Вышедший недавно рейтинг социально-экономической и политической напряженности в российских регионах, подтвердил то, что уже давно ощущается на интуитивном уровне – за последние месяцы недовольство граждан собственным положением серьезно возросло. Хотя социология показывает некоторый спад в готовности к протестной активности, такое впечатление, что российское общество замирает в приписываемой ему «агрессивной неподвижности» — состоянии, когда раздражение действиями начальника, местной и федеральной властей велико, но готовности выплеснуть эту агрессию в окружающий мир еще нет. Но это «нет» — не может длиться вечно. Порождающие общественное раздражение проблемы носят институциональный характер, осознать который текущая элита, видимо, не в состоянии.
Стратегия действий Кремля по сдерживанию протестной активности фактически не меняется со времен Болотной площади, несмотря на явную трансформацию социально-политического ландшафта после крымской эйфории и самого значимого падения уровня жизни с конца 1990-х. Все то же преследование или угроза преследования политических лидеров, навешивание ярлыков предателей всем, чье мнение отличается от официального дискурса, имитация внутренних чисток перед выборами, «лилипутизация» протеста. Но все эти действия Кремля имеют очень малое отношение к реальному росту напряженности в стране. Потенциальный протест, способный подорвать легитимность элиты, кроется не столько в сторонниках Болотной и активных пользователях facebook, сколько совершенно в иных социальных группах, требования которых власть вряд ли вообще сможет удовлетворить.
Первым и, пожалуй, самым наглядным источником нового протеста становятся локальные профессиональные группы в больших городах, мобилизуемые ухудшением экономической ситуации. Мы уже видели, что Кремль совершенно не представляет, что делать с забастовками врачей, валютных ипотечников или демаршем дальнобойщиков. Но число трудовых протестов в относительных цифрах к прошлому году растет. За первую половину 2016 года состоялось уже больше 150 подобных акций в городах по всей России.
Да, эти забастовки, даже протестами назвать сложно – большинство из них связаны с невыплатой зарплат и имеют вид коллективного обращения к выше стоящему начальству с призывом "разобраться в ситуации".
Не работают на поддержку патерналистского мышления россиян и громкие скандалы с медведевским «денег нет, но вы держитесь», который уже стал самым популярным политическим мемом за последний год. Таков же характер и у второго за последний месяц мема — насмешки вице-премьера Шувалова над 20-метровыми квартирами россиян. Все это – лакмусы катастрофического разрыва между ощущениями элиты о жизни простого человека, и ожиданиями этого простого человека из «путинского большинства» относительно тех действий, которые должна предпринимать сейчас элита. Осознание гражданами масштаба этого разрыва в отечественной истории часто превращало их из «агрессивно молчаливого» в «агрессивно бунташное» большинство, т.е. служило спусковым крючком к началу революционных потрясений. В этом ряду немало событий: невнимание царя к простым людям во время Кровавого воскресения, попытки коммунистической партии скрыть ядерную катастрофу в Чернобыле и т.д.
Более того, «трудовые протесты» сложно переносимы для любого авторитарного режима по двум причинам. Во-первых, от них действительно трудно отмахнуться, игнорировать, списать на происки агентов Запада или внутренней «пятой колонны» — слишком близкими и понятными массовому сознанию кажутся их проблемы. Изначальная аполитичность этого протеста — его сила. Последующие призывы к смене власти звучат более искренне, когда до этого власть сама не смогла удовлетворить сугубо экономические требования протестующих. Стоит помнить, что последний гвоздь в гроб советского режима вбили шахтеры, стучавшие касками по булыжникам на Красной площади. Горбачев просто не знал, что с ними делать.
Во-вторых, недавние исследования показывают, что в обществах закрытого типа социального капитала (к ним относится и авторитарная Россия) большим мобилизационным потенциалом обладают стихийно созданные структуры, в которых индивиды решаются на участие в протестных действиях не через сетевые, устойчивые организации, а через рыхлые социальные связи, основанные на общем месте работы или соседстве. Спонтанность подобных протестов как бы не позволяет его участникам успеть задуматься о возможных рисках или репрессиях, а некое интуитивное чувство общности с окружающими увеличивает шанс на совершение коллективных действий. Визуально такие протесты больше похожи на пресловутый российский «народный сход».
Вторая широкая социально-демографическая группа, которая может выступить источником протеста, в отсутствие значимых изменений в социально-политических институтах – новое поколение самодостаточных россиян нестоличных городов. Согласно исследованиям социологов число людей, которые уверены, что могут обеспечить себя и свою семью самостоятельно и не нуждаются ни в какой поддержке государства, возросло до 44% по России. Наиболее заметен этот тренд – в региональных городах немиллионниках – здесь число таких россиян часто превышает 50%. Там, где уровень оказания государственных услуг ниже столичных, зарплаты индексируются слабо, квалификация чиновников вызывает только изумление – не остается ничего иного, как надеяться на собственные силы. Те, у кого это происходит более или менее успешно, осознают, что государство хорошо может делать только две вещи – ничего и перегибать палку.
Растущее неравенство, неработающие социальные лифты, которые часто оказываются занятыми детьми текущей элиты – все это будет усиливать раздражение и ощущение вмешательства «государевых людей» в частную жизнь. Через 5-10 лет подобная социальная страта вполне может превратиться в полноценный феномен, известные в теории революций как «лишние люди» — т.е. поколение, которое не может найти себе достойное их образованию и опыту место в жизни, добиться серьезного прогресса в социальном и материальном положении. Уверенность в собственных силах поможет преодолеть таким сообществам издержки коллективных действий, а отсутствие видимых улучшений в государственной политике, дальнейшая экономическая и социальная деградация регионов может стать серьезным стимулом, заставившим их выйти на баррикады. Объединившись, к примеру, с новыми лицами российских трудовых протестов, новыми «шахтерами» на Красной площади – такая гремучая смесь будет вполне способна на порождение революционных потрясений.
Еще одним очагом для роста политической напряженности могут стать новые сторонники «русской весны». Вернувшиеся с боевых действий на Юго-востоке Украины, но не сумевшие там закрепиться после войны, хорошо подготовленные и умеющие держать в руках оружие парни, не смогут найти себе место в России, с учетом постепенного сворачивания агрессивной риторики и разворота в сторону сотрудничества с Западом. У них будет два пути – либо продолжить свои боевые странствия в структурах, похожих на ЧВК «Вагнер», либо, что более вероятно, попытаться использовать накопленный символический и социальный капитал у себя на Родине. Эксплуатацией подобных смыслов и социальных групп уже занимается герой «русской весны» Игорь Стрелков, создавая то «Комитет 25 января», то новое «Общерусское национальное движение».
Не сумев встроиться в систему политической власти, разочарованные и фрустрированные фактическим сливом проекта «Новороссия» – они уже точно не будут лояльны Кремлю, но будут искать поддержки у альтернативных центров силы. Конечно им будет трудно понять и объединиться с двумя описанными выше «революционно-опасными» социальными группами, поскольку и стимулы к протесту и общее мировоззрение слишком различаются. Однако в случае если система начнет не справляться с ростом социальной напряженности, имеющие опыт военной мобилизации люди вполне могут воспользоваться ситуацией и создать локальные подконтрольные себе зоны под лозунгами сохранения порядка и единства страны. Судя по манифесту движения Стрелкова, декларирующего не захват, а «подхват» государственной власти, когда она совсем скатится в кризис – описанный выше сценарий рассматривается сторонниками ОНД, как вполне реализуемая стратегия.
Но основная проблема устойчивости российского режима даже не столько в растущих социальных группах, которые могут стать новыми источниками протестов, и даже не в том, что Кремль не чувствует исходящей от них опасности, сколько в том, что текущие политические институты (особенно на уровне регионов) только деградируют, примитивизируются, год от года становятся все более неспособными разрешать в мирном ключе накапливающиеся противоречия. Такие разнонаправленные тенденции – усложнение социально-политической реальности с одновременным снижением возможности адаптироваться к ней – способны привести к социальному взрыву.