Цифровые медиа изменили не только наши представления о прошлом, но и сами способы, которыми создается история. Выделим два аспекта проблемы «истории в цифровых медиа».
С одной стороны, репрезентация прошлого всегда определялась тем медиумом, в котором она воплощалась: будь то текст, изображение, фотография или фильм. Эта тема не нова, и сама проблема достоверности исторического знания нередко рассматривается как органически связанная с форматами медиа (например, проблема исторического нарратива у Хейдена Уайта и Франклина Анкерсмита). Представление истории в цифровой среде, безусловно, имеет свою специфику, связанную прежде всего с множественностью и вариативностью (Лев Манович) цифровой репрезентации, то есть в случае с историей – с возможностью одновременного представления неограниченного количества версий произошедших событий, а также просьюмингом или патисипаторностью цифровой культуры, то есть стиранием грани между профессионалами и любителями, рассказчиками и читателями и т.п.
Второй аспект проблемы – это сохраняющееся и в цифровую эпоху представление о том, что «настоящая» история может существовать только в письменном виде, любые другие медиа ее искажают и примитивизируют, а также делают заложницей коммерции или пропаганды. Эта тема обсуждается с момента появления первого «технологического» медиума — фотографии — и является крайне дискуссионной. Если мы определяем технологические медиа как переменную, которую можно вывести за скобки, а не как среду или одно из измерений современного знания, тогда проблемы, которые традиционно наиболее часто обсуждаются в связи с темой «История в медиа», действительно кажутся актуальными.
Искажают ли медиа историю, примитивизируют ли они ее, делают ли инструментом политического воздействия или все-таки они способствуют демократизации истории, более широкому распространению научных представлений о прошлом? На мой взгляд, сама постановка вопросы здесь не совсем верная, именно поэтому так редко удается добиться компромисса. Профессиональные историки в большинстве своем негативно относятся к любым репрезентациям истории в медиа: они считают, что это примитивный и упрощенный вариант. С другой стороны, медиаисследователи, изучающие репрезентации прошлого в медиа, обращают внимание на то, что медиа не просто представляют историю публике, они прежде всего ее создают.
Таким образом, нет никакого смысла «спасать» историю от медиа или презрительно отворачиваться от медиарепрезентаций прошлого как от недостойного предмета. Важно, что историки могут задать истории в медиа совершенно другие вопросы, отличные от тех, которые формулируют медиаисследователи. Например, историк Роберт Розенстоун рассказывает о двух вариантах анализа знаменитого фильма Стивена Спилберга «Спасти рядового Райана». Профессиональный историк, говорит Розенстоун, отвечал бы на вопросы: «Каков был уникальный, возможный только в тот исторический момент опыт солдат?», «Как этот опыт, репрезентированный в фильме, соотносится с данными исторических документов?», «Какие возможности дает кинематограф при передаче этого опыта зрителю?» И одновременно Розенстоун приводит пример другого анализа, выполненного исследователем кино, в котором фильм «Спасти рядового Райана» полностью рассматривается как метафора происходящего в современной ему Америке, а именно как возможность преодоления негативного опыта Вьетнамской войны и восстановления доверия общества к государству через символическое возвращение к исконным американским ценностям. Здесь наиболее важной категорией является опыт зрителя: для аудитории история становится ценной не сама по себе или как возможность сопереживания людям прошлого, а как символическое разрешение современного конфликта. Поэтому и достоверность истории (как бы ни было проблематично ее понимание) в такой интерпретации фильма оказывается не на первом месте.
Аналогичным образом и цифровая история до сих пор воспринимается многими как нечто затейливое, экзотическое, интересное лишь группе чудаков, в то время как уже несколько десятилетий все исторические события создаются по принципам, определяемым спецификой цифровых медиа.
Рассмотрим более подробно, какие новые формы производства истории появляются в дигитальную эпоху.
Сегодня не только профессиональные операторы, но и каждый, у кого в руках есть цифровой гаджет, может документировать исторические события и выкладывать их в сеть со своими комментариями.
Таким образом, «эффект реальности» (соблазны и ловушки «объективности»), характерный для эпохи появления фотографии, а затем кинематографа, возрастает во много раз. С одной стороны, у общества возникает возможность контролировать производство истории: монологичный телевизионный репортаж может быть очень сильно скорректирован любительским роликами на YouTube с места событий. И дело даже не только в том, что телевизионный репортаж может представлять интересы собственника канала, а любительские ролики – другие интересы. Простая смена ракурса съемки – «изнутри», а не «со стороны» или «сверху» , а также использование подвижной, а не штативной камеры, очень сильно меняет отношение аудитории к показанным событиям. С другой стороны, возникают новые «цифровые» возможности для дезинформации и пропаганды. Поскольку уже сам факт размещения в сети связан для публики со значениями достоверности, а также в связи с трудоемкостью проверки всех сетевых источников, политтехнологии в сетевую эпоху стали простыми и довольно дешевыми. И несмотря на это, я считаю, что решение проблемы достоверности истории также поднялось на новый уровень.
Так, мы знаем, что в освещении последних войн огромную роль сыграли блогеры. В российских медиа одним из первых примеров, когда событие приобрело свой исторический формат именно благодаря сетевым игрокам, было освещение блогерами южноосетинского конфликта 2008 года. Сравнение точек зрения, которые представлены в официальных медиа и в сообществах блогеров, стало рутиной исторического исследования. События, которые происходят на наших глазах, которые становятся на наших глазах историей, документируются уже совершенно иным способом. Одновременно мы получаем огромное количество свидетельств, что создает для историка новую методологическую проблему: как обработать все исторические источники?
Конечно, эта проблема стоит не только перед историком, но и перед каждым, кто хочет однозначно ответить на вопрос: что же все-таки произошло?
В цифровую эпоху искушение простых интерпретаций исторических событий возрастает. Потому что парадоксальным образом, чем больше информации, чем больше свидетельств, тем больше желание найти универсальные правила, которые помогут обуздать любую множественность и неоднозначность. Необходимость каждый раз сравнивать точки зрения, выбирать свою позицию, повышает уровень ответственности, а она еще никому не позволяла спать спокойно. И здесь, к сожалению, существует огромное пространство для пропагандистского воздействия уже с помощью цифровых свидетельств очевидцев, которые просто из-за растерянности аудитории перед объемом материала могут интерпретироваться тем, кто готов взять на себя функции интерпретатора, в сколь угодно простой или примитивной форме. На самом деле мы сейчас это и наблюдаем.
Таким образом, сегодня мы имеем дело с совершенно новой формой документальности. Но документальность эта довольно сложно воспринимается: мало кто способен обработать то количество документальных свидетельств, которые составляют представления об исторических событиях, происходящих на наших глазах. И как раз здесь на помощь приходит digital history — цифровая история. Цифровая история — это новая форма исторического знания, не линейный нарратив, а сайт, карта или база данных, которые позволяют не только максимально полно и достоверно представить исторические источники, но и найти неиерархическую визуальную форму репрезентации разных точек зрения, приватного и публичного, документов и воспоминаний.
И, конечно, роль историка немного изменяется: он становится не столько рассказчиком, сколько дизайнером и продюсером.
Проекты цифровой истории используют особенность дигитальной культуры: возможность сохранить уникальное, не утрачивая при этом множественности, и не отказываясь от поисков закономерностей; оттачивать профессионализм, используя в полной мере непредвзятость и широту любительских практик.
Например, мои коллеги, создающие Обнинский цифровой проект, посвященный истории советской научно-технической интеллигенции, не только работают с личными воспоминаниями, но и используют технологии краудсорсинга для обработки уже полученных массивов информации. Отрадно, что молодое поколение воспринимает цифровую историю как не только как перспективную, но и как совершенно нормальную форму знания о прошлом. Мои студенты достаточно часто выбирают тему истории в медиа для своих научных работ, а в прошлом году именно дигитализация музеев и цифровая история стали особенно популярны.
Безусловно, не каждый пользователь может успешно взаимодействовать с новыми формами истории. Роль историка как рассказчика также полностью не исчезает. Историк должен продолжать оставаться рассказчиком, он должен продолжать давать интерпретацию происходящих событий. Но возможность при этом проверить его слова или хотя бы увидеть тот объем данных, который он использовал для формирования своего рассказа, чрезвычайно важна для понимания того, что является сегодня историческим знанием.
