В старых советских брошюрах о половой жизни гомосексуализм маркируется как перверсивное, то есть противоестественное, влечение человека к человеку. Брошюры эти сейчас не получается читать без смеха, зато все черты перверсии приобрела современная российская дискуссия о гомосексуализме.
Здесь все перепутано, все изумительным образом извращено. Аргументы тех, кто признает любые внешние проявления жизни геев и лесбиянок безобразием, тысячу раз известны: геи — это не просто те, кто любит / занимается сексом не самым обычным образом, это секта, партия сатаны, которая хочет расшатать основы мира, привести его к концу света, где всем будет править ЛГБТ-клика. Но не менее изумительны и аргументы другой стороны, которая празднует триумф свободы в американском законе об окончательной легализации гомосексуальных браков. Свобода понимается здесь в самом детском ключе: не мешайте людям делать то, что им нравится.
Однако стремление геев и лесбиянок жениться по всем правилам говорит если не ровно обратное, то во всяком случае другое. Они бились не за свободу, а за равенство.
Любые претензии к общности людей, объединенных не ненавистью или стремлением к уничтожению живых существ, крайне сомнительны. Но тут следует разобраться не с обычным человеческим страхом-агрессией по отношению к непопулярным проявлениям человеческой натуры («сгиньте с глаз, содомиты!»), а с претензиями другого порядка. Американское ЛГБТ сражалось больше не с бытовым хамством (кто ж его победит), но с глубоким, по-настоящему ранящим упреком — у вас постыдно много свободы. В этом упреке есть место и метафизике, и житейскому чувству.
Образованные гомофобы обвиняли геев не в том, как и с кем они занимаются сексом, а в том, что они сбросили с себя бремя греха Адама и Евы.
За то, что геям слишком легко — они ни за что не отвечают, что они ничем не связаны, не плодотворны — люди без последствий. Еще геям завидуют гетеросексуальные сладострастники. Потому что геям легче менять партнеров, они не знают всей этой трагической возни, связанной с разводами и случайными беременностями. Ну и, конечно, главный предмет зависти — дармовой быстрый секс этим мальчишкам и девчонкам куда как доступнее, чем нам, «стрэйтам». Нам за это удовольствие приходится платить. А все эти мифические свингер-клубы, извините, выдумали журналисты и производители порно.
Право жениться как людям — это результат упрямого следования ЛГБТ не по пути аскезы, конечно, но, во всяком случае, сознательного самоограничения. Это право на заурядность, а не законодательное закрепление собственной исключительности. Это не эскалация пресловутой изысканности и изумительно тонкой душевной организации, что гетеросексуалы настойчиво приписывают всем геям, выступая подлинными рекламными агентами и пропагандистами гомосексуализма (подобному тому, как антисемиты славят IQ евреев), но, напротив, — воля к простодушию. «Пацаны, завтра женюсь! Все, конец свободе!» — почему эту фразу может сказать только (условный) румяный мужчина с пивным животом? Вы хотите всех нас запереть в темной комнате тематического клуба, как в Освенциме? Фигушки вам! Мы не хотим пребывать в смраде и мерзости! Мы хотим на свет! Мы хотим быть обязанными, привязанными, обрученными! В сто, тысячу раз больше, чем вы! Хотим стать обывателями, мещанами, «кошелками»!
Из тысяч наднациональных меньшинств, живущих под небом, геи и лесбиянки — то единственное, что не сворачивая движется в консервативном направлении. Не исключено даже, что ЛГБТ станет правым сектором будущего. Во всяком случае политическая повестка международного ЛГБТ в вопросах морали сегодня буквально совпадает с той, что озвучивают в России те, кто с ЛГБТ борется. Но в отличие от геев — вяло, фальшиво, совсем без веры. Как знать, может, уход Елены Мизулиной из Государственной думы связан с трагическим осознанием того, что геи метят на ее место в ордене рыцарей нравственности. И этой силе невозможно противостоять.
Все, что говорится в России по поводу прав геев и законов для геев, — это очень смешно. Временами очень грустно. Но ни разу не страшно.
Русский ум может пребывать в смятении от зрелища целующихся мужчин с цветами в петлицах. С русского языка при виде такого могут слетать страшнейшие проклятия. Но уж что-что, а русское сердце лучше какого-нибудь итальянского знает, что малыш с двумя счастливыми геями — это как-то надежнее, чем с двумя несчастными алкоголиками, готовыми в любую секунду умереть.
В легализации гей-браков выдающимся образом проявляется вечный инстинкт евроатлантического мира к рационализации заведомо нерационального. Поэтому единственным, но уже по-настоящему трагическим последствием американского закона стало то, что другая цивилизация, чей инстинкт в противоположном — заглушить молитвой иррациональное, загнать его в подполье, в смертную казнь, новым рывком еще больше отдалилась от него. И какой огонь рано или поздно вырвется из этой бездны, подумать страшно.