После покупки «Роснефтью» ТНК-ВР впервые с середины 1990-х государство формально вернет себе под контроль более половины российской нефтедобычи. Таким образом, эра доминирования частного сектора в нефтяной промышленности официально может считаться законченной — фактически у нас остается только одна крупная частная нефтяная компания, «Лукойл», роль которой будет периферийной.
Вопреки расхожему мнению, часто сводящемуся к перемыванию костей организаторам приватизации «нефтянки» на залоговых аукционах, передача нефтяной отрасли преимущественно в частные руки принесла сектору серьезную пользу. Начавшееся еще при СССР (с 1988 года) падение нефтедобычи в России к началу 1990-х приобрело обвальный характер, и правительство Егора Гайдара было вынуждено брать крупные займы у Всемирного банка на финансирование мероприятий на реабилитацию нефтедобычи. Сегодня это звучит диковато, но правительству тогда приходилось субсидировать нефтяную отрасль за счет международных займов. Общий объем займов в рамках проектов «Oil Rehabilitation» составил почти $1 млрд.
Сразу после приватизации падение добычи нефти быстро остановилось. В 1997-1999 годы последовал период стабилизации, а в 2000 году начался ее бурный рост: частные нефтяные компании успешно направили внезапно возникшие сверхдоходы от роста мировых цен на нефть на мероприятия по интенсификации добычи нефти. Рост был настолько бурным, что его полностью проспали правительственные стратеги: я лично помню, как на совещаниях по разработке энергетической стратегии в конце 2001 года они раздавали прогнозы добычи нефти на 2020 год на уровне 350 млн т в год, тогда как уже по итогам 2001 года она фактически составила 348 млн т. В среднем за 2000-2004 годы — до начала ренационализации нефтяной промышленности и резкого повышения налогов на экспорт нефти — темпы роста нефтедобычи составили 8,5% в год. После прихода в «нефтянку» государства в 2005-2011 годах рост нефтедобычи замедлился — до 1,6%.
Хотя частным нефтяным компаниям можно предъявлять массу претензий (и низкие темпы модернизации нефтеперерабатывающих заводов, и монополизированный рынок нефтепродуктов), тем не менее нельзя не признать, что приватизация отрасли позволила резко оздоровить ее и добиться серьезных положительных сдвигов. Частные нефтяные компании могли похвастаться успехами и в разработке новых месторождений (Приобское ЮКОСа, северокаспийские и тимано-печорские месторождения «Лукойла», Верхнечонское и Уватский проект ТНК-ВР), и в разведке («Лукойлу» впервые с советского времени удалось сделать достаточно крупные открытия на Северном Каспии). Частной ТНК-ВР удалось, в частности, снизить обводненность и увеличить добычу на Самотлорском месторождении, хищнически загубленном советскими нефтяниками (в 1980-е месторождение давало 150 млн т, тогда как к 1996 году в результате обводнения добыча упала до менее 17 млн т).
В отличие от других постсоветских стран, Казахстана или Азербайджана, сделавших ставку на разработку углеводородных ресурсов силами международных инвесторов с участием номинальных стейкхолдеров-госкомпаний, России удалось нечто уникальное — сформировать в нефтяной промышленности национальный частный сектор, способный в том числе и к международной экспансии. При всей «кривизне» залоговых аукционов (победителей которых следовало бы обязать доплатить за свои активы), уже одно это можно было считать крупнейшим положительным результатом приватизации.
Возвращение в сектор «твердой руки государства» ни к каким особым положительным последствиям не привело. Темпы роста добычи нефти, как было показано выше, резко упали. Перед нефтяной промышленностью вот уже несколько лет стоит перспектива начала производственного спада (неминуемо вызывая аналогию с поздним СССР), оттягиваемая лишь созданным ранее заделом по вводу новых месторождений. Но задел исчерпывается, а с разработкой новых неосвоенных регионов большие проблемы.
Скоро уже 10 лет, как передачу новых проектов на Сахалине иностранным инвесторам фактически заморозили в интересах «Газпрома» и «Роснефти». В 2001 году «Газпром» и «Роснефть» подписали соглашение о совместном освоении месторождений на шельфе Печорского и Баренцева морей, включая Приразломное, из проекта освоения которого вышла англо-австралийская BHP Billiton. В 2007 году Минпромэнерго была утверждена «Восточная газовая программа», обеспечившая бесконкурсную передачу лицензий на Сахалинский шельф «Газпрому». В апреле 2008 года были подписаны поправки к закону «О недрах», формально установившие, что стратегические участки недр континентального шельфа должны разрабатываться под эксклюзивным контролем госкомпаний.
Какие итоги этого процесса последовательной передачи контроля над новыми регионами нефтедобычи российским госкомпаниям? Печальные. Приразломное так и не введено в эксплуатацию, о начале промышленной добычи в новых проектах на Сахалине говорить не приходится. Государственные компании в результате очень своеобразной схемы национализации активов оказались обременены огромными долгами. Долг той же «Роснефти» на конец первого полугодия составлял почти $27 млрд, или более 30% к годовой выручке, это значительно больше, чем подобное соотношение у крупных международных нефтегазовых компаний.
Если в результате покупки ТНК-ВР «Роснефть» займет еще $40 млрд, которые планируется заплатить наличными, то ее долг возрастет до умопомрачительных почти $70 млрд — более трех четвертей от сегодняшней годовой выручки «Роснефти», или половину от годовой выручки объединенной компании (с учетом долгов ТНК-ВР). Конечно, часть затрат можно будет компенсировать, перепродав миноритарный пакет ТНК-ВР, скажем, китайцам, однако одно не вызывает сомнений — долг «Роснефти» в результате сделки резко вырастет, препятствуя вложениям в развитие новых месторождений, на которые «Роснефть» имеет сегодня эксклюзивные права. «Сделка века», таким образом, в состоянии серьезно ухудшить перспективы развития нефтедобычи в России.
Сейчас провластные комментаторы будут поднимать много шума по поводу расширения участия ВР в «Роснефти» с пакетом акций почти в 20% — такой пакет должна получить ВР по итогам реализации всех элементов сделки по ТНК-ВР. Однако радоваться тут нечему: роли иностранного «стратегического» миноритария, сидящего на приставном стульчике в совете директоров крупной российской компании, уже пробовали и E.ON в «Газпроме», и Conoco в «Лукойле». Все в итоге свои пакеты продали, потому что влияния на управление компанией владелец такого пакета в российских условиях, с их неформальными «правилами игры», где все решает «старший», не оказывает никакого. То же будет и с ВР, для которой участие в «Роснефти» — красивый выход из проблемной ситуации с партнерами по AAR и непременное условие продолжения работы в России, не более того.
А о кончине частного сектора нефтедобычи в России остается только сожалеть. Его история была недолгой, но славной. Сегодня все это наследие уничтожается и передается госкомпаниям, не достигшим особенных успехов (помимо последовательного захвата чужих активов) и обремененным огромными долгами. Более чем сомнительный ход, ставящий под угрозу перспективы важнейшей отрасли российской экономики.