука» не может скрепить воедино столь масштабную фрагментацию государственной машины.
Текст написан по материалам дискуссии проекта «Гражданин Политолог» с участием Вадима Волкова, Александра Кондакова и Дмитрия Травина.