Россия — один из оазисов в пустыне мирового неблагополучия. Доход среднего россиянина по покупательной способности эквивалентен $40 в день. Между тем более половины человечества живет менее чем на три доллара в день, и таков был удел людей на протяжении большей части истории: менее трех долларов в день в Римской империи, менее трех долларов в день в Древнем Китае и вплоть до начала XIX века — в Российской империи. С точки зрения наших предков, даже бабушек, мы невероятные богачи. И с точки зрения наших соседей тоже. Пять или семь миллионов трудовых мигрантов из ближайших стран — одно из зримых (буквально!) проявлений российского успеха.
Этому проявлению успеха россияне не радуются: мигранты становятся конкурентами на рынке труда, пополняют ряды преступников, а заодно, подобно прежним «лимитчикам», культурно чужды укоренившимся горожанам. В наибольшей степени угрозу для сложившегося в стране образа жизни и для ее благополучия ощущают жители Москвы. В столице мигранты составляют треть рабочей силы и совершают 20% преступлений. По данным ФОМ, проблемы, связанные с миграцией, воспринимаются москвичами как самые острые: более серьезные, чем высокие цены или плохие дороги. Многие считают, что дешевый труд мигрантов обходится стране слишком дорого. По мнению 46% россиян, временное проживание иностранцев необходимо запретить.
Не стоит связывать подобные настроения исключительно с ксенофобией. Опросы показывают, что мигранты из российских регионов не намного популярнее иностранцев: запрет на внутреннюю миграцию поддерживает 38%.
Выходит, подавляющее большинство противников миграции не хотят видеть приезжих как таковых. Должно ли государство воплотить в жизнь эти устремления?
Я не согласен с большинством аргументов противников миграции — и на поставленный вопрос ответил бы «нет». Но, на мой взгляд, неправилен не столько ответ «да», который дают мои оппоненты, сколько сам вопрос. Он бросает тень ошибки на любые ответы, и на ответ «нет» тоже.
Предпочтения людей в том, с кем соседствовать и сотрудничать, разнообразны, а проблемы соседства проявляются почти исключительно на небольших расстояниях. Жителю Владивостока важно, кто его соседи (любой покупатель квартиры интересуется этим), но для него не важны мои соседи. Поиск общего для всех россиян ответа на вопрос, с кем соседствовать или с кем дружить, ставит перед излишне узким выбором, исключающим возможность принимать разные решения на местном уровне. Ситуация в чем-то похожа на случай с палатками: кому-то нравится близость палатки к дому, кому-то нет, кто-то предпочел бы детскую площадку. Но эти вопросы затрагивают жителей только ближайших домов, и будет ошибкой решать их на уровне города.
Почему же тогда я настаиваю на ответе «нет»? Почему считаю его менее неправильным, чем ответ «да»? Отчасти потому, что, кроме тех, кто проигрывает, есть и те, кто выигрывает. Использование дешевого труда мигрантов, по сути, импорт услуг, что хорошо тем же самым, чем импорт дешевых товаров. Покупатель — все мы покупатели — выигрывают. Противники миграции привыкли утверждать, что от дешевизны труда мигрантов выигрывают только работодатели, но никто из них, кажется, не решается сказать то же самое в более прямой форме: если фирмы наймут более высокооплачиваемых работников, цены не поднимутся, снизится лишь прибыль фирм. Не решается, потому что это неправдоподобно.
Возьмем розничную торговлю, которая наряду со строительством привлекает значительное число мигрантов. По оценкам представителей отрасли, отказ от труда мигрантов в Москве потребовал бы повышения зарплат в полтора раза. При этом затраты на персонал в розничных сетях занимают около 8% от оборота, получаем повышение издержек на 4%. Не катастрофа, но все же немало. Учитывая, что прибыль торговых сетей составляет около 2% оборота, видно, что даже полный отказ от прибыли — заведомо неправдоподобный сценарий — не спас бы покупателей от повышения цен. Однако незачем обсуждать невероятное. Основная часть издержек — экономические исследования указывают на 80-90% — будет перенесена на покупателей.
Для некоторых именно то, что использование «импортного» труда позволяет экономить, и является сутью проблемы. Оно подрывает занятость «наших». Опасно переоценивать этот аргумент. Как пишет экономист Брайан Каплан, никто из нас не беспокоится, что покупка стиральной машины подорвет нашу «занятость»: мы с пользой употребим высвобожденное время. Жизнь в обществе сложнее, но суть остается прежней: если мы будем охранять занятость кучеров и каретников, прачек и владельцев видеосалонов, мы получим общество, где будут недополучать все, и прачки тоже.
Мы станем страной, из которой в первую очередь едут, наподобие того же Узбекистана.
У противников миграции есть еще один существенный аргумент: наем мигрантов не то же самое, что импорт вообще; он несет риски. Однако данные о том риске, который упоминается чаще других, риске преступности, вовсе не подтверждают мнение об особой опасности мигрантов. При численности мигрантов 10 млн человек (сюда входят не только трудовые мигранты), они совершают 2% преступлений: это существенно меньше их доли в населении страны и, тем более, — в экономически активном населении. Из этих официальных цифр следует, что средний мигрант менее опасен для окружающих, чем средний россиянин.
Утверждений, что данные о преступлениях мигрантов скрываются, достаточно, но доказательств этому нет, между тем полиция едва ли сочувствует мигрантам, они являются идеальными жертвами вне зависимости от виновности (как и неблагополучные россияне). Наконец, речь должна идти не просто о занижении числа преступлений мигрантов, а о занижении их не менее чем в три раза. В противном случае тезис об их особой опасности не получит подтверждения.
Есть мнение, что мигранты чаще совершают тяжелые преступления. Действительно, их доля в тюремном населении уже не 2%, а 4,6%. Это может означать, что они совершают преступления, за которые дают более длинные сроки, чем у среднего российского гражданина. Но одновременно может свидетельствовать, что суд относится к ним с меньшим снисхождением и чаще дает реальные сроки, чем условные.
Помимо эгоистической — блага россиян — есть еще одна причина выступать против ограничения миграции, гуманитарная. Благо мигрантов тоже имеет значение и, в этом за мной последуют далеко не все, ровно такое же значение, как благо россиян.
Противники миграции рутинно называют труд мигрантов «рабским» и, кажется, не без цели. Оппонентам отводится роль сторонников рабского труда, несильно лучшая, чем отводимая им самим (разумеется, в основном ошибочно) роль сторонников фашизма.
Серьезный аргумент не может строиться на плохих метафорах, а метафора рабства — плохая, она не подходит для предлагаемых обстоятельств.
Судите сами: рабы не ехали в США быть рабами, их ловили и привозили. И в Древний Рим за этим не ехали. Это определение раба — его удерживают насильно, так говорит и наш УК. Определение подходит к призывникам, но не к мигрантам. У нас мигрантов не ловят и не удерживают (мы говорим про типичные случаи), они приезжают сюда сами. Освободить раба — доброе дело, раб будет благодарен. Однако освободить мигранта от низкооплачиваемой работы означает причинить ему ущерб, заставить вернуться в еще более тяжелые условия. Он предпочтет заплатить, но остаться.
Напомню, по оценкам экономистов, без ограничений на миграцию мир жил бы в два раза богаче. Основная часть выигрыша пришлась бы на мигрантов, преимущественно бедных людей, и я бы это только приветствовал. Однако вариант «заплатить, но остаться» указывает и на другую возможность: мигрантов можно обложить повышенным налогом и перераспределить часть их выигрыша в пользу принимающего общества, сославшись на повышенную опасность мигрантов (напомню, в России цифры ее не подтверждают) или дополнительные затраты на пособия безработным. Пользоваться или нет этим вариантом и о каком налоге может идти речь, может быть предметом спора между националистами и космополитами вроде меня, однако в этом споре не так страшно проиграть: практически любой разумный исход спора о налоге в сочетании с отменой прочих препятствий для миграции сделает жизнь лучше и для мигрантов, и для обществ, которые их примут.