12 марта 1940 года в Москве был подписан и сутки спустя вступил в действие советско-финский договор, прекративший 100-дневную Зимнюю войну.
Поэт Александр Твардовский позже назвал ее «незнаменитой», и этот образ прижился.
В советской историографии второй половины ХХ века эта война практически никогда не изображалась благородной и героической, ее не воспевали в кино и песнях. Напротив, с учетом послевоенного потепления советско-финских отношений, Зимнюю войну старались если не забыть, то минимизировать ее значение, списать на сложность международной обстановки тех лет.
Но, конечно, основной причиной этих исторических затруднений был очевидный факт советской агрессии, резко противоречивший «миролюбивой» советской пропаганде. Раздел Польши с Гитлером в сентябре 1939 года еще можно было подать как «взятие под защиту западноукраинских и западнобелорусских братьев». Оккупацию Прибалтийских стран летом 1940-го описывали как результат победы на выборах просоветских сил, которые сами попросили о вхождении в состав СССР.
В случае с Финляндией не работало ни то, ни другое объяснение.
Понятно, что тогда никто бы не стал признавать, что, согласно пакту Молотова — Риббентропа, эта страна просто попала в «советскую зону влияния».
С Польшей (пусть и частично), Прибалтикой и Финляндией Сталин фактически восстановил бы дореволюционные границы Российской империи. Почему этот имперский архетип оказался столь живуч у большевиков — пусть ответят историки и психологи. Мы отметим лишь интересный парадокс — финское сопротивление этой имперской реставрации возглавил бывший генерал Российской императорской армии Карл Густав Маннергейм, который все-таки не дал превратить свою родину в «ФССР». И кстати, он был реальным кавалером ордена Св. Георгия — что у нынешних носителей «георгиевских ленточек» вызывает когнитивный диссонанс…
Говорят, что Финскую войну в России напрочь перекрыла память о Великой Отечественной. Однако для финнов Зимняя война, по сути, и была Великой Отечественной. Расчет советских идеологов на революцию в Финляндии провалился — даже те финны, кто придерживался левых взглядов, заняли однозначно оборонительную и патриотическую позицию.
Сегодня даже в небольших городах восточной Финляндии можно увидеть гранитные мемориалы с именами жертв этой войны. Причем множество имен и фамилий там выглядит вполне «по-русски» — это карелы, коренные жители этих мест, которые служили в финской армии.
Финны потеряли в этой войне убитыми и умершими от ран 25 904 человека (по официальным финским данным), что по масштабам этой страны чрезвычайно много, и по каждой жертве ведется отдельная документация. Советские же безвозвратные потери (также по официальным данным) оставили 126 875 человек, при этом многие захоронения не установлены и поныне…
Главной причиной этой войны в России до сих пор называют стремление «обеспечить безопасность Ленинграда», граница с Финляндией проходила всего в 30 км от города. Однако, как пишет Маннергейм в своих мемуарах, вплоть до самого начала войны он, как главнокомандующий, настаивал на нейтралитете Финляндии — по модели соседней Швеции. Если Финляндия и готовилась к войне, то сугубо оборонительной, выстраивая на Карельском перешейке знаменитую «линию Маннергейма».
Однако советское вторжение сломало проект финского нейтралитета.
Интересно еще заметить, что и в войну 1941-1944 годов, которую в финской историографии именуют «войной-продолжением», финны старались всячески уклоняться от штурма Ленинграда, к чему их призывал германский генштаб. Многим известна мемориальная надпись на Невском проспекте: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Эту надпись наносили по северным сторонам улиц, которые обстреливались с немецкой стороны, с финской же обстрелов города не было.
Вообще, если бы Финляндии позволили остаться нейтральной страной, самого понятия «блокада Ленинграда» наверняка бы не возникло. Более того, нейтральная Финляндия могла бы оказывать осажденному городу посильную помощь. Возникает, правда, другой вопрос: позволила бы советская власть своим гражданам принимать помощь от «капиталистов»?
Если еще несколько углубиться в альтернативную историю, станет ясно, почему СССР предпочел завершение Зимней войны в середине марта 1940 года, хотя «линия Маннергейма» ценой колоссальных жертв была прорвана и путь на Хельсинки открыт. К тому времени британский и французский генштабы уже разрабатывали проекты ударов по СССР, например, бомбардировок Баку. СССР в то время, как известно, снабжал нефтью «дружественную» Германию.
На скорейшее прекращение войны повлияло также резкое ухудшение мирового имиджа СССР. В декабре 1939 года он как агрессор был исключен из Лиги наций. Международное левое движение также раскололось — даже Троцкий именовал эту войну «постыдной».
Послевоенное определение новой границы было непростым.
Иногда в него неприкрыто вмешивались имперско-захватнические амбиции. Например, согласно договору 12 марта, городок Энсо должен был остаться в составе Финляндии. Однако подошедшая к нему Красная армия обнаружила там один из крупнейших финских бумажных комбинатов, и уже через неделю после подписания мира заняла город и объявила о его присоединении к СССР.
Конец войны означал и масштабную эвакуацию во внутренние районы Финляндии местного населения (до полумиллиона человек), опасавшегося оставаться под властью «самого свободного строя». Причем ушли не только карелы и финны, но и все русские монахи древнего Валаамского монастыря.
Нынешнее кризисное состояние Карельского перешейка и северного Приладожья продолжает выглядеть резким контрастом по сравнению с приграничными финскими территориями. Если бы этот некогда развитый финский регион сохранил свой высокий уровень в составе России – ощущение исторической несправедливости постепенно бы смягчилось. А пока он, увы, остается памятником империи, пережившей саму себя…
Многие наблюдатели уже неоднократно проводили параллели между советско-финской и нынешними событиями на Украине. Не будем повторять все их аргументы, но нынешнее состояние «освобожденных» территорий Донбасса действительно печально напоминает присоединенные к СССР финские. Кстати, поход на Финляндию также начался с создания марионеточной «Финляндской демократической республики».
Однажды знакомый финский историк провел более фундаментальную аналогию. Нам говорят, что у нас отобрали всего 11% территории, не пора ли об этом забыть? Но давайте представим, что какая-то великая восточная держава (предположим, Китай) аннексирует у России второй по величине город (Санкт-Петербург, в Финляндии это был Выборг), главный курорт (Сочи, в Финляндии — Сортавала) и незамерзающий выход в Арктику (Мурманск, для Финляндии это Петсамо). А потом заявляет: забудьте о реваншистских настроениях и давайте дружить, как ни в чем не бывало! Смиритесь ли вы с этим?
Впрочем, несмотря на такие аналогии, реваншистские настроения в нынешней Финляндии не слишком распространены.
Во всяком случае, ни одна парламентская партия их не высказывает. Не только из-за опасения российского недовольства, но и по причине традиционной финской расчетливости. Затраты в случае гипотетического «возвращения» этих территорий большинству финнов кажутся чрезмерными и неподъемными, сопоставимыми с реинтеграцией ГДР в ФРГ.
Подобные идеи высказывает лишь общественное движение «ProKarelia», в котором состоят преимущественно потомки военных переселенцев. Кстати, нелишне отметить расхожую в России путаницу: когда представители этого движения говорят о «возврате Карелии», они имеют в виду вовсе не российскую Республику Карелия со столицей в Петрозаводске, но лишь территории прежней финской Карелии — Карельский перешеек и северное Приладожье.
Тем не менее лидер этого движения Вейкко Сакси предлагает решать эту историческую проблему по принципу win-win, то есть когда в выигрыше оказываются обе стороны. Может быть, выход удастся найти не на путях межгосударственных споров прошлой эпохи, а в современном формате европейской интеграции? Если бы Россия и Финляндия, например, под эгидой Совета Европы создали здесь международную свободную экономическую зону, такое решение наверняка бы помогло интенсивному развитию этих территорий.
Однако таких инициатив российская сторона, к сожалению, не выдвигает. Европу у нас сегодня опять принято считать едва ли не врагом…