Внутренняя обезьяна: как люди научились у животных показывать свою власть
Нелегко назвать хотя бы одно открытие в области поведения животных, которое получило бы более широкую известность, чем «порядок клевания». Даже притом что клевание не совсем человеческое поведение, этот термин широко распространился в современном обществе. Мы говорим о «корпоративном порядке клевания», или «порядке клевания в Ватикане» (где на верхней ступеньке стоят «примасы», что звучит почти как «приматы»), признавая неравенство и его древние корни. Мы при этом еще и подшучиваем над самими собой, намекая, что мы — такие сложные и утонченные человеческие существа — имеем нечто общее с домашней птицей.
Это может заметить даже ребенок, причем в прямом смысле слова. Эпохальное открытие порядка клевания было сделано в начале XX в. норвежским мальчиком Торлейфом Шельдеруп-Эббе, который страстно увлекся курами в нежном возрасте шести лет. Мать купила ему собственных кур, и вскоре каждая птица получила имя. К десяти годам Торлейф уже вел подробные записи и продолжал это делать много лет. Кроме отслеживания, сколько яиц отложили куры и кто кого поклевал, его особенно завораживали случающиеся иногда исключения в иерархии — «треугольники», в которых курица А главенствовала над курицей B, B над C, а C — над A. Таким образом, с самого начала мальчик, как настоящий ученый, интересовался не только закономерностями рангового порядка, но и их нарушениями. Теперь социальная лестница, которую юный Торлейф открыл — и позже описал в своей диссертации, — кажется нам настолько очевидной, что сложно вообразить, как кто-то мог этого не замечать.
Точно так же, наблюдая за группами людей, быстро отмечаешь, кто из них действует с наибольшей уверенностью, притягивает больше взглядов и одобрительных кивков, охотнее вмешивается в споры, говорит более тихим голосом, рассчитанным, однако, на то, что все будут его слушать (и смеяться над шутками!), высказывает безапелляционные суждения и т. п. Но есть и куда более тонкие признаки статуса. Ученые обычно считают частоты от 500 Гц и ниже в человеческом голосе бессмысленным шумом, потому что, когда при записи голоса отфильтровывают все более высокие частоты, наши уши слышат только низкий гул: все слова теряются. Но потом обнаружили, что этот низкий гул является подсознательным инструментом социального воздействия. У каждого человека эти частоты разные, но в ходе разговора люди склонны их уравнивать до однородного гула, причем подстраивается всегда тот, у кого статус ниже. Это было продемонстрировано при анализе телешоу Ларри Кинга (Larry King Live). Ведущий шоу Ларри Кинг подстраивал свой тембр к голосу высокоранговых гостей, таких как Майк Уоллес или Элизабет Тейлор. Не столь высокие гости, наоборот, подстраивались к голосу Кинга. Самым ярким примером подстройки к его голосу, указывающим на недостаток уверенности, стал бывший вице-президент Дэн Куэйл.
Тот же спектральный анализ звука был применен к записи теледебатов между кандидатами в президенты США. Во время всех восьми выборов, с 1960 по 2000 г., предпочтения избирателей соответствовали результатам анализа тембров голосов: большинство избирателей голосовали за кандидата, который сохранял собственный тембр, а не за того, кто подстраивался. В некоторых случаях, таких как встреча Рональда Рейгана и Уолтера Мондейла, разрыв оказывался огромным, и только в 2000 г. был избран кандидат со слегка подчиненным голосовым паттерном — Джордж Буш-младший. Но по-видимому, это все же не было исключением из правил, потому что, как любят указывать демократы, избиратели проголосовали за кандидата с доминантным голосовым паттерном — ЭлаГора.
Таким образом, на частотах ниже тех, что распознаются радаром сознания, мы сообщаем о своем статусе всякий раз, когда с кем-нибудь говорим, лично или по телефону. Кроме того, у нас есть всевозможные способы сделать человеческую иерархию очевидной: от размера наших офисов до стоимости одежды, которую мы носим. В африканской деревне у вождя самая большая хижина и золотое одеяние, а во время университетской церемонии вручения дипломов перед студентами и их родителями горделиво шествуют профессора в академическом облачении. В Японии глубина поклона сигнализирует о четких различиях в рангах не только между мужчинами и женщинами (женщины кланяются ниже), но также и между старшими и младшими членами семьи. Иерархия в наибольшей степени организационно закреплена в таких мужских оплотах, как армия, со всеми ее звездами и полосками, и Римско-католическая церковь, где папы носят белое облачение, кардиналы — пурпурное, епископы — фиолетовое, а простые священники — черное.
Шимпанзе ничуть не менее формальны в приветственных церемониях, чем японцы. Альфа-самец устраивает внушительную демонстрацию: расхаживает, вздыбив шерсть, и бьет любого, кто вовремя не отходит с его пути. Такая демонстрация и привлекает внимание к самцу, и производит впечатление на его группу. Один альфа-самец в Национальном парке Махали-Маунтинс в Танзании завел привычку сталкивать с места огромные валуны и скатывать их по сухому речному руслу, производя оглушительный грохот. Можно себе вообразить, с каким восхищением его сородичи взирали на представление, которое не могли повторить. Потом исполнитель трюка садился, ожидая, пока публика сама к нему приблизится. И они это делали — поначалу неохотно, а потом толпой, кланяясь с приседанием (у людей это называется «книксен»), и пресмыкались перед ним, шумно выражая почтение прерывистым кряхтением. Доминантные самцы, по-видимому, стараются следить за этими приветствиями, потому что во время следующего раунда демонстраций они иногда выделяют группки, не оказавшие должного внимания, для «особой обработки», чтобы в следующий раз те уж точно не забыли поздороваться как надо.
Однажды я посетил Запретный город в Пекине (в четыре раза превосходящий размерами Версаль и в десять раз — Букингемский дворец) с его богато украшенными зданиями, окруженными садиками и обширными площадями. Было несложно вообразить китайских императоров, отдающих приказы с причудливого трона, сделанного так, чтобы они могли взирать сверху на огромные толпы людей, лежащих ниц, потрясая их своим великолепием. Европейские монархи до сих пор проезжают по улицам Лондона и Амстердама в золоченых каретах с целью демонстрации власти, пусть уже и почти символической, но все еще лежащей в основе общественного устройства. Египетские фараоны производили глубочайшее впечатление на подданных во время роскошной церемонии, которая проводилась в самый длинный день в году. Фараон стоял на специальном месте в Храме Солнца, Амон-Ра, так, чтобы солнечные лучи проходили через узкий проем позади и заливали его таким сиянием, что оно слепило собравшихся, утверждая божественность правителя. На более скромном уровне прелат в цветном облачении протягивает руку нижестоящим священнослужителям, чтобы те целовали кольцо, а королеву дамы приветствуют особым реверансом. Но приз за самый странный ритуал подтверждения статуса (правда, по непроверенным данным) принадлежит Саддаму Хусейну, свергнутому иракскому тирану, которого подданные должны были приветствовать поцелуем в подмышку. Заключался ли смысл этого действия в том, чтобы дать им почувствовать запах власти?
Предубеждения, связанные с физическими особенностями, какими руководствуются человекообразные обезьяны и дети, разбираясь в своих отношениях, действуют и в мире взрослых людей.
Люди и сейчас остаются чувствительными к физическим маркерам статуса. Низкорослые политики, такие как кандидат в президенты США Майкл Дукакис или итальянский премьер-министр Сильвио Берлускони, обычно просят принести им ящик, на котором можно стоять во время дебатов и официальных групповых фотосъемок. Есть фотография, где Берлускони улыбается прямо в лицо лидеру одной из стран, которому в обычной обстановке достал бы только до груди. Мы можем шутить, что у них комплекс Наполеона, но низкорослым мужчинам действительно приходится прилагать больше усилий, чтобы заработать авторитет. Те же самые предубеждения, связанные с физическими особенностями, какими руководствуются человекообразные обезьяны и дети, разбираясь в своих отношениях, действуют и в мире взрослых людей.
Немногие люди осознают невербальную коммуникацию, но один инновационный бизнес-курс уделяет ей особое внимание, используя собак в качестве «зеркал» для менеджеров. Менеджеры отдают приказы собакам, реакции которых показывают им, насколько убедительно они говорят. Перфекционист, старающийся спланировать каждый шаг и огорчающийся, если что-то идет не так, быстро теряет внимание собаки, а когда люди отдают приказы, в то время как язык их тела сигнализирует о неуверенности, собака окончательно запутывается или начинает сомневаться. Неудивительно, что оптимальной комбинацией является теплота плюс твердость. Любой, кто работает с животными, привык к их поразительной чувствительности к языку тела. Мои шимпанзе иногда понимают мое настроение лучше, чем я сам, одурачить их нелегко, и одна из причин этой проницательности заключается в том, что они не отвлекаются на устную речь. Мы придаем огромную важность вербальной коммуникации, при этом упуская из виду то, что говорит о нас язык нашего тела.
Обогнать обезьяну: ген, который мешал бегать
Невролог Оливер Сакс описывал, как в одной палате группа пациентов с речевыми нарушениями до упаду хохотала над телевизионной трансляцией речи президента Рональда Рейгана. Не способные понимать речь как таковую, пациенты с афазией следили за тем, что говорится, по выражениям лица и движениям тела. Они настолько внимательны к невербальной информации, что им невозможно солгать. Сакс пришел к выводу, что президент, чья речь казалась абсолютно нормальной людям без речевых нарушений, так ловко сочетал вводящие в заблуждение слова и тон голоса, что только люди с поврежденным мозгом могли это разглядеть.
Мы не только чувствительны к иерархиям и связанному с ними языку тела — мы просто жить без них не можем. Некоторые люди, возможно, желают, чтобы иерархий не было вовсе, но гармония требует стабильности, а стабильность в конечном итоге зависит от общепризнанного социального устройства. Мы легко можем увидеть, что происходит, когда в группе шимпанзе нет стабильности. Проблемы начинаются, когда один самец, привыкший ранее старательно приседать и выказывать уважение вожаку, превращается в открыто неповинующегося ему зачинщика скандалов и беспорядка. Он будто увеличивается в размерах, с каждым днем устраивает устрашающие демонстрации все ближе к лидеру и требует внимания, швыряя в его сторону ветками и тяжелыми камнями.
Поначалу исход такого противостояния остается открытым. Все будет зависеть от того, какую поддержку каждый из соперников получит от других членов группы. Если окажется, что лидера постоянно поддерживает меньше сторонников, чем его конкурента, это станет для него приговором. Причем критической точкой для него будет не первая победа претендента, а первый раз, когда тот добьется от него подчинения. Бывший альфа может проиграть множество схваток, убегать в панике и вопить на верхушке дерева, однако, пока он отказывается «поднимать белый флаг», что выражается в виде низкого прерывистого кряхтения, сопровождаемого поклонами сопернику, ничего еще не определено.
Бросивший вызов, со своей стороны, не станет расслабляться, пока бывший лидер ему не подчинится. По сути, претендент говорит свергнутому вожаку, что единственный способ снова стать друзьями — покряхтеть и поклониться, то есть признать поражение. Это чистой воды шантаж: претендент ждет, чтобы альфа сдался. Во многих случаях я видел, как самец, не издавший заветного кряхтения при приближении к новому альфе, вдруг оказывается в одиночестве. Альфа просто уходит — зачем тратить внимание на того, кто не признает твой статус? Ситуация примерно такая же, как если бы солдат приветствовал старшего по званию, не отдав честь. Должное уважение — ключ к спокойным и непринужденным отношениям. Только когда вопросы ранга решены, соперники смогут примириться и покой будет восстановлен.
Чем четче иерархия, тем меньше нужды в ее укреплении. У шимпанзе стабильная иерархия устраняет напряжение, так что конфронтации становятся редки: подчиненные конфликтов избегают, а у вышестоящих нет причин их устраивать. И всем от этого только лучше. Члены группы могут проводить время вместе, вычесывать друг друга, играть и не тревожиться, поскольку все чувствуют себя в безопасности. Если я вижу самцов шимпанзе, скачущих и резвящихся с так называемыми «игровыми гримасами» (широко открытая пасть и звуки, похожие на смех), буквально дергающих друг друга за ноги или шутливо подталкивающих, я понимаю, что они очень хорошо знают, кто над кем доминирует. Поскольку все отношения выстроены и понятны, шимпанзе могут расслабиться. Но как только один из них решит оспорить существующий порядок, первый вид поведения, который исчезает, — это игра. Внезапно оказывается, что у них есть более серьезные дела, требующие внимания.
Статусные ритуалы среди шимпанзе имеют отношение не только к власти — как мы видим, они связаны с гармонией. Альфа-самец будет важно стоять, вздыбив шерсть после впечатляющей демонстрации, едва обращая внимание на подчиненных, простирающихся перед ним с уважительными вокализациями, целующих его лицо, грудь или руки. Наклонив туловище и глядя на альфу снизу вверх, кряхтящий наглядно показывает, кто выше по рангу, и это является залогом мирных и дружеских отношений. И не только: прояснение иерархических позиций совершенно необходимо для эффективного сотрудничества. Вот почему человеческие предприятия, в наибольшей степени требующие слаженного взаимодействия, такие как крупные корпорации или армия, имеют самую четкую иерархию. Субординация побеждает демократию всякий раз, когда требуются решительные действия. Мы спонтанно переключаемся в более иерархический режим в зависимости от обстоятельств. В одном исследовании десятилетних мальчиков в летнем лагере разделили на две группы, которые соревновались друг с другом. Унижение не принадлежащих к собственной группе (например, брезгливое зажимание носа при встрече с членами второй группы) быстро стало обычной практикой. С другой стороны, сплоченность групп возрастала вместе с укреплением социальных правил и поведения по принципу «лидер — подчиненный». Этот эксперимент продемонстрировал сплачивающие свойства статусных иерархий, которые укреплялись, как только требовались согласованные действия.
Эти наблюдения привели меня к величайшему парадоксу: хотя положение внутри иерархии определяется в результате конкуренции, сама иерархическая структура, однажды установившись, устраняет необходимость в дальнейших конфликтах. Очевидно, низшие по рангу предпочли бы занимать более высокое положение, но они довольствуются не самым плохим вариантом, а именно — чтобы их оставили в покое. Частые обмены статусными сигналами убеждают лидеров, что у них нет необходимости подчеркивать свое высокое положение с помощью силы. Даже те, кто верит, что люди более склонны к равенству, чем шимпанзе, будут вынуждены признать, что наши общества не смогли бы функционировать, не будь в них общепризнанного иерархического порядка. Мы жаждем прозрачности иерархии. Вообразите, сколько непонимания сразу бы возникло, если бы люди не давали нам ни малейшего намека на то, какое положение они занимают по отношению к нам, с помощью внешнего вида или манеры держаться. Так, при посещении школы своего ребенка родители могли бы поговорить с уборщиком вместо директора. Нам пришлось бы постоянно выяснять статус других людей, надеясь, что при этом мы никого не обидим.
Похожая ситуация могла бы возникнуть, если бы священников пригласили на собрание, на котором должно быть принято крайне важное решение, но попросили их всех одеться одинаково. Никто из святых отцов рангом от простого священника до папы римского не смог бы отличить, кто есть кто. Результатом, скорее всего, стала бы некрасивая свара, в ходе которой примасам (вышестоящим «приматам») пришлось бы устраивать наглядные запугивающие демонстрации — возможно, качаться на люстре, — чтобы компенсировать отсутствие цветового кода.