По улицам слона водили. Точнее, возили ракету. В полночный час Садовое кольцо было перекрыто: шла репетиция парада Победы. Сырой апрельский воздух был наэлектризован: у обочин стояла толпа, замерли машины ДПС с включенными мигалками. Издалека донесся гул, проехали несколько открытых армейских УАЗов, и наконец показалась Она, краса и гордость Земли Русской, символ державной мощи и жемчужина РВСН — 25-метровая ракета «Тополь-М». Позади в почтительном отдалении ехали несколько БТРов. Асфальт дрожал, звенели стекла, гудели социальные сети: люди вокруг возбужденно снимали, твитили, постили и инстаграмили Ракету. Недоставало только аплодисментов. Энтузиазм публики напоминал сцены из предпоследнего романа Виктора Пелевина S.N.U.F.F., когда в стране Уркаине для поднятия духа перед войной орки возили по городу самодельную бомбу из газовых баллонов.
Наблюдая дикарские ритуалы поклонения Ракете, я думал о природе российского государства, о коллективном бессознательном и сакрализации власти. Ракета имманентна и придана России в качестве штатного вооружения, встроена в российский пейзаж. Год назад, если помните, случился скандал с рекламными плакатами «Аэрофлота» в брюссельском метро: на них был изображен Кремль с высоты птичьего полета; но если приглядеться, то было видно, как по Кремлевской набережной движется колонна этих самых «Тополей». Удивленные брюссельцы пытались расшифровать скрытый смысл этого послания, некоторые даже восприняли это как закамуфлированную угрозу Москвы Евросоюзу. На деле, скорее всего, дизайнер подыскивал нарядную фотографию столицы, и эта показалась подходящей, а колонна военной техники — неким даже символом праздника, так сказать, национальным колоритом.
Мысль о том, что одной боеголовкой этого колорита в 500 килотонн можно уничтожить весь Брюссель, автору плаката в голову как-то не пришла.
Ракеты — важнейшая часть нашей ментальной карты: «зато мы делаем ракеты», через ракетный прицел мы смотрим на остальной мир («сокращение штатов начнем со штата Айова», как в старом советском анекдоте). Ракета — носитель российского мифа, от Циолковского до Королева, от «Катюши» до «Булавы». Она порождение бескрайнего российского пространства, и она же является ответом власти на вызов пространства, как вертикальная фаллическая мощь, противостоящая горизонтальной аморфной плоскости. И наконец, ракета — русская мечта, компенсирующая несовершенства земной жизни бесшабашным полетом, широкой гагаринской улыбкой.
В начале XXI века, когда в странах Запада военные парады становятся экзотическим анахронизмом, мы остаемся одной из тех амбициозных развивающихся стран, что их проводит. Дефиле тяжелой техники на Красной площади, от которого трясутся иконы в храме Василия Блаженного и чашечки в ГУМе, кости Сталина у кремлевской стены и главная мумия в мавзолее, роднит нас с Индией и Пакистаном, с арабскими нефтяными монархиями и несгибаемой Северной Кореей, что, блефуя и шантажируя, время от времени расчехляет свою баллистическую ракету «Мусудан». Все эти страны объединяет патриархальная картина мира, который видится через призму страха и силы. Вместо парадов изобретателей и нобелевских лауреатов, участковых врачей и школьных учителей (которые, по признанию Бисмарка, когда-то и выиграли Франко-прусскую войну) мы в архаическом экстазе катаем по улицам гигантскую ракету как наш последний и главный аргумент.
Восемнадцать лет, с 1990-го по 2008-й, Россия жила без регулярной демонстрации военной техники в столице: танки на ее улицах появлялись исключительно во время путчей в августе 1991 года и в октябре 1993-го. Вернул в Москву «тяжелые парады» вместе с другими традиционными атрибутами суверенитета Владимир Путин, под самый занавес своего второго президентского срока в начале 2008-го. А уже через три месяца после того парада Победы российские танки утюжили Южную Осетию, впервые за многие годы проводя военную операцию за пределами страны.
Это были, конечно, другие танки, но демонстрация силы рано или поздно оборачивается ее применением, как то самое чеховское ружье на стене.
Об издержках «тяжелых парадов» Москва знает не понаслышке: здесь и перекрытые улицы в дни репетиций, и ограничения по прилетам и вылетам самолетов из аэропорта Домодедово в связи с подготовкой к параду военной авиации (об этом, в частности, заявила авиакомпания «Трансаэро»). Здесь и демонтаж контактной троллейбусной сети и электрических проводов, и укрепление перекрытий станции метро «Охотный ряд», и проверка всех подземных переходов по маршруту следования колонн военной техники. И, конечно, главная статья расходов — восстановление дорожного покрытия. В тот первый возобновленный парад 2008 года московская мэрия оценила ремонтные работы на площади почти в 1 млн кв. м в сумму — барабанная дробь! — 1,44 млрд рублей. Сегодня же совокупные расходы на проведение парада, включая разгон облаков, оцениваются в $40-50 млн, то есть до полутора миллиардов рублей.
В связи с этим у меня есть теория об истинных заказчиках парада. Это не ВПК в поисках новых заказов, не наша публика с георгиевскими лентами и даже не власть, взыскующая духовных скреп и исторических опор. Это московский дорожный комплекс, который за последние годы научился осваивать миллиарды городского бюджета, ловко раскапывая и закапывая бордюрный камень или по три раза на год перекладывая асфальт на одних и тех же участках. Именно этой отрасли, в которой разворачивается битва титанов — друзей Путина Тимченко и Ротенбергов, более всего интересны разрушительные проходы военной техники по московским улицам.
В этой гипотезе нет ничего удивительного. Сходным образом Константин Сонин в «Ведомостях» предполагает, что нашумевшая инициатива о введении обязательной школьной формы — не просто очередной рецидив ностальгии по СССР и дисциплинарная мера власти, а скрытая форма субсидирования легкой промышленности в размере до 36 млрд рублей. А точнее, поддержка узкой группы владельцев предприятий, выпускающих школьную форму.
На этом фоне миллиард рублей на восстановление московского асфальта после очередного военного парада — сущие пустяки, дневной бюджет олимпийской стройки в Сочи.
Потому что патриотизм — это прежде всего бизнес.