Достойная смена: как миллиардер Авдеев учит детей добиваться всего самим

Но ведь и сам владелец Московского кредитного банка Роман Авдеев (№ 69 в списке Forbes, состояние $1,4 млрд) — миллиардер нетипичный: часто ездит на «мерседесе» без водителя, не чурается метро и электричек (живет за городом), ходит без охраны и не боится публичности. C Авдеевым и его сыновьями — 25-летним Антоном, который занимает пост вице-президента Дирекции по работе с корпоративными клиентами, и 23-летным Кириллом, советником первого вице-президента по работе с крупными корпоративными клиентами, — мы встречаемся на Чистых прудах в офисе «Россиума» — компании, управляющей активами Авдеева. Роман Иванович пьет чай с секретарями на ресепшен, сыновья стоят рядом. Шутят, смеются. Но в банке соблюдают строгую субординацию, родственные связи тут не работают. Принцип Авдеева — не передавать бизнес по наследству: сегодня это его компания, а завтра она может быть выгодно продана. Детям же останется хорошее образование и твердая жизненная позиция. Этого, как считает Авдеев, более чем достаточно, для того чтобы добиться в жизни успеха.

— Роман Иванович, какую цель вы преследовали, когда устраивали сыновей к себе?

Роман Авдеев: Изначально я не хотел, чтобы они работали вместе, тем более у меня. Моя основная идея: дети должны быть самостоятельными и независимыми, сами должны предпринимать все карьерные шаги.

Конечно, я мог попросить знакомых устроить их куда угодно, в любую компанию. Не проблема, взяли бы с удовольствием. Но тянулся бы за ними этот шлейф, было бы какое-то специальное заискивающее отношение, мол, дети Авдеева. А взяв их к себе, я постарался устроить все так, чтобы к ним предъявлялись максимально высокие требования. Может быть, им это и обидно, но спрос со своих должен быть строже.

Антон Авдеев: Последние два года отец много дает интервью, ведет блог и везде и всегда говорит, что не хотел бы, чтобы дети получили что-то в наследство или готовились к этому, довольно потирая руки: вот сейчас папа куда-то денется, разобьется на самолете и все достанется нам. Так он старается ситуацию не строить. Нам с детства внушали, что мы должны всего добиваться сами.

До 16 лет мы с братом мало общались с отцом. Родители развелись, когда мне было 10. Жили мы с мамой. В 16 я захотел избавиться от опеки. Идеи, как заработать деньги, у меня были всегда, но не было понимания, как все строится, потому что это только с обучением дается. После школы я устроился к отцу в деревообработку в компанию «Вельский лес» менеджером по продаже готового материала. Занимался этим пять лет. Когда с низов, с менеджера по продажам, дорос до определенного уровня и дальше уже не видел необходимости своего участия, тогда пошел и сам устроился в банк, где уже третий год работаю. Сейчас я вице-президент Дирекции по работе с корпоративными клиентами.

Кирилл Авдеев: А я чуть дольше работаю, на год раньше пришел. Сначала работал в отделении, с физическими лицами, обслуживал поток. Когда менеджер отделения уходил на обед, я садился на его место и пытался разобраться во всем самостоятельно, набирался опыта. Потом меня перевели в центральный офис. Отработав там полгода, я перевелся во внутреннее подразделение по кредитованию.

Долго не задерживался на одном месте. Когда вникал в тематику отдела, мне становилось скучно, однообразная работа быстро надоедала. Поэтому я в разных отделах стремился поработать понемногу.

Сейчас занимаюсь уже не физическими лицами, а юридическими. Должность звучит так: советник вице-президента. Не подумайте, что это какая-то верховная иерархия, вице-президентов в банке много, в каждом отделе свой. Мне еще расти и расти.

— Человек с улицы ведь не может поработать и там, и тут, в разных отделах банка понемногу. Значит это привилегия сына начальника?

Р. А. Я под таким углом эту ситуацию не рассматривал. Честно признаюсь, это проходило без моего участия. О переходах Кирилла я слышал постфактум и лично от него.

— Получается ли, как вы говорите, спрашивать со своих строже?

Р. А. Это лучше скажут сотрудники. То, что я пытаюсь организовать такое, это факт. Но очень сложно себя адекватно оценить. Я, например, когда на лыжах в горах катаюсь, думаю: «Здорово получается, профессионально», а потом смотрю видеозапись — ужас! Здесь та же история, должен быть взгляд со стороны.

— К детям состоятельных родителей отношение всегда непримиримое: папенькины сынки, отец всегда поможет, можно не напрягаться. Сыновья сталкивались с этим?

Р. А. Думаю, сталкивались, и не раз.

А. А. В последние два года я перестал сталкиваться. Мне кажется, у меня получилось поставить вопрос так, что окружающие понимают: я независимая единица, взрослая и работаю по-честному, сам. Конечно, в незнакомой компании замечают, что из обеспеченной семьи: хорошая машина, одежда. И наверное, в такой ситуации думают, что папенькин сынок, но в лицо не говорят.

К. А. Когда я работал в отделении, возможно, за спиной такие разговоры были. Но в работе такого отношения я не почувствовал. В основном в отделениях работают люди молодые, и им в принципе все равно, кто ты, что ты. Главное — свои собственные цели.

А. А. И я еще могу добавить, что, если хотя бы на час углубиться в нашу работу, посмотреть, как складывается рабочий день, все вопросы сразу отпадут.

— В иерархии между вами и Романом Ивановичем много ступеней?

Р. А. Конечно! Я не представляю, как можно работать в прямом подчинении.

К. А. Моя работа с отцом вообще никак не связана. Невозможно, чтобы Роман Иванович подошел к сотруднику моего ранга и спросил, похлопав по плечу: «Ну что, как дела? Какие планы?» В иерархии между нами пропасть.

— То есть разделять в себе отца и начальника не приходится?

Р. А. Тот бизнес, который я строю, структурный, не предпринимательский. Это раньше так было, когда отец был столяром, учил своих детей быть столярами и все вместе работали. Это просто идеальная ситуация. Люди совместно делали что-то руками. Но это ушло. В современном мире отношения все больше и больше формализуются. В моем структурном бизнесе мне важно отладить систему так, чтобы решения принимались по правилам, алгоритмам.

Но разделиться на отца и начальника по отношению к детям внутренне невозможно, поэтому я себе слабо представляю, как можно работать в прямом подчинении «сын — отец».

— Антон входит в наблюдательный совет банка. Не противоречит ли это вашей идее, что дети должны всего добиваться сами? 

Р. А. Это было прагматическое, деловое решение. Все мы смертны, и, если завтра мне на голову упадет кирпич, в компании должна быть какая-то преемственность. Безусловно, в силу возраста и опыта Антону нелегко выполнять эту обязанность, но кто-то должен осуществлять преемственность на уровне директоров, именно такая роль у Антона. И я вижу, что это в большей степени его тяготит, чем дает карьерный рост. Ведь на него прежде всего возложена ответственность перед теми людьми, которые вкладывают деньги в Московский кредитный банк. При этом большинство членов наблюдательного совета за свою работу получают деньги, а Антон работает там бесплатно.

— Остальные дети тоже пойдут к вам в банк?

Р. А. Если захотят быть, например, художниками, то вряд ли. Набор профессий в банке ограничен. Я с ними это никак не обсуждаю. И никак не мотивирую. Мне вообще не нравится идея семейного бизнеса. Цель бизнеса — заработать деньги и сделать это как можно эффективнее. А когда мы говорим «семейный бизнес» — то здесь уже цели другие…

А. А. …как устроить побольше родственников.

Р. А. Именно. Человек должен быть творцом, в приложении к бизнесу это значит должен быть эффективен. И семейный бизнес этому противоречит. Ни один свой бизнес я не строю как семейный. Это не мое детище, не собственность клана Авдеевых, если будут предложены выгодные условия для продажи, хорошие деньги — я его продам. Любой бизнес — это вопрос цены.

— А как же вопрос доверия, ведь с родственниками якобы надежнее, меньше рисков, что украдут, обманут?

Р. А. В нормальной современной динамичной компании вопросы «как бы кто не украл» ставиться не должны. Игра в догонялки — это всегда проигрыш. Ты можешь быть самым лучшим догоняльщиком, но вот один раз да не догонишь — это всегда лузерская позиция. Когда в компании много «своих», никто уже не думает об эффективности. Необходимость постоянно соответствовать неоправданно высокой должности, каким-то ожиданиям, планке, это сильно давит на мозги родственников. Человек ведь не может вывернуться наизнанку. Мои дети, например, по генетическим признакам не могут стать тяжелоатлетами, подымать штангу и выигрывать на Олимпиаде. Можно конечно, это заявить и ждать от них чего-то — но они как при этом будут себя чувствовать?

— Вам наверняка известна инициатива Потанина не передавать капитал по наследству, а, оставив его в трасте, направить на благотворительность. Вы также неоднократно заявляли, что не оставите детям наследство. Почему?

Р. А. Есть хорошая китайская пословица: что лучше дать — удочку или рыбу? Все, естественно, отвечают, что удочку. Но почему-то упорно продолжают давать рыбу. Я, как человек последовательный, считаю, что человек должен всего добиваться сам. Если есть предпосылки к тому, чтобы стать богатым, он достигнет этого самостоятельно, потому что главное в бизнесе — идея. А если предпосылок нет, то никакое наследство не поможет. Это величайшее благо, когда ты осознаешь, что сам чего-то добился. А бремя наследства — тяжелый груз, и ни к чему хорошему не приводит.

Безусловно, я, как отец, готов помогать, и не только советом, но и материально, особенно в получении образования. Но вот делать что-то за детей я не готов ни в каком плане. Это корневой вопрос морали, и от количества денег он не зависит. Родители не должны ничего делать за своих детей, иначе они калечат им судьбы. И это касается всего общества. Здесь нам есть куда двигаться. В обществе, к сожалению, господствует такая мораль, что если родители чего-то не делают за своих детей, для детей это обидно. В нашей культуре это давно сидит. Но любая зависимость всегда плоха. Может быть, не совсем в тему, но есть хороший фильм «1+1». Смотрели? Главный герой фильма сказочно богат. Все было бы хорошо, но он полностью обездвижен. Окружающие испытывают к нему сострадание, слепо подчиняются и выполняют все прихоти. А ему-то надо не чтобы его жалели, а чтобы ценили как человека, а не мешок денег. Вот что важно.

А. А. По своему кругу общения я замечаю, что успешнее других те, кого жизнь «окунула» глубоко и заставила самостоятельно выкарабкиваться. Некоторые из очень обеспеченных семей начали все с нуля: свернулись в расходах, продали машины, пошли работать — и потихоньку наращивают опыт, капитал. Есть и другие — вот конкретный пример, без фамилий: парень на год младше меня, непонятно чем занимается, говорит, что пытается открыть свой бизнес, а жизненный принцип у него простой — каждый день ужинать в дорогих ресторанах. А когда он идет, например, на балет, специально покупает самые дорогие места. Я, конечно, в балете не разбираюсь, но подозреваю, что есть удобные места, с которых хорошо видно, а есть «самые дорогие». И не сказать, что парень плохой, просто он избалованный. Отец платит за все. Нет цели добиваться чего-то. Все есть: и квартира, и машина.

К. А. Но вот мотивации нет.

— Но ведь у вас тоже есть и квартира, и машина…

А. А. Да, есть. Первая машина была куплена частично с вложением денег отца, он помог. Но все дальнейшие покупки, в том числе квартиры, были самостоятельными. Даже как-то не могу представить, что подойду к отцу с таким вопросом «не хватает, помоги». Если не хватает, значит ждем, копим.

К. А. Я живу в квартире отца, за городом. Но это не подарок, а только временное пристанище. Как только появится возможность самостоятельно купить — перееду.

А. А. Вспомнил еще один случай, совсем вопиющий: знакомый парень, на год старше меня, в свои 20 на отцовские деньги купил машину, которая стоит столько, сколько у меня квартира не стоит. Ну какая у него может быть мотивация, если уже все есть? Глобально он потерян. И уж точно не понимает моих целей, почему я сижу на работе до десяти, выполняю конкретные задачи, чтобы свое материальное положение улучшить, продвинуться по работе. Я могу долго на эту тему рассуждать, потому что у меня сейчас растет сын, и я сравниваю воспитание свое, своих друзей и стараюсь найти золотую середину.

— А в какой школе вы учились: обычной или элитарной? 

А. А. В частной школе, мало людей в классе было, 10–15 человек.

К. А. В основном дети бизнесменов. Сначала — я до пятого класса, Антон до седьмого — учились в обычной государственной школе, где в классе по 40 человек. Очень сложно в таких условиях дается материал: учитель диктует задачу, а у него даже уточнить что-то невозможно, 40 человек — всем не объяснишь. Поэтому частная школа мне больше понравилась.

А. А. А я могу сказать со своей стороны, на ступеньку оторвавшись от брата, что дальше у него будет мнение такое: родителям все-таки надо было настоять, не переводить нас в другую школу. Чем больше народу, тем больше конкуренции, надо было там пробиваться. Не надо думать о том, кому легко, кому сложно. Жизнь таких вопросов не задает.

— Кирилл, а где одноклассники сейчас работают, в компаниях родителей? 

К. А. Да. Я недавно встретил одного, спросил, кем работает. «Сыном генерального директора». — «А должность какая?» — «Не знаю». Числится у отца уже год, но чем конкретно занимается компания — не представляет.

А. А. Все равно рано или поздно это закончится. С бизнесом что-то случится, деньги закончатся или родители наконец догадаются, что не так все надо делать, и придется этому парню погрузиться в нормальную среду, но чем позже это произойдет, тем больнее будет удар. Но это точно случится. По крайней мере сорокалетних мужчин, которых в вакуумной колбе держат, я не встречал, они все уже «окунулись».

— А как и когда надо приучать детей к самостоятельности?

Р. А. Чем быстрее, тем лучше. Понятно, что от грудного ребенка требовать самостоятельно ходить на горшок — это безумие. Но как только человек может что-то делать сам, он должен делать сам. Мои дети с пяти лет убирают в своих комнатах. Не могу сказать, что от этого есть какая-то польза в хозяйстве, но зато уже к десяти годам они это делают хорошо.

А. А. А если бы в десять начали, то в пятнадцать бы только научились.

Р. А. Да, здесь главное не идти по пути наименьшего сопротивления.

Планирую с 12 лет отправлять детей в Германию, в интернат. Там очень здоровая обстановка, спартанская: дети моют сами полы, туалет с душем один в коридоре, двухъярусные кровати, кафельный пол. Дочка жены от первого брака сейчас там учится, и с ней вместе — дочь самого богатого по версии Forbes человека в Швейцарии. Я считаю, что такой отрыв от родителей очень важен.

А. А. Отправлять или нет учиться за границу? Тут вопрос должен стоять так: что лучше для ребенка? Мама думает: ну как я же без него буду, он один в чужой стране. А нужно думать: а как он будет, если его сейчас не отправить. Надо не переборщить, но чем сложнее будет в середине, тем легче в конце.

Р. А. Прям как Суворов говоришь.

— Антон, Кирилл, как вы себя видите лет через пять?

А. А. Мы уже говорили, нельзя работать в прямом подчинении у отца. Поэтому, думаю, лет через пять мне захочется что-то поменять, уйти из банка. Куда, пока не знаю.

Р. А. Препятствовать я не буду. Так вопрос не стоит и ставиться не может.

К. А. А мне еще расти и расти, в ближайшие пять лет — в банке.

После интервью Авдеевы спешат в банк, в центральный офис на Тургеневской. «Вы на машине?» — спрашивает Роман у сыновей. «Нет». — «И я нет. Пошли пешком».

Читайте далее спецпроект Forbes «Наследники: кто будет управлять миллиардами через несколько лет»