Хоу отличался идеальной аристократической осанкой, хотя вырос в Саскачеване и обучался отнюдь не в Смольном институте. Вероятно, эта прямая спина и позволяла говорить о нем «мистер» — «Мистер Хоккей». До этого, впрочем, его звали «Мистер Локти». Потому что локтем он «прописывал» молодых хоккеистов – до крови. Юный Фил Эспозито, вышедший впервые за «Чикаго» против «Детройта», размазывая пот, кровь и слезы по лицу, кричал Гордону Хоу: «А ведь ты был моим гребаным идолом!» «Ты что-то сказал, сынок?» — улыбка у Горди была очень обаятельной. «Нет, нет, ничего, мистер Хоу…»
Потом Эспозито скажет про «Мистера Хоккея»: «Люблю Горди. Он один такой жесткий сукин сын».
Сколько же раз за три с половиной десятка лет карьеры «Мистер Хоккей» использовал свой локоть?! Молодых проверял на храбрость, с пониманием ждал ответного удара. А иных берег: в хоккее нельзя не вступить в ближний бой, но можно предупредить соперника. Так и делал Хоу, научившись этому у Гарри Уотсона, в свою очередь прописывавшего его в конце 1940-х в НХЛ: “Look out, Gordie!» — «Берегись, Горди!» Хоу отвечал Уотсону тем же: “Look out, Mr. Watson!” А вообще-то, сетовал уже по окончании карьеры «Мистер Хоккей», многим свойственно кричать «Берегись!» не до, а после проведения силового приема разной степени тяжести.
Горди Хоу известен не только тем, что закончил играть в 52 года. Он прожил в хоккее даже не две, а три жизни. До 1971 года (с 1946-го!) — в «Детройт ред уингз», где шесть раз признавался самым ценным игроком НХЛ. С 1973-го, в лиге ВХА, в «Хьюстон аэрос» — в одной тройке с сыновьями Марти и Марком; сам он называл этот период самым запоминающимся в своей карьере – еще и потому, что в 1974-м ему удалось поиграть во второй суперсерии Канада — СССР. Наконец, был период доигрывания в «Нью-Ингленд уэйлерс» в ВХА и возвращения вместе с этой командой в НХЛ (под названием «Хартфорд уэйлерз»); наиболее примечательным фактом стала игра в одной тройке с Бобби Халлом, «золотой ракетой», еще одной легендой канадского хоккея.
Хоу был одним из тех, кто открывал советским людям Запад и был его символом. В 1972-м русские увидели задиристых мастеров Бобби Кларка и Фила Эспозито, сверхскоростного Ивана Курнуайе, двух братьев-гигантов Фрэнка и Фила Маховличей, вратаря Кена Драйдена, книгу которого о суперсерии даже решились перевести на русский. Для советских болельщиков они стали такими же кумирами, как и наши Третьяк, Харламов, Якушев. Потом, в 1974-м, в СССР увидели Бобби Халла, Горди Хоу и обаятельнейшего вратаря Джерри Чиверса.
Хоу и Халл были первыми канадскими звездами, которых я увидел живьем, а не по телевизору – в одном из московских матчей суперсерии-1974. Сами обстоятельства игры стерлись из памяти – мне было девять лет, в вот спина Хоу и скорость Халла остались в памяти. И еще – на льду с горделивой осанкой катался почти совершенно седой человек: Горди Хоу был ровесником моего отца, с которым мы сидели на трибунах в Лужниках, — 46 лет.
Странная математика – для канадского хоккея очень много значит цифра 9. Под девятым номером играл Морис «Ракета» Ришар, идол и символ «Монреаль канадиенс», популярный настолько, что однажды его дисквалификация привела к беспорядкам в Монреале. И Горди Хоу – тоже девятка, во всех командах, при всех обстоятельствах, в том числе в сборной-1974. Номер был выведен из обращения еще в «Детройте» — высшая честь для хоккеиста.
Цифры – статистика – много о чем говорят в хоккее. Горди — хотя бы просто потому, что очень долго играл, — почти по всем личным показателям остается первым в НХЛ, уступая по некоторым из них лишь другому гению – Уэйну Гретцки. Но такие спортсмены, как Хоу, Халл, Эспозито, да тот же Гретцки, не говоря уже, допустим, о Харламове – измеряются не статистикой, а эмоциями и ностальгией, которые они провоцировали в этом мире и масштабом личности.
И вот еще что важно – стиль. Хоу был человеком стиля. Это изысканно – оставить после себя фирменный хет-трик: «гол+пас+драка» в одной игре. Это аристократично – он до конца играл без шлема, оставаясь узнаваемым по своей все усугублявшейся седине и прямой «посадке».
«Список хоккеистов, которые выходили бы на игру в течение шести разных десятилетий, включая возвращение на лед уже после попадания в Зал хоккейной славы, короток: он начинается и заканчивается Горди Хоу. А вот список ребят, которые катаются до темноты, воображая себя пасущими, забрасывающими, применяющими силовые приемы, как Хоу, мечтающим поднимать над собой Кубок Стенли, как он, – таких слишком много, чтобы их можно было сосчитать». Это слова президента США Барака Обамы. Едва ли не лучшее, что сказано в поминальные дни.
Хоу и сам, как любой мальчишка, помешанный на хоккее, действительно не уходил со льда до темноты. Он вспоминал, как прибегал домой пообедать, ел, на снимая коньков, и снова бежал на лед. Такими помнят себя в детстве все великие хоккеисты. И не великие. И те, кто потом на стали хоккеистами, тоже.
Мать Горди как-то помогла бедной женщине, и та в благодарность отдала ей мешок со всяким хламом. В мешке обнаружились старые коньки: Хоу катался на одном коньке, его сестра – на другом. Однажды сестра заболела и будущий «Мистер Хоккей» впервые с восторгом прокатился по-настоящему. С этого, в сущности, и началась его самая долгая в хоккее карьера.
Кому-то что-то даешь, и это возвращается в двойном размере. Во всяком случае «Мистер Хоккей» верил в такое правило. Горди Хоу отдал этой игре все – и хоккей отплатил ему сполна: настоящими памятниками еще при жизни и прощанием на хоккейной арене, на которой легендарный хоккеист, правда, не играл. Зато она принадлежит клубу, которому он отдал четверть века. И мы должны быть благодарны Хоу – за зрелище, класс и за то, что лед холодной войны и замороженного советского сознания под его коньками треснул.